Тревожное небо

Вручив нам пухлую зашнурованную лапку с таблицами и картами погоды то всей Европе, главный синоптик пожелал нам счастливой посадки в Москве, хотя мы пока собирались лететь только до Англии.

Доложив о состоянии погоды наркому и получив «добро» на вылет, я назначил время старта.

Хотя нам оставалось лететь еще только 1400 километров, подготовка к полету велась со всей тщательностью, следуя принципу, что в авиации мелочей не бывает. Любая неисправность, не замеченная и не устраненная вовремя, может привести к непоправимым последствиям. Суворовское правило: «Тяжело в ученье — легко в бою» полностью применимо и к авиации.

Ко времени вылета значительно усилился ветер, но дул он вдоль полосы, и корабль плавно и легко поднялся в воздух. В прибрежных водах острова на этот раз значительно оживленнее, чем раньше. Над морем, пересекая наш курс, проносится двухмоторная «Каталина», высматриваются вражеские подводные лодки. Много судов. То группами, то в одиночку, оставляя за собой светлые пенистые буруны, они двигаются к острову или уходят в океан. Время от времени встречаются военные корабли, сливающиеся с темной водой океана.

Штурманы, поколдовав с картой, предлагают лететь прямо, минуя Фарерские острова. Ну что ж, послушаемся штурманов. Это сократит время полета минут на 40–45.

Внизу под нами бушует шторм. Даже большие суда усердно кланяются прокатывающимся по океану огромным валам. Кидает и нас, хотя мы летим на двухкилометровой высоте. Картушка компаса беспрерывно крутится то вправо, то влево.

— Эндель Карлович, не лучше ли подняться немного повыше? — слышу голос Штапенко.

— Нет, — отрезаю я и, помедлив, объясняю:

— Надоело по высотам болтаться. Там и холодно, и кислород понадобится. Отсюда хоть океан посмотрим.

Штепенко пускается в рассуждения о вражеских подводных лодках, на которые мы запросто можем напороться. Ему начинает вторить и Романов.

— Раньше, чем мы увидим подлодку, она нас несколько раз обстреляет. Высота у нас небольшая, ее и не сразу увидишь…

— Что вы там накручиваете? Скажите прямо, что болтанка надоела, — поддаюсь я уговорам.

Прибавляю газ моторам, и самолет поднимается до 3000 метров. На этой высоте можно еще дышать без кислородных масок. Болтанка уменьшается. Ветер попутный.

На третьем часу полета внизу появляются облака. Но в этот раз нам везет. Когда до скалистых островов на западе Шотландии остается лететь не более 30 минут, в облачном покрове появляется длинный разрыв. Мы ныряем в него и снова нас подхватывает бешеная качка. Внизу по прежнему бушует буря. Ветер превращает поверхность моря в сплошную кипящую пену…

Впереди показываются острова. Это Гебриды. Мы почти у цели. Лавируем между высокими берегами, стараемся держаться посередине извилистых узких проливов. Нам кажется, что здесь, у берегов, волны еще больше. Они то и дело накрывают идущие под нами суда то с носа, то с кормы.

Уже виден аэродром. Ветер западный, поэтому проходим рядом с ним немного на восток, разворачиваемся и через несколько минут катимся по широким плитам бетона.

Охватывает чувство удовлетворения: мы дважды пересекли океан…

Смотрю на часы: летели 4 часа 15 минут. Многовато, но весь путь через океан в нелегких условиях погоды мы проделали за 12 с половиной часов. Мы снова на твердой земле, и самое тяжелое осталось позади.

Прямо с аэродрома всех наших пассажиров Иван Михайлович Майский увез в Лондон. Экипаж остался на аэродроме. Меня пригласил на завтрак командир аэродрома. Мы завтракали я улыбались друг другу. На большее ни я, ни он не были способны. Он знал из русского языка «карашо», я из английского «вери гуд».

В тот же день меня позвали к телефону. Звонил В. М. Молотов.

— Приезжайте вместе со штурманами в Лондон. Доложите о готовности самолета и о вашем плане полета в Москву.

— Будет исполнено. Утром будем у вас.

Заказали купе на троих. Вскоре мы уже сидели в поезде. Ночь была сырая и холодная. Вагоны, как обычно, не отапливались. Штепенко и Романов с час крутили различные краны и ручки, нажимали на кнопки и рычажки, но теплее от этого не стало. Спать и на этот раз пришлось по графику. Утром, уставшие и разбитые гораздо сильнее, чем после перелета через океан, мы прибыли в Лондон. В довершение ко всему приобрели жестокий насморк.

В кабинете посла за столом сидел народный комиссар.

Выслушав мой доклад о готовности корабля к возвращению на Родину, а также прогноз погоды, Вячеслав Михайлович взял со стола папку и, протягивая ее мне, сказал:

— Здесь результаты нашей работы. Если желаете, можете прочитать.

В написанных сжатым дипломатическим слогом документах, которые я имел честь прочитать первым из рядовых граждан Советского Союза, речь шла о союзе Англии и США с нашей страной в борьбе против фашизма. Союз этот не был результатом каких-то личных дружеских чувств президента США и английского премьер-министра. Черчилль, например, всегда являлся убежденным антисоветчиком и смешно было бы убеждать себя, что его отношение к нам изменилось. Союза этого требовали жизненные интересы двух крупнейших капиталистических стран мира. Бомбы не щадили ни Лондона, ни Ковентри. Грохот взрывающихся торпед в Скапа-Флоу не оставлял сомнений в том, что может произойти дальше. Соединенным Штатам не помог и океан. Япония потопила 7 декабря 1941 года в Пирл-Харборе одним ударом большую часть линейного флота США. Все это повлияло отрезвляюще. Кредо самой реакционной империалистической верхушки США, выраженное устами Трумэна: «Если мы увидим, что побеждает Германия, то нам надо помогать России, если же побеждает Россия, то надо помочь Германии, итак, пусть они убивают возможно больше», оказалось несостоятельным. Америка начала понимать, что игнорирование фашистской опасности ведет к смертельной угрозе и народам самой Америки.

Декабрьский разгром гитлеровских войск на подступах к Москве показал всему миру, на какие силы (нужно ориентироваться, чтобы выстоять IB смертельной борьбе и в конечном счете сломать зловещую военную машину Гитлера. Все это поневоле пришлось учитывать как Черчиллю, так и Рузвельту.

Результатом и явились документы — договоры о совместной борьбе против фашистских поработителей и о сотрудничестве после победы, заключенные Молотовым от имени Советского правительства в Лондоне и Вашингтоне…

— Англичане предлагают нам вернуться в Москву через Африку, чтобы избавиться от риска при перелете через оккупированные врагом территории. Как вы на это смотрите? — неожиданно спросил меня Молотов.

— Это лишено смысла, — ответил я твердо. — Полет через знойные пустыни Африки и горы Ирана таит в себе еще больше опасностей и риска, чем все то, что мы уже оставили позади. Нам предстоит при предлагаемом маршруте снова лететь над океаном, вдоль берегов оккупированной Франции и франкистской Испании… Затем пересекать пустыню Сахару, над которой температура воздуха в это время года значительно превышает допустимую для нормальной работы двигателей…

Кстати сказать, вопрос о маршруте перелета домой так и остался тогда нерешенным. Он решился лишь после консультации с генералом Головановым, который решительно отверг английское предложение, являющееся для нас невыполнимым по техническим причинам.

Мы понимали, что предложение англичан лететь через Африку не возникло само по себе. Дело в том, что гитлеровская разведка пронюхала о пребывании нашей правительственной делегации в Лондоне, и враг, безусловно, предпримет все возможное, чтобы перехватить по пути домой наш самолет. Взять в плен народного комиссара иностранных дел Советского Союза — это была бы сенсация!

Но этой сенсации не получилось…

— Как вы считаете, не следует ли опубликовать результаты нашего полета до возвращения в Москву? — задал новый вопрос нарком, вглядываясь в меня через свое пенсне.

Я понял смысл вопроса. Если радиостанции Москвы, Лондона и Вашингтона оповестят мир о результатах переговоров и опубликуют договоры, заключенные между союзными державами, то у врага появится предположение, что мы уже в Москве. (При заключении договоров было оговорено, что они будут опубликованы по возвращении В. М. Молотова в СССР). И можно себе представить, какую бурю поднимет бесноватый фюрер, узнав об этом. Перепадет шефу абвера Канарису, Гиммлеру и многим другим главарям разведки.