Дуче! Взлет и падение Бенито Муссолини

Сегодня утром к нам приходил молодой парень починить водопровод. Так вот он пел: «Батальоны, батальоны смерти, батальоны жизни…»

Он пел с удовольствием, посмотрев на меня украдкой. Когда я заплакала, у него на глазах тоже появились слезы. Как много людей плачут в тиши своих домов, вспоминая прошлое. Бен, подлая измена иуд будет отмщена, а те, кто пытался вычеркнуть из памяти людей дела такого гения, как ты, будут наказаны. Многие недостойны быть рядом/с тобой, но Италия велика, и я буду молить святую Риту, которой поклонялся и ты, ниспослать тебе благодать. Бен, любимый, подай мне знак, поддержи, чтобы я не умерла, без тебя для меня все потеряно, остается без света, без надежды. Пришли хоть словечко, любовь моя. Долго я так не выдержу».

Мучимый всю свою жизнь сомнениями, терзаясь от чувства собственной неполноценности, Муссолини слышал от Кларетты слова поддержки, в которых нуждался, чтобы утвердить свое «я».

Во втором письме с озера Маджьоре, которое он вряд ли получил, Кларетта постаралась, как и в течение всех семи лет, укрепить его мнение о себе как о человеке, чье имя будет «начертано на небосводе отечества».

«Любимый мой, моя бедная большая любовь!

Что ты сейчас делаешь? Что происходит с нами?.. Этот кошмар не кончается, но, видимо, это — суровая реальность? Не играет никакой роли, знают ли они, что я тебе пишу. Пусть знают, что я не отрекаюсь от тебя, как не отрекаюсь от любви, которую буду всегда испытывать к тебе. Если любовь — преступление, то я виновна. В те ужасные часы, когда варвары обыскивали кабинет моего отца, отдавшего тридцать пять лет на лечение тел и душ людей, когда они ворвались в виллу, крича, что весь твой огромный труд полетел ко всем чертям, мне хотелось плакать и даже умереть. Только один человек помог нам (это был шофер семьи Петаччи), которому мы, по сути дела, обязаны жизнью. Я сейчас приехала в Мейну к Мими и пытаюсь благодаря ему связаться с тобой. Думаю, ты понял, о ком идет речь: имени его я называть не хочу. Знай, что на свете есть еще хорошие люди. Как долго я здесь пробуду, не знаю. У нас нет ни средств, ни силы. Мы ошеломлены и раздавлены реальностью. Если бы я только могла быть рядом с тобой и быть хоть чем-нибудь тебе полезной… Какой злой рок обрушился на нашу любовь… Здесь я стараюсь держаться храбро, и глаза мои сухи… Меня ужасают только твое унижение и обеспокоенность да сознание того, что я не могу стать перед тобой на колени и сказать о своей любви и преданности, а также чем-либо помочь… Хотя ты и сделал то, что сделал… Ты убил всех, кто тебя любил, кто верил в тебя… доведя многих до крайности. И вот теперь они никак не могут поверить в то, что все кончено, что такой великий человек, как ты, единственный в своем роде, божественное создание, сокрушен теперь судьбой. Они не верят в это, да в это и нельзя поверить.

Двадцать три года работы, тяжелого труда, борьбы; двадцать три года жертвенности, самоотречения, шума и суматохи, горечи; двадцать три года огромного строительства, создания военно-морского флота и военно-воздушных сил — и все благодаря твоей силе воли. Ты взрыхлил землю и сформировал людей, попытавшись соединить кровь рабочих и крестьян. Почему ты был столь хорош? Почему ты не пролил кровь, которая могла бы спасти человечество? Я не могу молчать и хочу сказать о своей муке и боли. Меня переполняют слезы. Как я завидую твоей жене… Она может тебя слышать, слышать слова и голос… смотреть в твои глаза, разделять твое безграничное горе…

Мысль, что я могу больше не увидеть тебя никогда… Тогда мне лучше умереть… Скажи мне, что это неправда, что я снова увижу тебя, что эта надежда поддерживает и твою жизнь… Что они могут с тобой сделать? Что сделал ты?.. Будь, пожалуйста, выше всего этого… В том мире, где нет солнца, ты обретешь покой… Дай мне знать, есть ли еще кто, кому можно доверять… Не слышала, жив ли еще Ридольфи… и с тобой ли Альбине Сообщи мне о себе… Прошу тебя, верь, что годы интимной и духовной жизни, освещенной нашей любовью, нельзя опорочить инсинуациями. Они преодолеют время и события. Я — с тобой, как вчера, как сегодня, всей своей душой…

Как они могут стереть или вычеркнуть твое имя, которое высечено на камне истории? Что бы ни случилось, ты все равно останешься существом, избранным Богом, гением, появляющимся на свет раз в несколько столетий.

Ты — тот, кто ты есть, и что ты сделал — останется с тобой, вокруг тебя и после тебя. Имя твое будет жить в веках, а зажженный тобою свет и твой труд будут светить прекрасно и величественно. Что бы кто ни говорил, ты — гений, и, если маленькие людишки захотят разрушить твои творения, все равно твое имя останется написанным на небосводе отечества и будет освещено солнцем правды.

Если бы я могла поговорить с тобой, то сказала бы тебе многое. Если ты и виновен, то только в том, что был слишком хорошим, великодушным, слишком похожим на Цезаря. Змеи должны уничтожаться, прежде чем они смогут укусить. Об этом сейчас говорить бесполезно, и ты знаешь, что я имею в виду. Единственной реальностью является повседневность, которая нас Сивает. Мне тягостно оттого, что ранее я не знала, что ты для меня значишь, кем являешься и будешь являться. Не знаю, есть ли у тебя время, чтобы вспомнить обо мне, да и желание вспомнить. Но все равно я — на твоей стороне и живу лишь воспоминаниями. И виновата в том, что люблю тебя.

Дорогой, дай мне знать о себе как можно скорее, не важно, каким образом. Скажи, что у тебя хватит силы преодолеть боль и эту трагедию. Скажи, что чувствуешь мою близость, что готов взять мою маленькую руку в свою натруженную, как мы всегда делали, идя гулять, или помогали друг другу в тяжелые минуты. Я не могу жить без тебя, без твоего голоса, без твоих теплых слов, без твоего мышления, воображения и необычных фраз. Как я могу жить, не глядя в твои глаза? Что со мною будет? Что будет с нами? Поверь мне, пожалуйста, Бен, что я не смогу заменить тебя в своем сердце кем-то другим.

Для меня невозможно, после любви к тебе, любить и жить с другими. Я тлею, подобно умирающему огню, в муках и без поддержки… У меня уже нет сил так жить дальше… Если тебя нет со мной, остальное ничего не значит…

Скажи мне, что еще не все кончено… Знал бы ты, как я страдаю… Скажи мне, по крайней мере, приносят ли мои слова тебе утешение и дают ли поддержку, скажи, что чувствуешь мое маленькое сердце рядом с собой, что ты видишь мои слезы и что я помогаю тебе в этот горький час. Мужайся, Бен. Будь сильным для истории…»

Приложение III

«Гитлер… весьма чувствителен и легко поддается раздражению»

Почти двадцать лет майор Джузеппе Ренцетти докладывал Муссолини о происходившем в Германии — в качестве генерального консула в Лейпциге (1927–1929 годы), основателя и президента Итало-германской торговой палаты в Берлине (1929–1935 годы), генерального консула в Берлине (1937–1941 годы). Будучи убежденным сторонником национал-социализма с 1937 года, Ренцетти поддерживал дружеские отношения с Гитлером, Герингом и Геббельсом, занимая ответственные посты в период подъема нацистского движения и прихода нацизма к власти.

Ниже приводим его сообщения об особенностях характера и стремления Адольфа Гитлера в 1931–1933 годах.

Без даты, скорее всего, вскоре после 10 октября 1931 года — первой встречи Гитлера с президентом Гинденбургом

«Гитлер был весьма доволен своей встречей с Гинденбургом, который слушал его внимательно и с пониманием и обещал, что, если кабинет Брюнинга [8] не получит необходимого большинства, он предложит национал-социалистам сформировать правительство. В своих разговорах с Гитлером президент вновь подчеркнул свою решимость строго придерживаться основ конституции.

После этой встречи положение Гитлера стало «легальным». Поэтому он сказал мне, что хотел бы нанести его превосходительству официальный визит, и просил передать дуче об этом его желании.

О своем намерении он упоминал еще за несколько месяцев до этого, но я тогда сказал ему, что пока это нецелесообразно с учетом могущих возникнуть осложнений. Гитлер возразил, что лидеры социалистической партии уже нанесли визиты в Париж и Лондон, тогда как он хочет побывать прежде всего в Риме из-за симпатии, испытываемой им по отношению к Италии, и из-за восхищения дуче, а также с целью установления более тесных отношений между Италией и Германией в дополнение к существующим англо-германским. Как я должен был ответить на это?»