Ленин. Социально-теоретическая реконструкция

Это иллюстрируется интересным документом, письмом Горького Бухарину, написанным в июне 1922 г. и содержащим впечатления автора письма об эмигрантской интеллигенции в Берлине. Коснувшись одной из своих статей, Горький писал, что «кое-кого она убедила в том, что советская власть — власть исторически оправданная… Слышу, что наиболее порядочные люди из эмигрантов говорят: статья примиряет с советской властью, что, действительно, только большевизм мог оживить крестьянство. Вопрос о жестокости — мой мучительнейший вопрос, я не могу отрешиться от него. Всюду наблюдаю я бессмысленное озверение, — вот, сейчас, здесь травят Алексея Толстого, вероятно, сегодня ему устроят публичный скандал. С какой дикой злобой пишут о нем “Руль” и “Голос”». [865]

Н. А. Дмитриева считает, что административная ссылка, т. е. ссылка или высылка без суда, была придумана не большевиками. При царском режиме она широко применялась по отношению к представителям политической оппозиции. Советская власть переняла многие элементы старой администрации, не является исключением и интересующий нас случай. Между прочим, Соловецкие острова вместе с монастырем еще в 1922 г. были переданы ГПУ для создания там концентрационных лагерей для политических заключенных. Пассажиров «философского парохода» могли ведь послать и туда, а не в Германию. Год спустя, 27 мая 1923 г., Ф. Э. Дзержинский в письме И. С. Уншлихту выразил сомнение в целесообразности широких высылок по подозрению. С этого времени практика высылок прерывается, уступив место гораздо более жестоким мерам наказания. [866]

6.3.3. Уроки процесса над эсерами

Сообщение о будущем процессе над эсерами было обнародовано в конце февраля 1922 г., почти одновременно с вынесением решения о наступлении на церковь. Сам процесс проходил с 8 июня по 7 августа 1922 г. Он был наиболее типичным элементом ликвидации антикоммунистической политической оппозиции, частью завершения гражданской войны, актом показа обществу прошлых и настоящих «преступлений» подсудимых с целью убедить людей в том, что те, кто пошел против советской власти, неминуемо попадают в «лагерь контрреволюции», поэтому с ними нужно расправиться.

Здесь необходимо напомнить о том, что упомянутая выше «политическая деятельность» как источник террора почти с самого начала переплелась с ролью «мелкобуржуазной демократии» в революции и гражданской войне. Значение этого Ленин подчеркнул в знаменитой речи, произнесенной 27 ноября 1918 г. на собрании партийных работников Москвы. Обобщая накопившийся к тому времени опыт гражданской войны, Ленин сказал: «Вы знаете, что по всей России во время чехословацкого выступления, когда оно проходило с наибольшим успехом, в это время по всей России шли кулацкие восстания. Только сближение городского пролетариата с деревней укрепило нашу власть. Пролетариат, при помощи деревенской бедноты, только он выдерживал борьбу против всех врагов. И меньшевики и эсеры в громадном большинстве были на стороне чехословаков, дутовцев и красновцев. Это положение требовало от нас самой ожесточенной борьбы и террористических методов этой войны. Как бы люди с различных точек зрения ни осуждали этого терроризма (а это осуждение мы слышали от всех колеблющихся социал-демократов), для нас ясно, что террор был вызван обостренной гражданской войной. Он был вызван тем, что вся мелкобуржуазная демократия повернула против нас. Они вели с нами войну различными приемами — путем гражданской войны, подкупом, саботажем. Вот такие условия создали необходимость террора. Поэтому раскаиваться в нем, отрекаться от него мы не должны». [867]

Опыт, накопленный к 1922 г., не смягчил отношения Ленина к «мелкобуржуазной демократии». Известно, что в ходе процесса руководители эсеров были осуждены по обвинению в «контрреволюционной антисоветской деятельности». Подготовка процесса была предана широкой гласности. На передний план были выдвинуты состоявшиеся раньше эсеровские покушения на представителей советской власти, а также дальнейшая организованная политическая деятельность против власти. Цель этого почти не скрывалась: втиснуть «социалистическую оппозицию» в категорию «антисоветской и контрреволюционной интеллигенции». Причем речь шла не о какой-либо «антиинтеллигентской» установке Ленина, хотя, как мы видели, такая установка была для него в определенной степени характерна и вытекала, с одной стороны, из классовой позиции (интеллигенция располагает интересами, отличными от интересов рабочего класса), а с другой стороны, из политического опыта, показывавшего, что из-за своего «индивидуализма» значительная часть интеллигенции не подчинится «коллективистскому порядку и дисциплине», установленным советской властью. Однако в данном случае, как мы уже подчеркивали, целью Ленина являлось укрепление советских политических институтов, этой цели был подчинен и вопрос об эсерах.

Во всяком случае в ходе процесса сила партии эсеров, некогда самой многочисленной в России, была окончательно подорвана, часть ее членов, как и члены других политических организаций, например Бунда, еще раньше присоединилась к большевикам. Причиной этого можно считать отчасти «всасывающее влияние» власти, а отчасти то, что под влиянием победы в гражданской войне многие искренно перешли на сторону советской власти. Если верить сообщениям ГПУ того времени, процесс над эсерами — несмотря на несогласие внутренней оппозиции и зарубежные протесты — нашел положительный отклик в широких слоях общества. Жажда порядка оказалась сильнее многих важных требований демократии, люди редко задумывались о смысле и значении выбора между однопартийной и многопартийной системой, апатия и разочарование не способствовали распространению в обществе теоретической и правовой чуткости. А те, кто задумался над этим вопросом, находясь на стороне советской власти, поддерживали большевиков как «политических выразителей» этой власти.

Все советские руководители от Луначарского до Ленина высказали свое мнение о справедливости и политическом значении процесса, совершенно не отрицая его политический характер. Больше того, они сами разработали его «концепцию», что было особенно важно, так как на скамью подсудимых были посажены социалисты. При этом мало внимания уделялось правовому обоснованию процесса.

В конечном итоге репрессии против эсеров и меньшевиков также включали в себя намерение власти добиться «добровольного» отъезда руководителей этих партий за границу или их изоляции в отдаленных губерниях страны. [868] Больше того, опубликованные документы «процесса над правыми эсерами» показывают, что Ленин и другие большевистские руководители, ссылаясь на политическое и военное сопротивление эсеров во время гражданской войны, требовали от привлеченных к суду эсеровских политиков признаний и гарантий на будущее. Они ждали от них отказа от военного и политического сопротивления советской власти, однако их постигло разочарование, даже несмотря на то что обвинителями на процессе выступали такие большевистские руководители, как Н. И. Бухарин, А. В. Луначарский или Г. Л. Пятаков, которые теоретически и политически проанализировали политическую деятельность эсеров, организацию ими самарского «альтернативного» правительства, Комитета членов Учредительного собрания, вооруженное сопротивление Красной армии, словом, историческую роль эсеров в гражданской войне. Собственно говоря, подсудимым было предъявлено обвинение в «измене», так как правые эсеры «с оружием в руках выступили против диктатуры пролетариата». Согласно газетным отчетам того времени, Пятаков задал обвиняемым вопрос, каково было бы их поведение, «если бы они были освобождены из-под стражи: будут ли они вести вооруженную борьбу против советской власти? Товарищ Пятаков подчеркивает, что для Трибунала чрезвычайно важно знать это при вынесении приговора». [869] Дав смелые ответы, руководители эсеров однозначно заявили о сохранении прежних взглядов, как это сделала, например, и не входившая в руководство Е. А. Иванова-Ира-нова: «Если бы я очутилась на свободе, я поступила бы так, как подсказала бы моя ненависть к вам, которая живет во мне с октября 1917 г.». [870]