А. Блок. Его предшественники и современники

блоковской темы народа и интеллигенции, культуры и стихии: «… всякий

переворот все с большим трагизмом открывает пропасть, которая отделяет

образованного от необразованного, которая подчеркивает трагическое

преимущество просвещения перед темнотой» (VI, 422). Проблемы культуры и

стихии рассматриваются здесь в том трагедийном единстве общего подхода,

которого всегда добивался Блок; наименее мистифицированным предстает и тот

«музыкальный напор», или «музыкальный ритм», который, по Блоку,

составляет почву единства, где неизбежно сходятся «стихия» и «культура»: «Не

обладая известной долей общего развития, невозможно не только управиться с

машиной, но правильно спилить дерево, ровно скосить траву, вырыть яму

надлежащей глубины и т. д. Только общее развитие дает человеческому духу тот

ритм, который сообщает верность его руке» (там же) Музыкальный ритм,

являющийся, по Блоку, самой общей закономерностью человеческого

существования, — категория духовного порядка; наиболее общей основой

жизни оказывается духовное начало, и вся концепция в целом носит,

безусловно, идеалистический характер, — в этом смысле не следует ничего ни

упрощать, ни фальсифицировать в мировоззрении Блока, в его общем подходе к

жизни. Вместе с тем было бы нелепостью ограничиваться констатацией факта

наличия идеализма в самых основах мировоззрения Блока (как это делали,

скажем, вульгарные социологи, обессмысливая всю работу гениального

художника выискиванием идеализма и мистики решительно во всех

проявлениях деятельности Блока). Важно еще понять, в каком направлении, в

каком освещении и какие именно реальности жизни пытается уяснить себе при

помощи подобных идеалистических обобщений большой поэт. «Стихия» и

«культура» рассматриваются здесь в таких жизненно-простых проявлениях и

определениях, что чрезвычайно отчетливо видна общая основа блоковского

подхода. «Народ» тут — социальные низы старого общества; «интеллигенция»,

носительница «культуры», в свою очередь, представляет те относительно

широкие круги общества, которые имели возможность овладеть знаниями, как

правило, в силу своих социальных преимуществ. Соотношение, взаимосвязь

этих простейших фактов и составляет основу блоковского подхода к проблеме

народа и интеллигенции всегда, на всех этапах его развития. Вместе с тем этот

взгляд представляется решающим, главным мерилом, с которым Блок подходит

ко всем явлениям общественной жизни.

Примечательно в статье об «Исторических картинах» еще и то, что

подобный взгляд распространяется и за границы русской жизни: здесь

говорится о «стихийной природе человека», склонной отвергать знание и

потому порождающей «дикаря», в том числе и «дикаря цивилизованного»,

далее же говорится, что «в этой стадии развития находится огромная часть

населения не только России, но и Европы» (VI, 423) — следовательно, тут

выступает общий взгляд Блока на закономерности общественной жизни в самом

широком смысле слова. Важно, что при подобном обнажении самых общих

основ социального мировоззрения Блока становятся ясными причины

внимания, которое поэт уделяет «стихийному» началу вообще. Блока всегда

обвиняли, с самых разных сторон, в поэтизации «стихийности». Едва ли в слове

«дикарь» есть элемент идеализации. Но во всем круге этих построений нет

вместе с тем и тени пренебрежения к социальным низам — идеи типа «великого

хама» у Д. Мережковского Блок всегда презрительно отвергал. С точки зрения

Блока, «движение масс» стало новым фактором «истории нового времени»,

далее же Блок считает, что «движение масс есть движение стихийное» (из

материалов к «Крушению гуманизма», VI, 460). В человеке массы, социальных

низов зрелый Блок видит основу новой истории, в нем же он находит и

наибольшую полноту жизни и вместе с тем — поэзии. Все эти позднейшие

высказывания Блока, связанные с проблемой «народа» и «интеллигенции»,

необходимо помнить, говоря о более ранних периодах развития поэта.

Разумеется, в таком именно виде их еще нет у Блока в годы, непосредственно

следующие за первой русской революцией, — но именно в эти годы

зарождается весь этот цикл блоковских размышлений о «стихии» и «культуре»,

«народе» и «интеллигенции». Ведущей нитью, основой основ тут, как

показывает соотношение стихов и прозы, является представление об

объективно социальной основе коллизии народа и интеллигенции. Это тот

разрез современной национальной жизни России, который Блок видит прежде

всего: общественное неравенство людей в смысле овладения культурой или

обделения ею.

Сквозь итоговые обобщения блоковских размышлений о социальных

коллизиях старой России отчетливее видны внутренние закономерности

движения этих же тем в предшествующем развитии Блока. К острому

творческому кризису, обнаруживающемуся в «Песне Судьбы», подводит как

лирика Блока, так и его проза, и сам этот кризис представляет собой во многом

особый этап в развитии темы народа и интеллигенции. Уже в первых крупных

прозаических произведениях Блока (они относятся к 1906 г.) в том или ином

виде присутствует тема народа и интеллигенции. В статье «Безвременье»,

наиболее важной для начального этапа в деятельности Блока-прозаика, ввиду

сосредоточения главного внимания на внутренней, духовной стороне

анализируемых явлении, в прямом виде эта тема проступает относительно не

особенно сильно, однако связь «Безвременья» с такими стихотворениями, как

«Осенняя воля», или трилогией лирических драм говорит о том, что проблемы

«народа» и «интеллигенции» присутствуют и здесь. Более непосредственно,

явно обнаруживается эта тема в других крупных прозаических работах

1906 г. — «Поэзия заговоров и заклинаний» и «Девушка розовой калитки и

муравьиный царь». В статье «Поэзия заговоров и заклинаний», писавшейся для

издания научного литературоведческого типа, исследование своеобразных

жанров бытового народного искусства заговоров и заклинаний, при всей

серьезной филологической выучке Блока, достаточно далеко от

узко-«фольклористических» задач и подчиняется художественным поискам

современного писателя. Через всю статью проходят два местоимения: «мы» и

«они», это членение таит за собой мысль о социальном разделении

современной России на низы, «народ», и культурные верхи,

«интеллигенцию», — на тех, для кого и сегодня заговоры и заклинания

представляют собой духовно-жизненную реальность, и на тех, у кого совсем

иное мировоззрение. Сами эти слова — «народ» и «интеллигенция» — не

употребляются, но вне их подтекстового существования произведения как

художественного целого просто не было бы: это основа основ в сложном

образном движении статьи. «Магическое» мировоззрение народа толкуется как

причастное «стихиям» и потому — высокой поэзии: «Чем ближе становится

человек к стихиям, тем зычнее его голос, тем ритмичнее — слова». Эти же

слова, составляющие суть жизни и искусства, «… мы находим теперь

обессиленными и выцветшими на бледных страницах книг» (V, 52). «Мы» —

это «культурные» социальные верхи, «интеллигенция»; «музыка», «ритм»,

«творческие слова» — с «народом» и в нем. Вместе с тем для Блока важнее

всего вовсе не посрамление одной из сторон коллизии и восхваление другой, но

сам драматизм их раздельного существования, — речь идет о подлинном и

ложном и там, и тут. И «мы», и «они» вступили в ложный круг отношений

тогда, когда разлучились со «стихией»; творческая, внутренне полноценная

жизнь бывает тогда, когда «… человек — сам-друг с природой», — «а там, где

поселяется привычка, блеск поэзии затуманивается, притупляется ее острие»