Уоррен Баффет. Лучший инвестор мира

На следующий год после смерти Говарда Уоррен задумался об увековечении его памяти — например, учреждении именной стипендии для какого-нибудь университета. Однако ему никак не удавалось найти правильное решение. Вместе со Сьюзи они создали Фонд Баффета, выдававший небольшие гранты на образовательные цели. Однако он держал в голове нечто большее, не стремясь, правда, превращаться в филантропа. Сьюзи легче прощалась с деньгами, и поэтому управление фондом лежало на ней. А Уоррен продолжал заниматься своим делом, ни на минуту не снижая темпов. После своей невероятной победы в случае с American Express в апреле 1965 года он нанял на работу Джона Хардинга из трастового подразделения Omaha National

Bank для управления административными вопросами. Тем не менее, когда Хардинг приступил к работе, Баффет предупредил его: «Я не знаю, буду ли заниматься своим делом вечно. Если я перестану им заниматься, вы останетесь без работы»⁹.

Однако пока не было никаких признаков того, что Баффет собирается прекратить свою работу. Хардинг рассчитывал научиться тонкостям процесса инвестирования, однако его мечтам суждено было развеяться как дым. «Сама мысль о том, чтобы заниматься самостоятельными инвестициями, вылетела у меня из головы, как только я понял, насколько хорош в своем деле Уоррен», — говорит он. Вместо этого Хардинг просто поместил основную часть своих денег в партнерство.

Помимо сбора в BPL акций American Express на миллионы долларов, Уоррен стал заниматься и более крупными сделками, требовавшими большого количества путешествий и координации усилий. Наряду со сделками с крупными «сигарными окурками» Уоррен увлекся «качественными» идеями, связанными с гандикапом, которые вряд ли можно было найти, перелистывая страницы Moody’s Manual в домашнем кабинете. Его следующая цель — еще один «сигарный окурок» — находилась далеко от Омахи.

Каждый из последователей Грэхема в сети контактов Баффета постоянно занимался поиском новых идей. Однажды Дэн Ковин поделился с Баффетом названием производителя текстиля в Нью-Бедфорде, акции которого продавались со значительной скидкой к величине активов¹⁰. Его идея состояла в том, чтобы купить компанию, а затем ликвидировать ее, продав самые лакомые кусочки. Эта компания называлась Berkshire Hathaway. К тому времени Уоррен уже оправился от шока, вызванного потерей отца. Залысины исчезли, и он полностью погрузился в изучение новой идеи.

Баффет принялся описывать круги вокруг компании и наблюдать за ней. Он начал понемногу скупать акции Berkshire Hathaway. Хорошо ли, плохо ли, но в этот раз он выбрал компанию, которой управляла личность «размером со штат Массачусетс».

Сибери Стэнтон, президент Berkshire Hathaway, за последние десять лет без особого желания закрыл одну за другой более десяти фабрик. Пустые здания тянулись вдоль берегов рек, омывавших небольшие городки Новой Англии, и их красные кирпичные остовы напоминали храмы, из которых ушла вера.

Он был вторым из Стэнтонов, руководивших компанией. Его переполняло ощущение предопределенности судьбы. Стоя на каменистых берегах Нью-Бедфорда, он напоминал себе датского короля Кнуда, приказывавшего разрушительным волнам отступить⁴. Однако в отличие от Кнуда он твердо верил, что волны действительно отступят по его приказу. Сибери, напоминавший героя картины «Американская готика»⁴⁴, холодно смотрел на своих посетителей с высоты почти двухметрового роста (конечно, только в случае, если они могли добраться до его кабинета). Он сидел в отдаленном от входа пентхаусе, к которому вела длинная и узкая лестница, далеко от шума ткацких станков. Путь к его кабинету преграждала целая армия секретарш. ^{195 196}

Нью-Бедфорд — город, в котором располагалась штаб-квартира его компании — когда-то был бриллиантом в короне Новой Англии. В какой-то момент благодаря китобоям Нью-Бедфорд превратился в самый богатый город Северной Америки (в расчете на душу населения)¹¹. Дед Стэнтона, капитан-китобой, возглавлял одну из влиятельных семей столицы самого удалого бизнеса в мире. Однако в середине XIX века, по мере того как редело поголовье кашалотов, промысловые суда должны были забирать все сильнее на север в поисках гренландских китов и заниматься промыслом в Северном Ледовитом океане. Осенью 1871 года, когда семьи Нью-Бедфорда терпеливо ждали своих сыновей и мужей, внезапные заморозки заставили двадцать два корабля остаться в арктических льдах. Они так и не вернулись^{197 198}. После этого Бедфорд уже не мог быть таким же, как прежде. Китобойный промысел, лежавший в основе его благополучия, так и не смог обрести прежнюю силу. По мере снижения поголовья китов спрос на продукцию сократился. А после того как в Пенсильвании в 1859 году нашли нефть, керосин быстро превратился в популярный заменитель китового жира. Гибкий китовый ус¹⁹⁶, использовавшийся при изготовлении женских корсетов, обручей юбок, каркасов зонтов и других предметов, характерных для Викторианской эпохи, не смог найти нового рынка сбыта, и изготовленные из него товары постепенно исчезли с полок магазинов.

В 1888 году Горацио Хэтэуэй, семья которого много лет занималась торговлей китайским чаем¹², и Джозеф Ноунлз, его казначей, организовали партнерство для работы над новой и прогрессивной деловой идеей. Они основали пару текстильных фабрик — Acushnet Mill Corporation и Hathaway Manufacturing Company¹³. Одним из их партнеров была Хетти Грин по прозвищу «Ведьма с Уолл-стрит», наследница пароходства, выросшая в Нью-Бедфорде. Грин, жившая в квартире в Хобокене, часто садилась на паром до Нью-Йорка и плыла туда для того, чтобы разобраться с очередными займами и инвестициями. Она разгуливала по Манхэттену в древнем черном платье альпака и старой шляпе с вуалью, напоминая старую летучую мышь. Ее внешность была крайне эксцентричной, а о бережливости ходили легенды — говорили, в частности, что вместо нижнего белья она пользуется газетами. К моменту своей смерти в 1916 году Грин, по всей видимости, была самой богатой женщиной в мире: ее состояние составляло около 100 миллионов долларов.

С помощью таких мощных инвесторов начали появляться все новые фабрики, на которых расчесывали, сушили и окрашивали огромные тюки хлопка. Они выгружались на верфях Нью-Бедфорда с судов, прибывших из южных морей. Конгрессмен Уильям Маккинли, председатель комитета House Ways and Means, время от времени приезжал в город на торжественное открытие очередной фабрики. Он выступил с законопроектом по введению особого тарифа, направленного на защиту текстильных фабрик от импортной продукции (так как производство изделий из хлопка в других странах было значительно дешевле)¹⁴. Иными словами, с первых дней существования текстильным фабрикам на севере Америки для выживания нужна была политическая поддержка. В начале XX века возникла новая технология — кондиционирование

воздуха, которая полностью изменила всю деятельность фабрик. После этого уже было экономически нецелесообразным ввозить хлопок из южных регионов с дешевой рабочей силой к холодным берегам Новой Англии. Джеймс Стэнтон-младший, сменивший Ноулза, наблюдал за тем, как половина производств его конкурентов переместилась на юг¹⁹⁹. Доведенные до крайности постоянными сокращениями заработной платы, работники всех оставшихся на севере фабрик начали разрушительную пятимесячную забастовку, которая и «сломала хребет» их работодателям. Джеймс Стэнтон «отказывался тратить деньги акционеров на новое оборудование в условиях, когда бизнес шел плохо, а перспективы были совершенно неясны», вспоминал его сын¹⁵. Он выводил капитал из компании за счет выплаты дивидендов.

К тому времени как сын Стэнтона Сибери, выпускник Гарварда, взял в 1934 году бизнес в свои руки, старый и шаткий завод Hathaway еще умудрялся выпускать незначительные объемы одежды из хлопка. Сибери видел себя героем-спасителем текстильных фабрик. Он считал, что «в Новой Англии найдется место для текстильной компании, оснащенной новейшим оборудованием и возглавляемой умелыми руководителями». Вместе с братом Отисом он разработал пятилетний план модернизации¹⁶. Они потратили 10 миллионов долларов на установку систем кондиционирования, электрических лифтов, подвесных конвейеров, систем освещения и футуристически выглядевших раздевалок в старинных зданиях компании, выстроенных из красного кирпича. Они перешли с хлопка на производство вискозы («шелка для бедняков»), из которого во время войны делали ткань для парашютов. Тем не менее со временем дешевый труд в других странах все сильнее сбивал цену, которую были готовы заплатить покупатели. Для сохранения конкурентоспособности Сибери еще сильнее снизил размер оплаты труда работников своей новой фабрики. Однако год за годом волны, накатывавшиеся на его берега, — дешевые иностранные ткани, конкуренты с более автоматизированным производством и меньшими издержками на оплату труда на Юге — все сильнее подрывали основы его бизнеса.