Записки графа Рожера Дама (ЛП)

Эскадра в 3 линейных корабля и 2 русских фрегата, под командой некогда славного Поля Джонса [23], составляла второй ряд позади нашей флотилии, но ни принц Нассау, ни Поль Джонс не были под начальством один у другого; им было предложено сговориться, но они уклонялись от этого и от души ненавидели друг друга; Поль Джонс, настолько же неспособный быть начальником эскадры, насколько был отличным капитаном фрегата, во время действий служил как бы декорацией, ни разу ни в чём не оказав помощи принцу Нассау.

17- го июня принц Нассау с тремя судами (называемыми парными шлюпками) сделал очень опасную рекогносцировку, во время которой он обсудил, какого рода атаку он мог предпринять на неприятельскую флотилию, стоявшую на якорном месте отдельно от линейных кораблей или фрегатов; он сумел определить, что большим судам не помочь вовремя этой флотилии, принимая в расчет малое пространство, годное по глубине своей для действий [24]. 18-го утром мы атаковали турок. Меры, принятые принцем Нассау, были так хороши, что турецкая флотилия не в состоянии была ни защищаться, ни уйти; суда наталкивались одно на другое; принц Нассау приказал палить воспламеняющимися ядрами; три сильных судна были взорваны, несколько судов получили течь, а 50–60 судов стали совершенно непригодными к бою, тогда как потери с нашей стороны нельзя было даже счесть за урон. Эта битва длилась 4 часа. Затем русская флотилия снова стала в ряд впереди эскадры Поля Джонса, чтобы сделать необходимые маленькие починки и приготовиться к новой победе. [25]

Принц Нассау находился на очень хорошенькой яхте, где и я был помещен им в его каюте; он оказывал мне величайшее доверие, терпеть не мог, когда я ему возражал, дулся на меня иногда, но снова смягчался, удовлетворенный доказательствами моей искренней привязанности, которые я старался представить ему. Он сметлив, обладает скорее способностью, чем знаниями, и благодаря своей чрезвычайной храбрости, предприимчивому характеру и неустанной деятельности, способен на великие дела. Он чутьем угадывает то, к чему других приводит знание, и когда он не бывает ослеплен своим самолюбием, он яснее видит, вернее действует, решает вопросы гораздо скорее, чем большинство, пользующееся большей славой. Он один из наиболее счастливо одаренных людей, способных быстро совершать дела и внезапные экспедиции; его терпения не хватило бы на выполнение большого плана кампании, и я не считаю его способным на это; но он, конечно, один из отличнейших партизанов или начальников отдельных отрядов нашего времени. Команда флотилии в заливе придерживается гораздо больше сухопутной, чем морской тактики; но понятия, приобретенные принцем Нассау из наблюдений за г. Бугэнвиллем во время его дальнего плавания, послужили к умножению способов быть полезным и оказаться выше всех, исполняя назначение, которое угодно было князю Потемкину дать ему.

27-го в полдень весь турецкий флот, в виду нас, поднял паруса, чтобы идти в атаку на нас; от пленников последнего сражения мы узнали, что у турок было намерение пойти на абордаж при первой же возможности приблизиться к нам; а так как ветер дул на нас, то мы и ожидали ужасного дела. Их флот был уже на расстоянии пушечного выстрела или около того, как вдруг одно судно село на мель и заметно стало крениться; флот задрейфил для подания помощи кораблю, и некоторое время спустя мы увидели, как он спустил паруса. Если бы ветер благоприятствовал нам, принц Нассау атаковал бы его, но это было невозможно. День погас, а турецкое судно всё еще не было снято с мели. Между тем в эту ночь мы с минуты на минуту готовились к тому, что неприятельский флот снова подойдет.

Всю ночь принц Нассау и я в шлюпке разъезжали от одного судна к другому, чтобы приготовиться к битве, к сопротивлению, и все оставались на своих местах. В один из коротких переездов от одного судна к другому я увидел, как Нассау, вынув из кармана носовой платок, выставил его на ветер и воскликнул, что он стал нам благоприятен. «Теперь уж нам приходится идти к ним, друг мой; наше положение изменилось, надо этим воспользоваться». Мы на всю скорость весел возвратились на яхту; он отдает распоряжения, предназначает достаточное количество судов для того, чтобы окружить и взять ставшее на мель судно, если оно еще там; другие назначает на охрану линейных судов, третьи на то, чтобы, отрезав их от флотилии и приперев к берегу, разрушить. Он поручает мне 18 канонерских шлюпок, каждая с пушкой в 24 дюйма на носу и 50 вооруженных людей, чтобы идти впереди атакующих и защищать действия, предписанные флотилии; и вот приказания даны и поняты, всяк на своем месте, сигнал подан, паруса подняты; на рассвете мы уже находимся на половине расстояния пушечного выстрела от турок, и битва начинается огнем, открытым с моих канонерских шлюпок.

Судно стояло на мели в том же положении, что и накануне; турки, испуганные и застигнутые врасплох, наталкиваются, перемешиваются, маневрируя, сцепляются, и их замешательство дает нам неисчислимые преимущества, а наш огонь и воспламеняющиеся ядра вносят беспорядок в их среду. Принц Нассау поручает полковнику Рибасу [26], с 12-ю канонерскими шлюпками, подобными моим, при поддержке двух парных шлюпок, которые должны тянуть ставший на мель корабль за нос и корму, взять его на абордаж; полковнику не удается этого сделать. В то время я находился в маленькой шлюпке с шестью гребцами, откуда я посредством рупора управлял своими канонерскими шлюпками; куда же не достигал мой голос, туда я направлялся на веслах; принц Нассау призывает меня, указывает мне на судно, севшее на мель, говорит мне, что полковник Рибас не исполнил его приказания, повторяет их мне и торопит меня исполнить их. Я позволил себе лишь следующее замечание: «Принц, — сказал я, — будьте совершенно уверены, что я охотно умру, исполняя ваше приказание, но если мне представятся непреодолимые препятствия, берегитесь заподозрить меня в том, что я упустил сделать, что было только в силах человеческих, иначе я застрелюсь». Он меня успокоил, обещал полное доверие, и я покинул его.

Я подошел к судну с той стороны, где у него была только одна батарея, которою оно могло располагать; сверх нескольких залпов, я выпустил картечь; при этом я сам потерял много людей от его артиллерийского огня и ружейных залпов; наконец я перехожу от одной шлюпки к другой, воодушевляя войска, и, дав сигнал на всеобщий крик: ура! я иду на абордаж, достигаю лестницы корабля, экипаж которого в смятении пробует опустить флаг и перерезает веревку, чтобы он упал, крича: «Амман! Амман!» (просьба турок о пощаде). Я приказываю достаточному количеству людей взойти на корабль, чтобы захватить и обезоружить экипаж; я спрашиваю флаг, который оказывается адмиральским флагом главного коменданта (капитан-паша), и везу его принцу Нассау, идущему уже мне навстречу. Эта минута, одна из счастливейших моей жизни, была оценена по достоинству принцем Нассау; он вернулся со мной к судну, и мы взошли на него.

Ради легкости передвижения и возможности бывать повсюду капитан-паша [27] находился в легкой кирлянджи; разрушение было уже полное: еще один линейный корабль и 2 фрегата были объяты пламенем; большинство судов его флотилии было разбито и прибито к берегу, у нас же во флотилии не хватало судов, чтобы одновременно разрушать и собирать. Впрочем, легкие турецкие суда, почти все севшие на мель близ крепости Очакова, были обеспечены от нас, так как нельзя было отправиться и взять их на буксир; следующее обстоятельство положило конец этой славнейшей в своем роде битве; два линейных корабля и два фрегата были взорваны; все уцелевшие суда собрались вперемешку под крепостными батареями, а русская флотилия в виду этих жалких остатков еще до полуночи выстроилась в ряд [28].