Дуче! Взлет и падение Бенито Муссолини

Женщины на вилле Белмонте панически отпрянули от окна. До их слуха донеслись две сухие очереди, и наступила тишина. Прижавшись друг к другу, они молчали, дрожа всем телом. С гор донеслось эхо выстрелов, похожее на гром.

Струйки горячей воды падали в ванну. Остановившийся в гостинице «Галлия» в Милане полковник Чарльз Полетти, только что назначенный военным губернатором Ломбардии, с удовольствием подставлял под воду лицо и руки. Теперь американец мог спокойно оценить события прошлой ночи, самой ужасной в его жизни.

Со своим помощником, британским полковником Артуром Хенкоком, Полетти ехал всю ночь из Флоренции в надежде, что американцы освободили Милан. Большую часть пути на крыльях его «альфа-ромео» лежали партизаны, почти постоянно стрелявшие в воздух, составлявшие его эскорт. В 9.30 утра 29 апреля он понял, что офицер, помощник Марка Кларка по гражданским делам, был слишком оптимистичным. Добравшись до Милана за двадцать четыре часа до прибытия туда командира корпуса генерала Уиллиса Криттенбергера, Полетти и Хенкок выяснили, что город находился в руках партизан.

Полетти был еще в ванне, когда к нему вошел его водитель, произнесший задыхаясь:

— Эй, полковник, Муссолини — в городе!

Сердце Полетти упало.

— И для этого мы тащились сюда всю ночь, — устало отреагировал он. — А где?

Капрал быстренько уточнил у горничной, которая и рассказала ему эту новость: «На площади, называемой Пьяцца ле Лорето».

Полетти подумал, что ему делать, и решил:

— Поехали туда.

Когда Хенкок сказал, что еще не побрился, Полетти выговорил ему:

— Не корчи из себя британского сноба! Муссолини в городе появляется не каждый день.

Не зная, что Муссолини уже схвачен, Полетти ожидал: это будет последнее обращение дуче к народу.

Утро было незабываемым. Как только автомашина с партизанским эскортом отъехала от гостиницы, перед ними во всей красе предстала горная вершина Монте-Роза, находившаяся в двадцати километрах от швейцарской границы. Солнце поднялось уже довольно высоко, а по улицам шествовала колонна женщин-фашисток с намалеванными алой краской на лбах серпом и молотом. Когда же машина сквозь толпы народа повернула к площади Пьяцца ле Лорето, перед глазами Полетти показалась невероятная картина. Американец увидел дуче, висевшего вверх ногами на специально сооруженной виселице. Рядом с ним висела Кларетта Петаччи, а далее еще тринадцать фашистских боссов, среди которых были Алессандро Паволини и брат Кларетты, расстрелянные экзекуционным взводом в Донго сразу же после смерти Муссолини. На грузовике, окрашенном желтой краской, они были затем доставлены в Милан под покровом темноты и повешены на том месте, где немцами в августе 1944 года были расстреляны пятнадцать патриотов. Таково было страшное возмездие коммунистов.

Поначалу толпа смотрела просто с любопытством на повешенных. Затем кто-то сунул в руку Муссолини скипетр и повернул его голову так, чтобы она легла на белую блузку Кларетты. Фотокорреспонденты принялись щелкать наиболее впечатляющие кадры. Стен Свинтон, представлявший военную газету «Старз энд страйпс», обратил свое внимание на кольца и локоны Кларетты, а также на ее нижнее белье голубого цвета. Милтон Брейкер из «Нью-Йорка тайме» запечатлел лицо дуче повернутым к солнцу.

Репортер Юнайтед Пресс Джеймс Ропер обратился с вопросом к одному из партизан:

— Коли Муссолини был самым ненавистным человеком в стране, зачем было вешать его вместе с любовницей?

Тот в ответ сделал лишь широкий жест руками, сказав:

— Мы же итальянцы, в конце концов.

Вдруг на площади начались безобразные выходки. Какой-то мужчина стал бросаться чем попало в голову Муссолини. Толпа принялась дико отплясывать вокруг повешенных, что корреспондент «Балтимор сан» Говард Нортон расценил как «гадкие, отталкивающие и недисциплинированные действия». Некая женщина пять раз выстрелила в мертвое тело дуче за своих пятерых погибших на войне сыновей. Кто-то сорвал с него рубашку, поджег ее и пытался сунуть в лицо. А несколько человек умудрились начать мочиться на его голову, несмотря на стоявших вокруг женщин.

Итало Пьетра послал десять партизан, которые были вынуждены стрелять в воздух, чтобы утихомирить толпу, но все было бесполезно. Их командир назвал происходившее «цирком дикарей». Преисполненные ненавистью, накопленной за долгие годы, люди ругались, терзали тела повешенных, осыпая их проклятиями и пинками. Даже 300 карабинеров не смогли навести порядок и были вынуждены ретироваться. За ними последовали и пожарники, будучи не в состоянии погасить людскую ненависть.

Когда о происходившем сообщили кардиналу Шустеру, тот впервые за все время повысил голос:

— Свяжите меня с Кадорной!

По телефону он сказал префекту Риккардо Ломбарди с угрозой:

— Либо вы снимете повешенных, либо я это сделаю сам.

Не обошлось и без жертв. Один из задержанных, которых перевозили на грузовике, бывший секретарь фашистской партии Ачилл Старасе, отдавший последний римский салют дуче, был тут же арестован.

Полетти пробормотал:

— Это необходимо остановить!

Когда труп Старасе был приобщен к другим, вдруг наступила тишина. Возбужденные крики прекратились, как «по Божьему мановению».

— Посмотри-ка, — пробормотала какая-то женщина, глядя на Кларетту, — после всего этого даже чулки не порваны.

В то время как Полетти пробирался к своему автомобилю, раздался трезвон колоколов миланских церквей.

Перезвон этот продолжался довольно долго: гулко бухали соборные колокола, на высоких нотах звонили колокола церкви Санта Джиованна алла Крета, слышалась печальная каденция колоколов церкви Сан Бабила и торжественный рокот колоколов церкви Сан Амброзио. В звоне этом слышалось: дуче мертв, мы победили и стали свободными… Новость эта неслась по городу, Италии и всему миру.

Адольф Гитлер услышал о судьбе своего старого союзника в тот же день пополудни, находясь в бункере в Берлине, уже после своей женитьбы на Еве Браун. Окружавшие его чувствовали, что он никак не мог до конца осознать случившееся. Русские танки были всего в километре, да еще ему сообщили, что Генрих Гиммлер, которому он всецело доверял, называя «верным Генрихом», ведет переговоры с союзниками. С наступлением ночи он попрощался с приближенными, готовясь принять бесславный конец.

Уинстон Черчилль находился в Чекуэре, когда услышал об этом. В приподнятом настроении он обратился к своим гостям, сидевшим за обеденным столом, воскликнув:

— Кровавая бестия мертва.

Когда же ему сообщили о Кларетте и «вероломных, трусливых действиях» Аудизио, это потрясло его рыцарскую натуру.

В ярости он послал фельдмаршалу Александеру радиограмму: «Разве любовница Муссолини была в списке военных преступников? Могли ли любые власти расстрелять эту женщину? Британские военные должны провести расследование по этому вопросу».

Штаб-квартира союзных экспедиционных войск находилась в школьном здании из красного кирпича в Реймсе. Генерал Дуайт Эйзенхауэр сказал своему начальнику штаба генералу Уолтеру Беделлу Смиту:

— Боже, какой позорный финал. Когда люди получают хоть немного власти, они часто теряют человеческий облик.

Почти в четырехстах километрах оттуда в своем штабе во Флоренции человек, оказавшийся косвенной причиной такого конца Муссолини, чувствовал то же самое. Однако, несмотря на шоковое состояние и расстройство, генерал Марк Кларк в конце концов пришел к выводу, что это, может быть, было к лучшему, сказав:

— Ведь даже собственный народ ненавидел его.

Да и большинство участников итальянского движения Сопротивления испытывало такое же чувство. Когда генерал Кадорна услышал о событиях на площади Пьяцца ле Лорето, то произнес:

— Наконец-то поставлена точка в этом отвратительном деле.

Женщины, увидевшие его стоявшим на выезде на автостраду и ожидавшим появления передовых американских частей, заявили ему с определенным оттенком недовольства:

— Вы слишком быстро расправились с ним. Надо было бы провезти его через всю Италию, чтобы люди могли на него плюнуть.