Жозефина. Книга вторая. Императрица, королева, герцогиня

Жозефина в платье из серебряного тюля и шитого золотом атласа прибывает с Наполеоном на праздник в той же карете, что доставила их на коронацию. Ее везут в приготовленное для нее помещение, где она находит великолепный туалетный ансамбль из вермеля, который ей дарит столица: зеркало, кувшин, таз, жирандоли, шкатулки, кубки — все вплоть до пластинки для очистки языка.

К ужину приглашено шестьсот женщин, и Жозефина председательствует за императорским столом. Опять-таки в честь ее устраивают банкет генералы, а маршалы 7 января 1805 дают концерт и бал в Опере. 14 января Жозефина одна отправляется в Законодательный корпус, где ее приветствуют арией из «Ифигении» Глюка, которую так часто слышала при своем появлении Мария Антуанетта:

— Что за краса! Что за величье!

Ее приглашают на открытие статуи Наполеона. Под звуки «Славься» аббата Роза ^[31] Мюрат и Массена сдергивают с изваяния покрывало, скрывающее памятник. Наполеон изображен обнаженным, как римский император. После речей Жозефину сажают на трон и начинается бал. Лишь тогда появляется император. Он не пожелал присутствовать на открытии памятника самому себе, особенно в таком упрощенном наряде.

На банкете, устроенном военным министром Бертье, Наполеон отказался сесть, и Жозефина, болтая с соседками за столом для почетных гостей, следит глазами за мужем, который останавливается у одного из столов и склоняется над одной из фрейлин жены.

Дама обворожительна.

Двадцатидвухлетняя брюнетка с длинным острым носиком, по описанию Гортензии, она предстает блондинкой с орлиным носом у г-жи де Ремюза, но обе мемуаристки признают за ней средний рост, очень красивые зубы и «самые пламенные в мире глаза — темно-голубые, с длинными шелковистыми ресницами». Дочь Жозефины к тому же уверяет, что цвет ее лица, не отличаясь «утренней свежестью», бывал по вечерам просто ослепительным. Как бы там ни было, эта обольстительница отличалась маленькими ножками, очаровательной улыбкой, весьма приятно танцевала и пела, а потому очень нравилась Наполеону. Звалась она Мари Антуанетта Адель Папен и была замужем за Шарлем Дюшателем, тогдашним управляющим департаментом косвенных налогов, главное достоинство которого, на взгляд императора, состояло в том, что он был на тридцать лет старше жены.

Наполеон действительно влюблен в эту молодую бескорыстную женщину, которая ничего не просит ни для родни, ни для подруг. Он уже давно ее приметил, но Жозефина обнаружила это лишь в тот вечер, когда император, склонясь над плечом молодой фрейлины, бросил:

— Вы напрасно едите оливки на ночь — вам будет от них плохо.

И добавил, адресуясь к соседке г-жи Дюшатель:

— А вы не едите оливки, госпожа Жюно? Вот и хорошо. И вдвойне хорошо то, что вы не подражаете госпоже Дюшатель: она неподражаема.

На другой день Жозефина допрашивает будущую герцогиню д'Абрантес:

— Император говорил с вами у Бертье о вашем туалете?

— Да, государыня, о моем туалете и моей обязанности как француженки быть всегда элегантной.

— А с госпожой Дюшатель он тоже говорил о ее туалете?

— Нет, государыня, насколько помнится, он советовал ей не есть оливок на ночь.

— Ну, раз он дает ей советы, он должен был бы сказать, что с таким длинным носом смешно разыгрывать из себя Роксолану! ^[32]

С принужденным смехом — ей совсем не весело — Жозефина показывает очень модный тогда роман г-жи де Жанлис о м-ль де Лавальер ^[33] и добавляет:

— Вот книга, которая кружит голову всем юным женщинам, если они белокуры и худы. Они все считают себя уже фаворитками. Но их еще одернут.

Если Евгений тоже искренне влюбился в молодую Дюшатель, то Мюрат лишь прикидывается влюбленным, чтобы отвести подозрения императрицы. Но ревнивая креолка всегда настороже, и она припоминает, что с недавнего времени император спускается на первый этаж и задерживается в компании прекрасной дамы всякий раз, когда она дежурит. Если Жозефина, отправляясь в театр, берет с собой г-жу Дюшатель в малую ложу, там непременно появляется Наполеон. «День ото дня все меньше владея собой, — рассказывает г-жа де Ремюза, — он казался все более увлеченным ею. Г-жа Дюшатель внешне держалась холодно, но прибегала ко всем уловкам женского кокетства. Туалеты ее становились все изысканнее, улыбка — тоньше, взгляды — рассчитаннее, и вскоре стало нетрудно догадаться, что именно происходит».

Известно ли Жозефине, что еще до коронации Наполеон встречался с г-жой Дюшатель в маленьком домике на Аллее вдов? Как-то вечером в Мальмезоне — императорская чета отправилась туда в самый разгар февраля — Жозефина застает мужа, когда он крадется по ледяным плиткам коридоров к своей красавице. Сомнений больше нет. К тому же, даже не застань императрица своего мужа идущим по «тропе любви», она отнюдь не постеснялась бы снова прильнуть ухом к замочной скважине императорского кабинета. «Шаг у нее был легкий, — уточнит впоследствии император. — Вдобавок неизменно тонкое чутье помогало ей угадывать любую привязанность, которая могла у меня появиться, и уж тогда она непременно наводила разговор на заподозренную особу, чтобы представить ее в смешном свете или рассказать о ней что-нибудь такое, что могло оттолкнуть от нее».

На этот раз ее маневр кончился полной неудачей: г-жа Дюшатель, видимо, прочно заняла свое место. Начинаются слезы, жалобы. Император, также прочитавший роман г-жи де Жанлис, не питает, однако, никакого желания учреждать должность фаворитки.

— Я вовсе не желаю, чтобы моим двором правили женщины. Они достаточно навредили Генриху Четвертому и Людовику Четырнадцатому. У меня ремесло куда более серьезное, чем у этих государей, да и французы стали слишком серьезны, чтобы простить своему властелину афишированные связи и официальных фавориток.

Жозефина это, разумеется, знает, но не может избавиться от своей безумной ревности и прибегает к оружию, ставшему традиционным. «Она, — рассказывает г-жа де Ремюза, — то посылала меня к мужу, чтобы я крупно поговорила с ним о вреде, который, по ее мнению, его новая связь приносит ей в свете, то поручала мне установить слежку за г-жой Дюшатель в ее собственном доме, куда, как ей было известно, наезжал иногда по вечерам Бонапарт. В поисках доказательств его измены ею использовались даже слуги. Рабочие и торговцы также были посвящены в тайну». Наполеона вскоре вывели из себя эти сплетни, заплаканные глаза жены и сцены, которые она закатывала. Жозефина задумала нанести решительный удар, объявив мужу, «что она в конце концов запретит г-же Дюшатель входить в ее покои».

Вне себя, но избегая лобового столкновения с Жозефиной, которой он порой побаивался, Наполеон зовет г-жу де Ремюза и «обрушивается на женщин вообще, на жену — в особенности».

— Если вы обладаете достаточным влиянием на императрицу и не одобряете инквизиторские приемы, пускаемые ею в ход против меня, почему вы не остановите ее? — возмущался он. — Она унижает и меня, и себя; шпионя за мной, она дает оружие своим же врагам. Коль скоро вы пользуетесь ее доверием, вам и быть за нее в ответе, и я спрошу с вас за все ее вины.

Жалуется он и Гортензии:

— Ревность вашей матери выставляет меня на всеобщее посмешище. Нет такой глупости, которой не сказали бы обо мне. Вы думаете, я этого не знаю? А вина целиком на ней.

— Нет, государь, — возражает Гортензия, — вина на тех, кого я в этом упрекаю. Если бы они старались не раздражать вас, а успокаивать, вы считались бы с чувствами моей матери. Можно ли требовать от нее больше выдержки, чем от вас? Она страдает, вот и сетует; это естественно, и если бы те, кого вы считаете друзьями, не передавали вам ее жалобы, а вы сделали над собой усилие, перестав выражать ей свое неудовольствие, ваше семейное счастье, уверена, вернулось бы к вам. Еще раз, не требуйте от нее больше выдержки, чем от самого себя.