Биография отца Бешеного

Почему-то припомнился один случай, достаточно забавный, но очень точно характеризующий этого человека.

У Михаила Петровича было очень слабое зрение, и однажды я сопровождал его к первому секретарю Московского обкома партии В. Конотопу, с которым он был довольно близок. Идем мы через какой-то двор, а там старый котлован, который, судя по всему, уже давно должен быть засыпан. Приходим к Конотопу, а того на месте нет: он был срочно вызван в Кремль. Помощник, зная их отношения, пропустил нас в кабинет. Михаил Петрович полистал справочник, нашел, в чьем ведении находилась территория с котлованом, набрал номер по «вертушке» и говорит:

— Иван Сидорович, здравствуйте! Объясните, пожалуйста, почему вы так плохо следите за вверенной вам территорией? По такому-то адресу не зарыт котлован, а люди ходят, ноги ломают… Нехорошо!..

— Откуда вы звоните? — неожиданно спрашивает чиновник, вместо того чтобы как-то объясниться.

Михаила Петровича это так разозлило, что он не выдержал:

— Из телефонной будки! — зло бросил он и положил трубку.

Не успел он передать мне слова собеседника, как «вертушка» зазвенела.

— Слушаю! — поднял трубку Михаил Петрович.

Звонил тот чиновник. До него, видно, дошло, и он, узнав, откуда был звонок, сам перезвонил и стал всячески извиняться, ссылаясь на трудный день, трудное детство и так далее.

История закончилась тем, что на следующий день, сбегав по просьбе Михаила Петровича до того двора, я доложил ему, что котлован засыпан. Казалось бы, какое дело старому генералу до чьих-то там бед, но Михаил Петрович до самой смерти кому-нибудь да помогал, за кого-то ходатайствовал. Он был истинным офицером, и об этом есть еще одна маленькая история.

Пошли мы с ним на какую-то официальную встречу. Идем, разговариваем. Вдруг Михаил Петрович остановился как вкопанный и удивленно на кого-то уставился. Повернулся и я. Стоит порядочная очередь к бочке с разливным пивом. И в середине очереди, куда смотрел Михаил Петрович, я увидел подполковника, который как ни в чем не бывало стоял с бидончиком в руках.

Подходит к нему Михаил Петрович и говорит:

— Товарищ подполковник, как вам не стыдно позорить свою форму?

— Послушайте, папаша, идите своей дорогой, — отмахнулся тот.

— Какой я вам папаша? — разозлился Михаил Петрович и скинул с себя плащ, оставшись в форме генерала, с иконостасом орденов и медалей во всю грудь, среди которых были и два ордена Ленина.

Подполковник мигом отшвырнул бидон в сторону, вытянулся во фрунт.

— Виноват, товарищ генерал! — отдал честь. — Простите! Можно идти?

— Идите! — махнул рукой Михаил Петрович.

Не мог старый генерал пройти мимо офицера, который в форме стоит в очереди за пивом. Да и вообще, офицер с бидончиком в руках — жалкое зрелище!..

В этом был весь Михаил Петрович!

Пусть земля ему будет пухом! Хороший был человек…

Была у меня еще интересная история, связанная с именем генерала Еремина. Как-то один из его соратников, занимавший в прошлом высокую должность в Органах, рассказал мне уникальную историю о том, что во время войны, в самый трудный момент для Москвы, Политбюро ЦК КПСС приняло решение о вывозе тела Ленина из Мавзолея в безопасное место. Естественно, это задание было сверхсекретным и о важном грузе знали лишь единицы, да и то люди с самыми большими звездами.

Мне захотелось написать об этом статью. Потратив много сил и времени на встречи, беседы, исследование скупых документальных источников, я наконец написал ее. Но ни «Правда», ни «Известия» не жаждали опубликовать мое исследование. Редакторы разводили руками и ничего не объясняли, и только один заметил, что разрешение может дать только глава КГБ. Прекрасно помня о своих, мягко сказать, не очень доброжелательных контактах с Органами, я долго раздумывал прежде, чем решиться пойти на контакт с главой этого страшного ведомства. Но в какой-то момент махнул рукой: будь что будет, и уговорил Михаила Петровича, и тот через своих друзей-ветеранов сумел организовать мне встречу с Председателем КГБ Ю.В. Андроповым.

За день до встречи ко мне заехал офицер по спецпоручениям и сказал, что Юрий Владимирович назначил мне встречу, но сначала хочет прочитать мою статью. Я дал рукопись.

На следующий день в сильном волнении и с дрожью в коленях я появляюсь в приемной точно в назначенное время. Помощник Андропова, сообщив, что у меня только пять минут, открыл передо мной дверь в огромный кабинет хозяина Лубянки.

Юрий Владимирович был довольно высокого роста и, к моему удивлению, вышел из-за мощного стола и поздоровался со мной за руку.

— Мне понравился стиль вашей статьи. — Это были первые слова, произнесенные им, потом он сделал паузу и добавил: — То есть то, как вы пишете… Присаживайтесь…

Он расспрашивал меня о работе, о моих планах, много говорил о литературе и кино. Вместо пяти минут я пробыл у него в кабинете точно двадцать три минуты. Перед самым уходом, после его пожеланий мне творческих успехов, я все-таки рискнул спросить:

— А что с моей статьей?

И услышал от него лишь одно слово:

— Несвоевременно…

Не знаю, что думали другие, общавшиеся с Юрием Владимировичем, но мне он показался очень умным, я бы сказал, даже талантливым человеком и совсем не страшным…

Может быть, я притягиваю за уши действительность, но после этой встречи, вероятно, оттого, что после нее в отношении меня не было никаких последствий: меня не расстреляли, не посадили в Лефортово, да и помощник видел, как Хозяин дружелюбно простился со мной, — я почувствовал, что некоторые люди ко мне стали относится чуть настороженно… а некоторые заискивающе, наверное, так, на всякий случай…

Тем не менее я до сих пор жалею, что не спросил Андропова, почему с таким пристрастием относятся ко мне сотрудники Органов. Этот вопрос вертелся в моей голове всю беседу, но я так и не решился задать его… думаю, из страха…

Однако продолжим…

Однажды я случайно повстречал Женю Гинзбурга, который предложил мне поработать с ним на телефильме «Бенефис Гурченко» в качестве второго режиссера. Не имея ничего лучшего, я согласился. На этом фильме я с огромным удовольствием встретил таких поразительных актеров, как Армен Джигарханян, Александр Ширвиндт, и великого танцора — Мариса Лиепа.

С Марисом у меня связано одно забавное воспоминание. Съемки заканчивались обычно за полночь, и Марис, приезжая на съемки на американской машине (не помню марки, но это была одна из самых широких машин в мире, — подарок какого-то зарубежного почитателя его таланта), предложил мне возвращаться домой с ним: мы жили рядом — в то время я жил на Суворовском бульваре. Однажды Марис подвез меня к самому подъезду, а поблизости бродил какой-то милиционер. Увидев машину, он раскрыл от удивления рот, потом, увидев меня, раскрыл еще шире. Только Марис отъехал, милиционер попросил у меня документы и начал «права качать»: кто за рулем? Из какой страны? И прочую чушь…

Не знаю, сколько бы продолжался этот допрос, но с громким визгом, двигаясь задним ходом, перед нами остановилась машина Мариса. Высунувшись в окно, он недовольно спросил:

— В чем дело, капитан?

— А вам какое… — недовольно начал тот, но взглянул на Мариса и мгновенно расплылся в улыбке. — Извините, вы можете дать автограф моей супруге, Тамаре? Она вас так любит, товарищ… — Он запнулся на мгновение и неожиданно закончил: — Товарищ Спартак!

Я не удержался и прыснул, а Марис как ни в чем не бывало:

— Хорошо, только на чем?

Капитан суетливо вытащил книжечку квитанций для штрафа, оторвал одну и протянул Марису.

«Тамаре от Спартака!» — написал он.

Капитан был в таком восторге, что вытянулся по стойке «смирно», приложил руку к козырьку фуражки и стоял до тех пор, пока машина не скрылась из виду. Потом повернулся ко мне:

— Позвольте проводить вас до подъезда?..

И с тех пор, когда мы подъезжали в дежурство этого капитана, он регулярно отдавал нам честь.

С этого фильма началась моя дружба с одним из самых великих актеров нашего времени — Арменом Борисовичем Джигарханяном…