Дневники Фаулз

— Как давно я этого хотела.

— Я тоже.

Мы передвинулись к другой цельной стороне скалы и, лежа на траве, целовались, ласкали друг друга, что-то шептали в изумлении и опьянении; обнаруживали, открывали, что оба думали одно и то же, подозревали, что другой не влюблен то-настоящему. Ее лицо, нежное, преображенное, новая женщина. Мы продолжали там лежать, пока первые лучи солнца не проникли к нам сквозь деревья и не пришла белая курочка, которая стала клевать что-то в траве рядом с нами. Э. поднялась на ноги и воскликнула:

— Как все грустно! — а я пытался ее утешить.

Надо было уходить. Рассвело, нас могли увидеть с дороги. Взявшись за руки и прижимаясь друг к другу, мы стали спускаться, соображая, где можно утолить жажду. Перешли мост к ресторану, но все официанты спали между столиками. Дальше вниз, к центру, на пути уже попадались первые прохожие, они странно поглядывали на нас: высокая Э. с фигурой манекенщицы, короткой стрижкой, и я, — мы обнимались как школьники. Наконец набрели на захудалую таверну, сели за голубой столик, продолжая держаться за руки. Потом снова вернулись назад, немного прошли вверх и вступили в парк, окружавший Театр Диониса [446]. Там нашли тенистый, заросший кустарником уголок под стенами Акрополя и стали вновь с упоением целоваться. Будто разом рухнула плотина — мгновенная сладостная катастрофа. За два часа мы проделали большой путь, знакомясь с нашими телами, нашими мыслями. Мимо проковыляла старуха и скрылась в усыпальнице, пробитой в камне. Я ласкал стройное нежное тело, маленькие груди, гладкие стройные ноги. В конце концов нам пришлось возвращаться; мы сели в такси, наши руки по-прежнему сплетены, в молчании доехали до гостиницы и только тут вспомнили о Р. и необходимости обмана. Изобретя подходящую историю, вошли с новым ощущением в холл, в лифте снова соединили руки, постучались в дверь. Он был еще в постели, Э. подошла к нему, села рядом и поцеловала, а я смотрел в приоткрытую дверь на его взволнованное, озабоченное лицо и лгал.

Надо было еще съездить в комитет. После поездки я был такой измученный, что еле стоял на ногах, и Э. не намного лучше. Обиженный Р. сказал, что ему спутали все карты. Решили, что мы с Э. немного поспим и встретимся с Р. в четыре. Итак, в полдень мы вновь в гостинице. У нас соседние номера и общий балкон. Она лежала на спине в приспущенном бело-голубовато-ро-зовом платье, пылающее лицо, глаза широко раскрыты. Было очень жарко, тела от прикосновений увлажнялись еще больше, мы лежали, крепко обнявшись, борясь со сном, вожделением и временем. Желание достигло критического состояния. Сгорая от страсти, я чуть ли не бежал из ее комнаты. Наконец сон.

Мы встретились с Роем и узнали, что он решил повидаться со своими американскими друзьями. Нам опять повезло. Договорившись в очередной раз встретиться с Роем позже, пошли в кино. Душный кинотеатр, жаркие руки, плечи. Хороший фильм, но я не мог как следует в нем разобраться, ведь она была рядом. Уже на улице — частые остановки в переулке, поцелуй за открытой дверью, в то время как в комнате наверху кто-то играл Моцарта. Постоянные прикосновения, воспоминания, объяснения прошлых недоразумений. Я безумно рад такое облегчение, что пришел конец этому напряженному состоянию.

Вечер мы провели в обществе других людей, но при каждой возможности касались друг друга. Поцелуй на балконе, когда Р. оставался в комнате. Утром Рой спустился вниз раньше меня, еще один поцелуй, жаркое объятие, она в голубой ночной рубашке.

Пароход до Спеце отошел в полдень. Мы сидели, держались за руки, говорили о каждом в отдельности и о нас вместе, лукавили и в то же время старались щадить Роя. Оба еще толком ничего не понимали, не сознавали, были как в бреду. Обед на Спеце, наши ноги соприкасаются под столом, взгляды встречаются — взгляды заговорщиков. Первый поцелуй на Спеце — мимолетный, при лунном свете, после ночного купания, она в белом купальнике, я в плавках.

На следующий день она пришла в школу с Анной, чтобы вместе поплавать; мы сидели рядом на берегу и ласкались, позабыв о ребенке.

Дни проносились как в тумане. Вернувшись из Афин, Рой и я узнали, что школа на нас отыгралась [447]. Моя гордость была ущемлена тем, что меня изгоняют из такого убогого и порочного коллектива. Это увольнение — почти свидетельство о высокой нравственности. Работы теперь у меня нет, да и денег на жизнь в Англии не много.

Но все это чепуха по сравнению с той удивительной нежностью, естественностью и гармонией, какой мы с Э. достигли в отношениях за три или четыре дня. Сегодня, когда мы целовались всякий раз, когда Р. не было в комнате, он только чудом нас не застукал. Мы целовались в море, если Р. отворачивался. Целовались на крыше, когда Р. сидел за машинкой внизу. Мы находили друг в друге много общего, много нежности, взаимного соответствия. Э. помолодела, посвежела — иногда совсем школьница, нежная, одинокая.

Самое ужасное в этой истории — присутствие Р. Мы все живем на бочке с порохом. Он, конечно, понимает, что Э. от него отдаляется. Но, кажется, меня не подозревает. Однако не сомневаюсь, что за оставшиеся три недели он как-нибудь застанет нас целующимися, и тогда один Бог знает, что будет. В то же время опасность придает особую пикантность любовным отношениям; адюльтер дело безнравственное. Перед Р. у меня нет чувства вины. Любовь не подвластна законам морали. Если он потерял любовь Э. и она обрела мою, произошла химическая реакция, и тут уже ни воля, ни добродетель ничего не изменят. Но жизнь значительно усложнилась — трудно работать, трудно общаться с Р. и очень трудно скрывать свои отношения с Э. В то же время теперешнее существование прекрасно.

Кошмарная ситуация; Э. и я влюблены друг в друга по уши, все трое живем в школе, почти в соседних комнатах. Весь день мы проводим, стараясь избегать Р., украдкой целуемся за его спиной, жмем ноги под столом, обмениваемся быстрыми взглядами — словом, следуем всем порочным законам адюльтера. Треугольника никак не избежать. Э. живет в страшном напряжении. Мы оба стремимся стать любовниками, лечь наконец в постель, но здесь, на острове, это будет верхом безумия. Любовь делает нас безнравственными, лишенными стержня, потерянными, смущенными. Работать я не могу — ее присутствие или отсутствие меня постоянно занимает. Я по-прежнему пребываю в шоке — от неожиданности случившегося, от определенности, сладости и горечи. От странного, переменчивого очарования Э., которая дает и отнимает непредсказуемо, но без тени кокетства.

Дни похожи один на другой: синева, зной, в полдень легкий ветерок, душные вечера. Мы плаваем — Э. в белом атласном купальнике похожа на сильфиду; загораем; едим всегда вместе: обедаем дома, а вечером идем к Георгосу или в поселок. Мы обречены находиться втроем — выхода нет, ловушка захлопнулась. Я кажусь себе чудовищем — обманываю Р, прикидываясь его другом. Он же мне полностью доверяет. Нас с Э. гнетет чувство вины. В какой-то момент все едва не летит под откос. А через неделю мы уже думаем о том, как станем любовниками, о разводе, о крупных переменах в жизни обоих.

Пришла как-то утром с чашкой кофе, когда я еще спал. Свежая, пахнущая душистым мылом, восемнадцатилетняя девчонка да и только, летнее платье в бело-розовую полоску. Лежала рядом и смеялась; и поцелуй, очень долгий, показавшийся в полусне почти бесконечным.

Восхитительные дни, полные смеха, поцелуев, словно мы два подростка. И дни ужасные, невротичные, с комплексом вины, когда искра легко может воспламенить бочку с порохом. Ее грусть, нежный взгляд, усталость. Ее озорство, игривость, улыбки. Ее жесткость, равнодушие, грубость. Она переменчива, как море. Р. все больше молчит, грустит, отдаляется от нас, ситуация становится все более явной. Скоро она неминуемо взорвется. Сегодня особенно ужасный день. Мы сидели в кафе; Р. придрался к какой-то мелочи и довел Э. до слез. Она убежала. Мы с Р. сидели и молчали, впереди — жуткий, напряженный день. В отсутствие Р. мы с Э. вели серьезный разговор. Она жалеет его, из чего я заключаю, что она по-прежнему под его влиянием. Если она уйдет, «это разобьет его жизнь». Я намекнул на то, что может случиться в Англии, но она не поддержала эту тему. Жизнь здесь, солнце и море, дни, похожие друг на друга, нежелание смотреть вперед. Мы живем одной минутой, от опасности до опасности, от наслаждения до наслаждения. Восхитительное роковое скольжение. Прыжок в реальность будет страшен. Если бы Э. захотела, думаю, я прошел бы через все испытания — разрыв отношений, развод, поиски новой работы и все прочее. Но пока я не совсем уверен, что получу ее всю. Я страстно хочу Э., мне нужно ее общество, однако я не уверен в стабильности ее чувств и уважении (ко мне); это необходимо твердо знать, прежде чем совершить такой важный шаг. Я чувствую в ней девическое влечение ко мне, что^-то вроде запоздалых подростковых отношений; ведь я смешу ее, поддразниваю и страстно добиваюсь. Но это влечение, не любовь. Она часто говорит: «Ты такой милый», «Ты просто прелесть». Но любви нужны характеристики посерьезнее.