Жозефина. Книга вторая. Императрица, королева, герцогиня

К тому же рыдания Жозефины начинают колебать решимость Наполеона. Конечно, развод для него вопрос капитальной важности…

— Но, — плача и сам, объясняет он Жозефине, — у меня не хватает духу принять окончательное решение, и, выказывая слишком сильное огорчение, ты, в сущности, идешь навстречу моим желаниям: я чувствую, что у меня никогда недостанет сил заставить тебя расстаться со мной; признаюсь, однако, что очень хочу, чтобы ты научилась покоряться интересам моей политики и сама избавила меня от неприятностей, связанных с нашим мучительным расставанием.

Следуя советам г-жи де Ремюза, Жозефина заявляет императору, что «ждет его прямого приказа, дабы сойти с престола, на который он ее возвел».

Семейство Бонапарт, за исключением Жерома, сияет. Пришел-таки конец «этим Богарне», которые вот уже десять лет мешают им спокойно спать. Клан без зазрения совести выражает свою радость. «Оскорбленный победным видом родни», разгневанный тем, что «его семья смеет хвастаться, будто заставила его служить ее целям», Наполеон 2 ноября с отвращением признается Редереру:

— Как расстаться с этой доброй женщиной лишь потому, что я вознесся выше? Нет, это мне не по силам. У меня человеческое сердце — я ведь не порождение тигрицы. Если Жозефина умрет, я женюсь вторично и смогу иметь детей, но я не желаю делать ее несчастной!.. Они завидуют моей жене, Евгению, Гортензии, всем, кто меня окружает… Я люблю этих детей, потому что они всегда старались мне угодить… Я люблю Гортензию, да, люблю: она с братом всегда на моей стороне, даже против своей матери, когда она злится из-за какой-нибудь девки и тому подобных пустяков. Будет только справедливо, если я сделаю ее императрицей. Да, ее коронуют.

В тот же день он входит в спальню Жозефины и объявляет ей, что папа вскоре прибудет в Фонтенбло.

— Он коронует нас обоих, всерьез займись подготовкой к этой церемонии.

Хмельная от радости Жозефина бросается ему в объятия.

Коронование Жозефины

В воскресенье, 25 ноября 1804, картиди 4 фримера XIII года, в день боярышника, потому что революционный календарь еще действует, Жозефина с бьющимся сердцем ожидает в своих покоях в Фонтенбло прибытия папы Пия VII, который в следующее воскресенье приедет в Париж, чтобы короновать нового императора и новую императрицу.

Рано утром она в коляске отправляется вслед за мужем на императорскую охоту. Как только возвестили о прибытии его святейшества, Жозефина возвращается в замок, в то время как Наполеон делает вид, будто продолжает охотиться.

— Отправившись в свой дворец в Фонтенбло, расположенное на маршруте его святейшества, я тем самым буду иметь счастье увидеть папу на день раньше, — велит он передать первосвященнику.

Не следует, чтобы его святейшество вообразил, будто он выше того, кого приехал короновать! За пределами собора Парижской Богоматери — да и там тоже! — папа всего лишь светский государь. И, расставляя все точки над i, Наполеон даже не возвращается, чтобы переодеться: он встретит своего гостя у Эранского креста, оставаясь в охотничьем наряде. Чтобы не показать, будто он выехал навстречу святому отцу, император прикидывается, что прервал ради свидания с ним охоту на волка. «Случайность» будет таким образом выглядеть еще более непредвиденной.

Ожидание затягивается. Наконец — уже половина второго! — Жозефина слышит орудийные залпы, заглушающие звон колоколов, и вскоре с овального двора доносится грохот пушек и поступь почетного караула, нечестивого караула, потому что он составлен из мамелюков. У лестницы Людовика XV сгибается в поклоне бывший епископ Отенский, а ныне женатый расстрига Морис де Талейран-Перигор.

Папа, пять кардиналов, два римских князя, четыре епископа, девяносто семь с лишним прелатов, камергеров, секретарей и слуг размещаются во дворце. Жозефина собиралась отправиться в апартаменты святого отца, но Наполеон просит папу пожаловать в салон императрицы и выслушать там приветственные речи. Пий VII со вздохом покоряется, покидает свои покои, где некогда помещалась королева-мать Анна Австрийская ^[13], и идет благословить carissima Victoriae ^[14], поскольку он упорно называет императрицу этим именем, действительно отлично подходящим жене генерала Бонапарта.

Второй день: папа обедает с Наполеоном и Жозефиной, но отказывается присутствовать на концерте, данном затем в покоях императрицы, — это слишком мирское удовольствие. На третий день Пий VII сопровождает августейшую чету на полигон, где происходят странные артиллерийские учения — стрельба кожаными ядрами по живым мишеням. Разумеется, несчастных солдат лишь легонько контузит, но Жозефина находит такую пародию отвратительной, Пий VII соглашается с нею, и по их просьбе император останавливает эту игру в людей-кегли.

Вид у Наполеона, однако, весьма озабоченный. Все его семейство по-прежнему пребывает в состоянии помешательства при мысли, что «г-жа де Богарне», как подчеркнуто величает ее г-жа мать, будет помазана на царство папой и коронована своим мужем. Жозеф, которому кланом поручено говорить от имени всех, дает последнее сражение «этой женщине».

— Коронование императрицы противоречит моим интересам; оно даст детям Луи и Гортензии преимущество над моими: первые станут внуками императрицы, вторые — простой гражданки.

Император вспыхивает:

— Тот, кто толкует мне о своих интересах и правах, ранит меня в самое чувствительное место — это все равно что сказать страстно влюбленному: «Я у… твою любовницу». Моя любовница — власть. Жозефина будет коронована. Будет, даже если это обойдется мне в двести тысяч человек!

Договоримся — дабы сделать приятное историкам, защищающим идею о Наполеоне-пацифисте, — что гнев побуждал его говорить то, чего он не думал. Во всяком случае, перед угрозой подобного кровопролития Жозеф отступил и даже явился каяться в Фонтенбло. Наполеон высказал ему свое удовлетворение:

— Я призван изменить облик мира, по крайней мере, я так думаю. Следовательно, держитесь системы наследственной монархии, которая сулит вам столько выгод.

Но чтобы обрести спокойный сон, этого императору мало. Ему нужно — он сам это признает — «дать регулярное сражение» и заставить братцев и сестричек нести шлейф императрицы в соборе Парижской Богоматери, следуя за ней при всех передвижениях во время церемонии. А разве «г-жа Жозеф не заявила, что подобное прислуживание мучительно для добродетельной женщины»? Ишь ты, вон где угнездилась добродетель!

— Всю неделю, что тянется эта склока, у меня не было ни минуты покоя, — признается император брату. — Я потерял из-за нее сон, только вы, мои родственники, имеете надо мной подобную власть.

Дамы учиняют такую сумятицу, — у них ведь тоже бессонница! — что им обещают: они не понесут шлейф, а только будут его поддерживать. Взамен к каждой из них приставят по камергеру, чтобы нести трен их платьев. Это рискованно: за спиной Жозефины может начаться толкотня. К счастью, Жозеф, Луи, Камбасерес и Лебрен, которым поручено нести мантию Наполеона, не предъявляют аналогичных требований.

Помимо традиционного символа державности — тяжелой придворной мантии цвета «тирского пурпура» ^[15], украшенной золотым шитьем на 16 000 франков, достигающей 22,6 м в длину, подбитой русским горностаем по 10 640 франков и усыпанной золотыми пчелами, Жозефина, как и сам император, имеет право на перстень. Ее перстень украшен рубином, эмблемой радости, в то время как у Наполеона там сверкает изумруд, символизирующий «божественное откровение». Перстни вручил чете папа, сопроводив этот жест ритуальными молитвами. Жозефина надела также корону, с которой будут спускаться восемь гирлянд из лавра и мирта, поддерживающих маленькую, увенчанную крестом державу. Кроме того, на ней будет высокая диадема из золота, бриллиантов и аметистов, символов любви и мудрости, которая на вид составляет одно целое с короной. Наконец, она, как и ее супруг, получит тройное елеопомазание.