Записки графа Рожера Дама (ЛП)

III

Русский лагерь. — Неосторожная прогулка с принцем Линем. — Сравнение турецкой, австрийской и русской армий. — Награды, пожалованные Дама императрицей. — Осада Очакова, смелые вылазки турок; автор ранен в одной из них, а вскоре ранен был еще раз пушечным ядром. — Бездействие Потемкина; прибытие в лагерь еще трех его племянниц; принц Линь и принц Нассау, недовольные медлительностью действий, покидают армию. — Холод и голод. — Первые известия о революции во Франции; мнение, высказанное Потемкиным.

Хотя я и пробыл уже полгода в армии, я всё же её не знал. Стоянки по квартирам в стране, столь слабо населенной, так разбросаны и дома, в которых стоят солдаты, так рассеяны и так удалены одни от других, что сообщение осенью весьма затруднительно, и, кроме крепостного гарнизона Елизаветграда, я не видел иных войск. Я предоставляю читателю представить себе, как сильно было подстрекаемо мое любопытство в 50-тысячном лагере, не считая 10 или 12 тысяч казаков, легкой и неправильной кавалерии, считающихся всегда сверх числа правильных войск, единственно составляющих истинную силу армии.

Мне мало было 24 часов, чтобы рассмотреть и проследить всё и вдаться в подробности всего того, что меня поражало. Моя близость с принцем Линем и принцем Ангальт-Бернбургом, с которыми я познакомился в то время, когда судьба моя была так сомнительна и которых я полюбил затем всей душой, удовольствие проводить в лагере лучшее время года, возможность в действительности видеть то, о чём я на своей родине и в Пруссии получил лишь предположения и смутное понятие, — всё, одним словом, составляло такое счастье, о каком я не мог и мечтать.

Мои палатки разбивались на месте, отведенном для князя Потемкина и принца Линя; свои досуги я посвящал им, и они оба много способствовали ежедневно к увеличению счастья, которое выпало на мою долю.

Мне не хочется упустить здесь одного воспоминания о принце Лине, над которым я еще и теперь смеюсь про себя.

Смелый и пылкий, каким бывают в 20 лет, он с таким же нетерпением желал видеть турок, как и я. Он предложил мне сделать рекогносцировку по направлению к Очакову и попытать счастья по ту сторону аванпостов. Соединив свое милое ребячество с интересом ко мне, он выразил желание, чтобы я увидел неприятеля на суше впервые вместе с ним. Очарованный его предложением, я сажусь на коня, и мы рядом отправляемся в сопровождении одного его пикера-венгерца, по имени Сунта (имя здесь необходимо), и двух его гусар, ведших под уздцы лошадей; при мне был только мой стремянный. Мы подъезжаем к казачьим аванпостам, проезжаем мимо них, отъезжаем еще дальше на порядочное расстояние, и вот мы различаем минареты Очакова и сады, окружающие город. Принц Линь не дальнозорок и пользуется во время войны биноклем. Я уже различал всадников, гарцевавших перед городскими садами, не приближаясь к нам. Но принц Линь, не различая их, продолжал свой путь, пока не доехал до очень маленького возвышения, которое в этих обширных степях, ровных, как ладонь, называется курганом, поднялся на него, слез с коня, посмотрел в свой бинокль и стал утверждать, что то, что я принимал за всадников, были попросту плодовые деревья, колеблемые ветром. Убежденный в своей правоте относительно того, что он видел, и не смущаясь тем, что видел я, он, почувствовав настоятельную потребность, устраивается внизу возвышенности. Турецкая кавалерия, обеспокоенная нашими поступками и пришедшая в большее движение, чем плодовые деревья могли бы качаться от урагана, выезжает толпой из садов и направляется к нам.

Представьте себе, что я всё кричал принцу Линю, находившемуся в том же состоянии, в каком он был, чтобы заставить его сесть на коня, и какое расстояние выиграли турки, пока он не сел на коня. Наконец, пустились мы галопом, как только могли нести нас кони, стремясь достигнуть наших аванпостов. Но турки, будучи гораздо легче нас, заметно нагоняли нас, и все шансы были за то, что через несколько минут мы будем взяты в плен. Принц Линь, обеспокоенный столь тревожным положением, раздосадованный необходимостью бежать, но зная слишком хорошо, что больше ничего не оставалось делать, кричал по-латыни своему пикеру-венгерцу, не знавшему никакого другого языка, известного принцу: «Sunta, vide si voniant?» — «Veniunt, serenissime princeps» [30], — неизменно отвечал Сунта. Тогда он с удвоенной силой шпорами и хлыстом подгонял коня.

Вопрос, повторявшийся каждую минуту по тому же поводу, заставил меня расхохотаться против воли и вопреки опасности, грозившей мне. Конь принца Линя, подгоняемый, понукаемый, пришпориваемый им, всё время летел галопом, пока аванпосты, заметив наше бедственное положение, не подоспели к нам на помощь и не прикрыли нас. Началась стычка, и мы могли остановиться под защитою казацких пик. «Не правда-ли, дорогой принц, — сказал я ему, — у турецких плодовых деревьев хорошие ноги, но, к счастью, и наши стоят чего-нибудь». — «Подобные безделицы часто случаются на войне, — ответил он мне, — только обычай предписывает не хвастать ими». Я заметил эти слова и только с глазу на глаз мы упоминали о приключении. Оно умерило наш юношеский пыл, послужило нам уроком, и мы обещали друг другу в будущем избегать прогулок к плодовым деревьям Очакова.

Мы радовались, что могли считать, что начали кампанию, так как до сих пор еще не было произведено даже ни одного выстрела из пистолета, но с этого дня и до 30-го июля, когда город был правильно осажден, каждое утро случались стычки между оттоманскими охотниками и отборными донскими казаками, в очень большом количестве, показывавших как бы на уроках маленькой очень любопытной и интересной войны каждый свой способ её ведения. Каждое утро попадались в плен турки, кони которых были столь же красивы, как и хороши, и мы по очень дешевой цене покупали их, что в любой стране послужило бы предметом зависти и удивления всех знатоков.

Турецкую кавалерию никак нельзя сравнивать с европейскими кавалериями; на ней видны те недостатки, которых следует избегать, и не видно преимуществ, которые следует вводить, но она храбра, легка, ловко владеет оружием, подчас способна обнаружить талантливость в предприятиях, если бы только недостаток дисциплины и отсутствие познаний не препятствовали их способам действий; она похожа на собрание добровольцев, одинаково склонных вредить неприятелю, но не умеющих рассуждать, чтобы достигнуть этого. Никогда она не производит правильной атаки, ни правильного сопротивления; она окружает, тревожит, преследует, обращается в бегство, снова возвращается, пока не утомятся кони, которых кормят только ячменем, вследствие чего они страдают коротким дыханием; тогда, продолжая стычку, она отступает, и во всякое время, даже во время ее действий, правильно построенный эскадрон неприятелей может опрокинуть в 12 раз большее количество турок; храбрость и непоколебимое хладнокровие — вот единственно необходимые качества для командующих и подчиненных, идущих против турок, но при недостатке того и другого турки и могут, и должны вмиг уничтожить неприятеля.

Несходство турецкой армии с армиями всех европейских государств неисчислимо. Дисциплина, вооружение, тактика, даже одежда не поддаются никакому сравнению; получается трудно разрешимая загадка: почему превосходство русских над турками неизменно, а австрийцев над турками весьма сомнительно. В австрийской армии нет недостатка в чести, храбрости, есть хорошие генералы и превосходные солдаты, во всех отношениях лучшая кавалерия, чем у русских, и, тем не менее, у них часто бывают неудачи, у русских же никогда. Неужели существует нравственное и бессознательное влияние одного народа на другой, перед которым бессильны заслуги? Русский презирает турка, австрийский офицер считается с численностью неприятеля, а солдат его боится; австрийский генерал, рассуждая на основании военных правил, маневрирует перед турками, а русский генерал просто нападает; первый часто терпит поражение, второй поражает сам и всегда приводит в бегство неприятеля. Я стараюсь разгадать, отчего это происходит, так как австрийские войска в общем хороши, и не могу понять причины. Мне заметят, может быть, что ведь принц Евгений, а также и Лодок [31] побивали же турок, но загадка остается неразгаданной, так как австрийцам требуются таланты для достижения того, чего русские достигают со всеми своими генералами — несоответствие становится еще более заметным. После я видел, как 15000 австрийцев были побиты 4000 турок при Джурджеве, но не было примера, чтобы 15000 турок противостояли 4000 русских.