Репортаж с ничейной земли. Рассказы об информации

Но еще раньше, чем автором книги была написана первая строчка, какие-то события, происходившие в окружающем его мире, уже будоражили его чувства и создавали движение мысли, которой спустя какое-то время суждено было с помощью кода (алфавита) превратиться в чередование букв. Вы чувствуете, профессор, как неразрывная цепь информации связывает всех, кто создавал эту книгу? Автор получал ее из разных источников или от людей, которые стали героями книги. Машинистка использует в работе информацию, данную автором; наборщик - информацию машинистки; мы с вами черпаем информацию из созданных ими книг. И всюду движение, движение, движение. Вы помните, у Гёте: «Мгновенье, ты прекрасно, остановись, постой!» Если бы прекрасное мгновенье и в самом деле «остановилось» и «постояло», принесло бы оно удовлетворение Фаусту? Как вы думаете, профессор?

- Гм... Очевидно, нет. Он и в самом деле не узнал бы ничего по сравнению с тем, что знал до него.

Модели движения

На Ничейную землю спустилась ночь. На черном бархате незнакомого неба мерцают звезды, и медленно выплывает из-за линии горизонта знакомая Луна. Но мы по-новому смотрим на нее и на звезды: мы думаем о движении, которым наполнен мир. Там, в непроглядной тьме мирового пространства, движутся миры и галактики, гигантские ядерные взрывы на звездах изрыгают в пространство клубы звездной материи и тепловые лучи. И так же, как на Земле, тепловая энергия стремится равномерно распространиться по просторам космического пространства, и так же, как на Земле, растет энтропия нагревающихся тел. Единым законам подчиняется это движение и в микроскопическом мире молекул и в огромных метагалактиках, образующих макромир. Мир словно связан одной невидимой нитью, но кто способен разглядеть эту нить?

Есть среди многих слов человеческой речи одно, быстрое и сверкающее, как взмах клинка, - «мысль». Слово это вместило в себя все остальные слова. И все, что выражается словами. И все, что можно понять без слов. Смысл его безграничен, потому что мысль - это тоже движение, но движение отраженное: в мысли, как в зеркале, отражается мир. Но зеркало отражает лишь то, что зримо. А мысль - все.

Кто видел, как движутся молекулы в облаке газа? Никто. Мысль Больцмана и Максвелла проникла в тайны незримого мира гораздо раньше, чем Свидберг увидел его в микроскоп. Микроскоп тоже рожден мыслью. Но и он не дает всей картины движения: в его поле зрения умещаются лишь маленькие фрагменты нескончаемой пляски молекул. Зато мысль позволяет увидеть все молекулы разом, найти в их хаотическом танце свои незыблемые законы и описать их кривыми Максвелла и блистательной по глубине мысли формулой:

S = - ∑ P_ilog P_i.

Кто видел далекие от нас галактики или ту метагалактику, в состав которой входит наша малюсенькая планетка, где не только Земля, но и вся солнечная система занимает не больше места, чем пылинка, затерявшаяся среди каракумских песков?

Их не видел никто. Даже самый совершенный телескоп не позволяет охватить взглядом эту гигантскую систему. Но мысль может связать воедино ее звенья, установить законы ее движения, увидеть не только то, что происходит с ней в настоящее время, но и то, что должно произойти через миллиарды лет. Казалось бы, куда только не проникла человеческая мысль! И вдруг безжизненная равнина, где мысль еще только на ощупь прокладывает дороги, где лишь огонь костра и мы, затерянные среди необъятных просторов неизведанной Ничейной земли.

- Движение, - глядя на огонь, повторяет профессор. - Движение. Движение и информация. Гм... Любопытно!

Но позвольте! - вдруг гневно обращается он к нам. - Что же, собственно, вы собираетесь измерять с помощью единиц информации? Движение? А как же тогда быть с энергией? Ведь до сих пор она исправно несла свою службу и являлась отличной мерой движения для любых его форм!

Несколько секунд длится молчание. Мы не знаем, что ответить профессору. И тут его ученик еще раз пришел к нам на помощь.

- Да, конечно, энергия - это мера движения. Но ведь можно сказать и точнее. Ведь она выражает интенсивность движения. А информация характеризует что-то другое.

- Ну, довольно! - решительно поднялся с места профессор. - Слишком поздний час для решения столь грандиозных проблем.

...Тишина. Кажется, все уснули. И Ничейная земля замерла, не желая ни единым звуком наводить нас на след своих неразгаданных тайн. Может быть, поэтому как-то особенно громко прозвучал радостный возглас Быстрова:

- А, кажется, все-таки понял!

- Что вы там поняли? - бормочет сонный профессор.

- Я понял, что мы передаем по проводу и по эфиру, для чего мы печатаем книги и создаем сложные схемы электронных машин.

- Мне кажется, что человечеству это было ясно и до этой безумной ночи.

- Нет, профессор, уверяю вас! Мысль, которая только что у меня возникла, позволяет, мне кажется, как-то по-новому взглянуть на природу всех связанных с информацией явлений. Не знаю только, в какой последовательности начать излагать эту мысль... Впрочем, вот!

Быстров решительно подошел к рюкзаку и извлек из него какой-то компактный приборчик.

- Слушайте, - торжественно произнес он и нажал кнопку.

Раздался гром духового оркестра, исполнявшего бравурный марш. Быстров стоял рядом с магнитофоном, торжественный и сияющий.

- Нет, лучше вот это! - проговорил он, перебирая свертки магнитофонных лент. - Я захватил с собой несколько любимых романсов и арий. Вот этот, пожалуй, должен понравиться всем. Это голос Собинова. Слушайте...

Все-таки велика сила искусства! Несмотря на поздний час, необычайную обстановку и странное поведение Быстрова, мы затаили дыхание, охваченные невыразимой прелестью музыки Глинки и ароматом пушкинских слов:

...Я помню чудное мгновенье, 

Передо мной явилась ты...

Голос лился легко и свободно, и странно было слышать под небом этой пустыни жалобы на «тревоги шумной суеты». Как много связано с этим романсом и как все это сейчас далеко! Только здесь, в пустынном крае, по-настоящему оценишь силу прогресса, поймешь, что значит живой человеческий голос, привезенный в картонной коробке с другого края земли.

- Интересная судьба у этого романса, - задумчиво произносит Быстров. - Пушкин посвятил эти строки Анне Петровне Керн, а Глинка переложил их на музыку для дочери Анны Петровны. Может быть, поэтому слова и музыка так удивительно гармоничны? Между Глинкой, Пушкиным, Анной Петровной и ее дочерью, по всей видимости, существовало какое-то особое духовное родство...

- Да, вполне возможно, - неожиданно перебил профессор. - Но я все-таки хотел бы знать: с какой целью был организован этот ночной концерт? Вы не могли найти более удачного времени для ваших культурно-массовых мероприятий?

Быстров был явно смущен.

- Видите ли, профессор, я думаю, что вопрос о судьбе нашей экспедиции достаточно важен...

- Но при чем здесь все это? - профессор кивнул на магнитофон.

- Это? - Быстров растерянно посмотрел на нас, как бы ища сочувствия и поддержки. - Это просто один из примеров, подтверждающих мою мысль. Она осенила меня внезапно. Я лежал и думал о том, как с помощью информации регулируются самые различные виды движения: движение станков и летательных аппаратов, движение изображений на телевизионном экране, движение крови в живом организме, движение всех внутренних органов и движение тела во время ходьбы. И вдруг я понял, что несет в себе информация, бегущая по нервным тканям и по искусственным каналам связи. Модель движения - вот что передаем мы с пульта управления, посылая команды самолету или станку!

Быстров сделал паузу и вопросительно взглянул на профессора.

- Это, конечно, красиво сказано, - проговорил Староверов. - Вполне годится для какого-нибудь научно-фантастического романа. Но для научного подхода понятие «модели движения»...