Дуче! Взлет и падение Бенито Муссолини

То, что кардинал сделал все возможное, чтобы не превратить город во второй Сталинград, его окружение знало хорошо. Еще 13 февраля он написал Муссолини письмо с просьбой не устраивать в Милане последний оборонительный редут.

— Пожалуйста, спасите Милан и не принимайте решение, высказанное не вами и являющееся глупым и безрассудным.

Теперь казалось, что его усилия были ненапрасными. Закончив обед, он послал Галли посмотреть, готова ли гостевая комната, находящаяся за его приемной, к встрече неожиданных гостей. Обычно в ней находились лишь кровать и складной стул для прибывавших епископов.

Если все пойдет хорошо, то сегодня ночью в ней будет располагаться дуче и первый маршал империи Бенито Муссолини, которому будет обеспечено надежное убежище до тех пор, пока не появятся союзники.

Приземистый Галли поспешно возвратился в кабинет кардинала.

— Все в порядке, ваше высокопреосвященство, — доложил он.

Но тут до него дошло, что ни кардинал, ни дон Биччиерай, ни Терранео его не слушали. Вдали послышался воющий звук сирены, и звук этот стал приближаться, пока не задрожали стены древнего дворца. Трамваи во всем городе тут же направились в депо.

Миланское восстание началось.

Итак, Муссолини все же решился на встречу с представителями движения Сопротивления лицом к лицу.

Часы на каминной полке показывали 6 часов вечера. Прошло почти три часа с момента появления Муссолини у кардинала. Он прихватил с собой только министра внутренних дел Паоло Цербино, его заместителя Франческо Барраку и префекта Марио Басси. В последнюю минуту был приглашен и маршал Грациани. Секретарю партии Алессандро Паволини дуче о своей миссии ничего не сказал, поскольку тот не верил в возможность мирного исхода.

От помощника Кизнатта, унтерштурмфюрера Фрица Бирцера, Муссолини избавиться не смог. Подумав, что дуче садится в свою «альфа-ромео», чтобы скрыться, тот прыгнул на ходу, открыв заднюю дверцу автомашины.

Так как представители движения Сопротивления не появлялись довольно долго, кардинал в лучших бенедиктинских традициях угостил Муссолини розовым ликером с бисквитом. Разговор у них, однако, как говорится, не клеился.

Кардинал не знал, что дуче удалось рекрутировать для операции «Вал-Теллина» всего 3000 человек. «Это все же более трехсот», — подвел скептический итог Муссолини.

Появившиеся лидеры повстанцев вели себя вначале замкнуто, даже враждебно. Эсэсовцы Бирцера с автоматами на изготовку держали под прицелом не только внутренний двор, но и статую святого Амброджио, покровителя Милана. Патриоты подумали было, что попали в ловушку, но затем заметили: люди Муссолини тоже испытывали страх. Риккардо Челла, взяв за рукав генерала Кадорну, пытался уговорить его прийти к мирному решению вопроса. Высокорослый Кадорна с орлиным лицом, оборвав его, сказал:

— Идите к черту.

Либерал Филиппо Джацини оказался поблизости от заместителя министра внутренних дел Баракку, и тот прошептал ему, к полному его удивлению:

— Давайте объединимся против немцев.

— Сейчас это уже поздно, — холодно ответил Джацини.

Ачилл Марацца, прибывший вместе с Кадорной, увидел, что его опасения подтвердились: на встрече присутствовал и представитель левого крыла — член партии действия Риккардо Ломбарди. Тот получил четкие инструкции своего шефа Валиани:

— Муссолини не должен выдвигать никаких условий. Речь может идти только о его капитуляции. На размышления — не более часа.

Последним человеком, прибывшим на совещание, был либерал Джиустино Арпезани. Когда Шустер стал представлять присутствовавших, Арпезани шепотом спросил у Кадорны:

— Должны ли мы пожать руку дуче?

— Я уже это сделал, — ответил генерал.

Тогда и либерал последовал его примеру.

Кардинал собрался выйти, но дуче попросил его остаться, на что тот с готовностью согласился, опасаясь, что в комнате может произойти схватка. Он остался сидеть на диване справа от Муссолини. Остальные присели полукругом, суровые и непримиримые, — Кадорна, Арпезани, Марацца, Ломбарди, Грациани, Барраку и Басси.

С решительным выражением лица Муссолини открыл совещание.

— Итак, каковы ваши предложения? — спросил он тоном школьного учителя, будто бы возвратившись в свою прежнюю школу в Гуалтиери и обращаясь к заблудшим ученикам.

Глаза присутствовавших обратились к Марацце.

— Мои инструкции весьма четкие и немногословные, — произнес тот. — Я могу предложить вам только безоговорочную капитуляцию.

Дуче посмотрел на него, будто получив удар в лицо. Челюсти его заметно сжались, а рука схватилась за подлокотник дивана.

— Я пришел сюда не для этого, — почти выкрикнул он.

Затем выдвинул свои условия: обеспечение безопасности семей фашистов, обхождение с членами фашистских воинских формирований как с военнопленными в соответствии с Гаагской конвенцией и аккредитация дипломатов в целях гарантии соблюдения международных прав. Он говорил еще долго, пока Ломбарди не прервал его:

— Это — детали. Думаю, что у нас есть полномочия для их обсуждения.

Генерал Кадорна был не столь уверен. За репрессалии по отношению к населению бойцы черных бригад не могут рассматриваться как военнопленные, но как военные преступники. После его слов наступила тяжелая тишина. Маршал Грациани вскочил со стула, на котором сидел.

— Мы не можем подписать никакое соглашение, не поставив об этом в известность немцев, — обратился он к Муссолини. — Они — наши союзники, и это — дело чести.

Его прервал раздраженно Марацца:

— Если дело идет о чести, мы не нуждаемся в ваших нравоучениях. — Переведя дух, он продолжил: — Очевидно, что у немцев — не те же мерки и критерии…

То, что он сказал далее, прозвучало как разрыв бомбы: перед началом совещания дон Джузеппе Биччиерай сообщил ему и генералу Кадорне, что переговоры генерала Вольфа с союзниками о капитуляции немцев практически завершены. Кардинал счел необходимым пригласить дона Биччиерая, чтобы прояснить сказанное.

Священник спокойно привел по памяти подробности разговора, который у него состоялся накануне с полковником Вальтером Рауфом, представителем Вольфа в Милане. В заключение он рассказал о предложении немцев разоружить фашистские части до подхода союзных войск.

Муссолини это поразило как электрошоком.

— Сейчас мы можем сказать, — с негодованием произнес он, — что Германия нанесла Италии удар ножом в спину. Они всегда относились к нам как к рабам. — И повторил дважды: — А в самом конце они нас предали.

Кардинал попытался его успокоить, сказав, что капитуляция еще не подписана, но Муссолини оставался непреклонным.

— Вести переговоры за моей спиной — это уже предательство.

Лидеры повстанцев смотрели на него с нескрываемым уважением, но и с чувством некоторой неловкости. В глазах Джиустино Арпезани дуче выглядел трагикомической фигурой с небритым подбородком и нечищеной обувью. Ломбарди обратил внимание на пятно от молока на лацкане его кителя. Кадорна вначале почувствовал «жалость к человеку, сброшенному с пьедестала», потом, однако он ожесточился: это был человек, принесший в жертву все во имя собственных амбиций, и сейчас из-за него землю Италии топтали оккупанты.

Кардинал отметил про себя, что события выходят из-под его контроля, и вражда к Муссолини будет сдерживаться уже недолго. Верх в его размышлениях взяла мысль связаться с немцами и сообщить им об измене их генералов. Но потом вспомнил, что Церковь дала обязательство сохранения всего происходившего в секрете. Грациани, лицо которого было похоже на маску смерти, не сказал ничего. Марацца же напомнил Муссолини, что время не терпит: партизаны приступили уже к освобождению городов по всей Ломбардии.

— Надо решить вопрос о недопущении кровопролития, — согласился Муссолини, но не внес никаких конкретных предложений. Вдруг он вскочил на ноги и хрипло заявил: — Я принял решение и немедленно отправлюсь к немцам, чтобы свести с ними счеты.

Лидеры повстанцев потребовали установить лимит времени. Муссолини в ответ сказал: