Жозефина. Книга вторая. Императрица, королева, герцогиня

Коль скоро Жозефину ждет коронация, она считает себя спасенной от развода. Развестись с женщиной, коронованной рядом с тобой, да еще коронованной самим папой, — несбыточная затея. Ее супружеское счастье кажется ей обеспеченным навеки. Лишь одна мысль — и немаловажная! — обуревает ее: они с императором связаны только гражданским браком. Если для Наполеона помазание на царство всего-навсего церемония вроде коронования или конституционной присяги, то Жозефина полагает, что станет участницей таинства, которое требует, вероятно, предварительной исповеди и причастия.

Однако открыть истину папе толкают Жозефину не христианские чувства, а убеждение, что, сочетавшись с «Бонапартом» церковным браком, она отведет от себя всякую опасность. Она ловко выжидает до субботы, 1 декабря, кануна коронации, и лишь тогда просит аудиенции у святого отца, расположившегося теперь в тюильрийском павильоне Флоры. Пий VII едва не лишается чувств: выходит, его осмелились заставить приехать из Рима, чтобы благословить наложницу елеем, который расходуют только на епископов, совершить тройное помазание четы, живущей в смертном грехе! ^[16] На этот раз он отказывается уступить, он предпочитает немедленно уехать, если до завтрашнего утра святотатство не будет искуплено. Он готов короновать одного императора, но не потерпит даже присутствия Жозефины в соборе Парижской Богоматери.

Все повернуть назад? Изменить в последнюю минуту порядок церемонии? Об этом и думать нечего. Решение одно: Подчиниться и капитулировать перед удачным маневром Жозефины. В середине дня Наполеон зовет своего дядю кардинала Феша и вводит его в курс драматического события:

— Вы сами обвенчаете нас, но я требую полной секретности дела, такой же строгой, как тайна исповеди. Мне не нужно свидетелей.

— Без свидетелей нет брака, — ужасается Феш.

Император, предвидя будущее и стремясь, разумеется, создать кассационный прецедент, стоит на своем: он никого не пустит на брачную церемонию.

— В таком случае у меня остается одно средство: разрешение на льготу, — вздыхает кардинал.

«Немедленно проследовав к папе, — рассказывает брат Г-жи Матери, — я доложил ему, что мне придется часто обращаться к нему за разрешением на льготу и что я прошу заранее даровать мне такое разрешение на все случаи, когда оно понадобится мне для исполнения духовных обязанностей».

Судя по документу, который и ныне можно видеть в Национальном архиве, записка первоначально включала слово «вероятно» — «мне, вероятно, придется», придававшее фразе оттенок сослагательности. Вымарал это слово сам Феш собственноручно. Судя по всему, дядя императора поостерегся объяснять папе, что он просит главу церкви о немедленном разрешении незаконно — и на более низком уровне — совершить бракосочетание Наполеона. Однако есть все основания предполагать, что его святейшество разгадал причины, толкнувшие примаса Галлии на подобный шаг. Как бы там ни было, Пий VII дал согласие — не на отсутствие свидетелей, разумеется, а на просьбу Феша, кардинал спустился к императору и в четыре часа приступил к бракосочетанию.

— Государь, — осведомился он, — признаете ли вы и клянетесь ли перед Господом и лицом святой церкви, что берете ныне в жены и законные супруги присутствующую здесь Жозефину Розу Таше де Ла Пажри, вдову Богарне?

— Да, — громыхнул Наполеон.

— Вы обещаете и клянетесь соблюдать ей верность во всем, как подобает верному супругу по заповеди Господней?

— Да.

Затем наступает черед «Жозефины Розы Таше де Ла Пажри, вдовы Богарне», которая, торжествуя, соглашается взять в мужья и законные супруги Наполеона Бонапарта.

— Ego conjungo vos ^[17], — произносит Феш.

Отсутствие свидетелей смущает Жозефину, когда через два дня она требует удостоверения о бракосочетании. Отказав ей, кардинал докладывает об этом императору, который сперва соглашается на выдачу удостоверения, но затем, когда дело уже сделано, сожалеет, по словам Феша, о своем поступке.

Но пока что, накануне великого дня, Жозефина не думает о мысленных оговорках мужа и отсутствии свидетелей, делающем ее брак недействительным.

Париж в лихорадке. «Бегут то к одному, чтобы достать билеты на день церемонии, то к другому, чтобы снять окно, откуда можно будет смотреть на процессию». Золотошвей Дальмань сбился с ног. Люди спешат к Фонсье полюбоваться коронами.

Волшебная сказка приближается к апофеозу.

С помощью маленьких фигурок в нарядах из разноцветной бумаги, расставленных на плане собора Парижской Богоматери, Изабе ^[18] прямо на столе императора показал каждому, что тот должен делать. Больше того, накануне коронования были устроены репетиции в салоне Дианы с помощью плана, который начертили мелом на паркете.

На следующее утро, тщательно — и, похоже, не без участия Изабе — наложив на лицо косметику, Жозефина облачается в платье из белого, усыпанного золотыми пчелами атласа, расшитое серебром и сверкающее бриллиантами. Это платье, «отделанное кружевами», стоило 10 000 франков, или 50 000 на наши деньги. Обута она в белые бархатные, расшитые золотом туфли ценой в 650 тогдашних франков. Императорская мантия дожидается ее в архиепископстве, поэтому она временно довольствуется юбкой из белого бархата, которая обошлась в 7000. Перчатки у нее с золотой строчкой. На голове диадема — разумеется, не та, которой она увенчается в храме, а другая, оценочной стоимостью в 1 032 000 франков или больше 500 миллионов наших дореформенных франков.

С бриллиантами повсюду — в ушах, на шее, на поясе — Жозефина, по общему мнению, выглядит на пятнадцать лет моложе. Высокий кружевной воротник обрамляет лицо и делает ее еще более восхитительной, что и доказывает нам знаменитая картина Давида ^[19]. Когда она своей «грациозной и ласкающей взор поступью», неся голову «изящно и вместе с тем величественно», входит в кабинет императора, он улыбается, вновь поддавшись обаянию «несравненной Жозефины».

Сам он уже в коротких штанах из расшитого золотыми колосьями атласа, в белых шелковых чулках, брыжах à la Генрих IV, но вместо камзола на нем пока что мундир полковника гвардейских егерей.

Урочный час приближается. Наполеон надевает пурпурный бархатный наряд, короткий красный плащ à la Генрих III, украшенный вышивкой на 10 000 франков, которая имеет форму листьев лавра, и усыпанный золотыми пчелами. Надев шляпу из черного фетра с белыми перьями и шпагу с яшмовой рукоятью, на которой красуется «Регент» ^[20], Наполеон поворачивается к жене и приказывает:

— Пусть пошлют за Рагидо, он нужен немедленно — я хочу с ним говорить.

Рагидо — фамилия из еще не написанных пьес Лабиша ^[21] — нотариус. Накануне своего гражданского брака молодой Бонапарт ездил с «невестой» к этому законнику и тактично отсиделся в конторе вместе с клерками. Стоя в оконной амбразуре и, постукивая пальцами по стеклу, он через запертую дверь кабинета отчетливо слышал, как Рагидо прилагал все усилия, «чтобы отговорить г-жу де Богарне от предполагаемого брака».

— Вы делаете большую ошибку, — твердил нотариус, — вы в ней раскаетесь, вы совершаете безумство… Вы собираетесь замуж за человека, у которого нет ничего, кроме плаща и шпаги.

Выходя, Бонапарт ограничился тем, что сказал Жозефине:

— Он говорил как порядочный человек, и то, что он тебе сказал, внушает мне уважение к нему.

Нотариус, ошалев от того, что он вызван в Тюильри утром дня коронации, входит в комнату. Наполеон в ослепительном наряде ждет его.

— Ну что, господин Рагидо, у меня вправду нет ничего, кроме плаща и шпаги?

«Суть в том, — признается Жозефина Бурьену, живописуя ему происшествие, — что Бонапарт, который во времена нашей близости рассказывал мне обо всех подробностях своей жизни, какие приходили ему на ум, никогда не заговорил со мной о маленьком афронте, претерпленном им восемь лет тому назад в конторе Рагидо, и вспомнил о нем, видимо, лишь в день коронации».