Ольга. Запретный дневник.

                           ничего не жаль мне.

Не жаль стареть.

Не жаль тебя терять.

Зачем мне красота, любовь

                              и дом уютный, —

затем, чтобы молчать?

Не-ет, не молчать, а лгать.

Лгать и дрожать ежеминутно.

Лгать и дрожать:

                             а вдруг — не так солгу?

И сразу — унизительная кара.

Нет. Больше не хочу и не могу.

Сама погибну.

Подло — ждать удара!

Не женское занятье: пить вино,

                         по кабакам шататься в одиночку…

Но я — пила.

                      Мне стало все равно:

продлится ли позорная отсрочка.

                                     Мне только слез твоих

                                           последних жаль,

в то воскресенье,

                               в темный день погони,

когда разлуки каторжная даль

                                 открылась мне

ясней, чем на ладони…

Как плакал ты!

                               Последний в мире свет

                                                мне хлынул в душу —

                               слез твоих сиянье!

Молитвы нет такой

                              и песни нет,

чтобы воспеть во мне

                            твое рыданье.

Но… Даже их мне не дают воспеть…

В проклятой немоте изнемогаю…

И странно знать,

                             что вот придет другая,

чтобы тебе с лица их утереть…

Живу — тишком.

Живу — едва дыша.

Припоминая, вижу — повсеместно

                                     следы свои оставила душа:

то болью, то доверием, то песней…

Их время и сомненье не сотрет,

не облегчить их никаким побегом,

                   их тут же обнаружит

                         и придет

                                 и уведет меня —

                                            Идущий Следом…

Осень 1949

3

Я не люблю звонков по телефону,

когда за ними разговора нет.

«Кто говорит? Я слушаю!»

                                                  В ответ

молчание и гул, подобный стону.

Кто позвонил и испугался вдруг,

кто замолчал за комнатной стеною?

«Далекий мой,

                        желанный,

                                                верный друг,

не ты ли смолк? Нет, говори со мною!

Одною скорбью мы разлучены,

одной безмолвной скованы печалью,

и все-таки средь этой тишины

поговорим… Нельзя, чтоб мы молчали!»

А может быть, звонил мой давний враг?

Хотел узнать, я дома иль не дома?

И вот, услышав голос мой знакомый,

спокоен стал и отошел на шаг.

Нет, я скрываться не хочу, не тщусь.

Я всем открыта, точно домочадцам…

Но так привыкла с домом я прощаться,

что, уходя, забуду — не прощусь.

Разлука никакая не страшна:

я знаю — я со всеми, не одна…

Но, господи, как одиноко вдруг,

когда такой настигнут тишиною…

Кто б ни был ты,

                       мой враг или мой друг, —

я слушаю! Заговори со мною!

1949

ПЯТЬ ОБРАЩЕНИЙ К ТРАГЕДИИ

1

От сердца к сердцу.

                                      Только этот путь

я выбрала тебе. Он прям и страшен.

Стремителен. С него не повернуть.

Он виден всем и славой не украшен.

…………………………………………

Я говорю за всех, кто здесь погиб.

В моих стихах глухие их шаги,

их вечное и жаркое дыханье.

Я говорю за всех, кто здесь живет,

кто проходил огонь, и смерть, и лед,

я говорю, как плоть твоя, народ,

по праву разделенного страданья…

И вот я становлюся многоликой,

и многодушной, и многоязыкой.

Но мне же суждено самой собой

остаться в разных обликах и душах,

и в чьем-то горе, в радости чужой

свой тайный стон и тайный шепот слушать

и знать, что ничего не утаишь…

Все слышат всё, до скрытого рыданья…

И друг придет с ненужным состраданьем,

и посмеются недруги мои.

Пусть будет так. Я не могу иначе.

Не ты ли учишь, Родина, опять:

не брать, не ждать и не просить подачек

за счастие творить и отдавать.

…И вновь я вижу все твои приметы,

бессмертный твой, кровавый, горький зной,

сорок второй, неистовое лето

и все живое, вставшее стеной

на бой со смертью…

Август 1946

2

Прошло полгода молчанья

          с тех пор, как стали клубиться

в жажде преображенья,

          в горячей творящей мгле

твоих развалин оскалы,

          твоих защитников лица,

легенды твои, которым

          подобных нет на земле.

Прошло полгода молчанья

          с тех пор, как мне стала сниться

твоя свирепая круча —

          не отвести лица!

Как трудно к тебе прорваться,

          как трудно к тебе пробиться,

к тебе, которой вручила

          всю жизнь свою — до конца.

Но, как сквозь терний колючий,

          сквозь ложь, клевету, обиды,

к тебе — по любой дороге,

          везде — у чужих и в дому,

в вагоне, где о тебе же

          навзрыд поют инвалиды,

в труде, в обычной заботе

          к сиянию твоему.

И только с чистейшим сердцем,

                                                и только склонив колено

тебе присягаю, как знамени,

                                                  целуя его края, —

Трагедия всех трагедий —

                                           душа моего поколенья,

единственная,

                       прекрасная,

                                               большая душа моя.

Весна 1947

3

Друзья твердят: «Все средства хороши,

чтобы спасти от злобы и напасти

хоть часть Трагедии,

                                      хоть часть души…»

А кто сказал, что я делюсь на части?

И как мне скрыть — наполовину — страсть,

чтоб страстью быть она не перестала?

Как мне отдать на зов народа часть,

когда и жизни слишком мало?

Нет, если боль, то вся душа болит,

а радость — вся пред всеми пламенеет.

И ей не страх открытой быть велит —

ее свобода,

                   та, что всех сильнее.

Я так хочу, так верю, так люблю.

Не смейте проявлять ко мне участья.

Я даже гибели своей не уступлю

за ваше принудительное счастье…

1949

4

Когда ж ты запоешь, когда

откроешь крылья перед всеми?

О, возмести хоть миг труда

в глухонемое наше время!

Я так молю — спеша, скорбя,

молю невнятно, немо, глухо…

Я так боюсь забыть тебя

под непрерывной пыткой духа.

Чем хочешь отомсти: тюрьмой,

безмолвием, подобным казни,

но дай хоть раз тебя — самой,

одной —

              прослушать без боязни.

…………………………………

1951

5

О, где ты запела,

                                откуда взманила,

откуда к жизни зовешь меня…

Склоняюсь перед твоею силой,

Трагедия, матерь живого огня.

Огонь, и воду, и медные трубы

(о, медные трубы — прежде всего!)

я прохожу,

не сжимая губы,

                         страшное славя твое торжество.

Не ты ли сама

                          последние годы

по новым кругам вела и вела,

горчайшие в мире

                              волго-донские воды

из пригоршни полной испить дала…

О, не твои ли трубы рыдали

четыре ночи, четыре дня