Записки графа Рожера Дама (ЛП)

Фельдмаршал Румянцев, впавший в немилость, поссорившись с князем, занимал маленькую дачу в окрестностях, где князь его вовсе не навещал; но постоянно заботясь обо мне, как если бы он был любящим родственником, князь мне сказал, что было бы неприлично для меня, будучи так близко от Румянцева, не пойти к нему из уважения к его славе, и предложил дежурному генералу проводить меня. Я застал Румянцева в постели, в которой он оставался уже в течение нескольких месяцев, но не столько по болезни, сколько из чудачества и каприза. Он с воодушевлением говорил об армии, но очень холодно о князе и, казалось, старался удалить из головы своей мысль о каком-то предмете, которая его беспокоила. Я не мог ничего узнать, что он думал о кампании, которая оканчивалась, и о предшествовавшей, хотя мне и очень хотелось исследовать причины медлительности, которую нельзя было объяснить какой-либо очевидной причиной. Мне показалось, что он любил притворяться и был раздражен, и я заметил в нём признаки фальши и притворной вежливости. Это короткое время нашего разговора не расположило меня в его пользу; однако я не мог себе составить определенного мнения о нём, так как присутствие дежурного генерала князя подсказывало ему сдержанность, стеснявшую и его, и меня. Я простился с ним и больше никогда с ним не виделся. Я с сожалением готовился расстаться с князем Потемкиным, и это сожаление оправдывалось в достаточной мере его заботами, его постоянным вниманием ко мне в течение 2-х лет, когда моя судьба зависела от него; но он понимал побудительные причины и сам настаивал на моем отъезде. Я расстался с ним в последних числах ноября, получив приглашение вернуться до начала кампании и обещание, что найду приятную деятельность, которая по обстоятельствам неизбежно будет полезнее, чем была в течение последней кампании [78].

Я направился в Вену через Галицию. Когда я прибыл в пограничный город Черновицы, мой камердинер, обеспокоенный легким катаром, попросил меня остаться на день, чтобы отдохнуть и приготовить кое-какие лекарства. Доктор, которого я пригласил, пустил ему кровь. От кровопускания он почувствовал себя хуже. Доктор решил, что надо его повторить еще 2 раза. После третьего кровопускания, сделанного вечером, он умер. Я жалел об этом несчастном человеке, которого я вывез из Парижа и которого теперь вез обратно; мне было также досадно остаться без его услуг. Я продолжал свое путешествие с одним поляком, здоровье и рассудительность которого были удовлетворительны. На восьмой день после отъезда из Ясс я прибыл в Вену. Князь Потемкин горячо рекомендовал меня князю Голицыну, русскому послу; в маркизе де Ноэль [79], французском после, я нашел естественную поддержку; благодаря тому и другому я провел 10 дней за большими обедами, большими ужинами, балами, спектаклями и всем, что могло познакомить меня подробно со множеством развлечений и этикетом столицы, и я даже за это короткое время успел вывести заключение, что там можно долго прожить приятно, если пожертвовать многочисленными собраниями частным собраниям, всегда доставляющим утешение от скуки, причиняемой ассамблеями.