Ольга. Запретный дневник.

Почему Идущие Следом за ней в 1949-м не пришли, можно лишь догадываться. Во-первых, О. Берггольц практически сошла с литературной арены, ее противники, «конкуренты» утолили свои амбиции. Во-вторых, у нее остались влиятельные друзья. Тот же А Фадеев, который, по ее словам (см. книгу О. Оконевской«…И возвращусь опять»), вызволил ее в 1939-м, теперь — генеральный секретарь СП СССР, вновь использовал свой ресурс, помог вернуть из сибирской ссылки в европейскую часть страны отца сестер Берггольц, высланного из блокадного Ленинграда. Поддерживал Ольгу Берггольц ее собрат по блокаде, влиятельный Вс. Вишневский. Личность противоречивая (приложил руку к травле М. Зощенко), Вс. Вишневский уже осенью 1946 года умерил некоторые оргмеры против Берггольц, а еще раньше, как известно, опубликовал в своем журнале поэму «Твой путь».

Запойность — тоже смягчающее обстоятельство… Но, может быть, главным спасением стал адский труд над поэмой «Первороссийск». Он занял долгих восемь лет (1949–1957). В 1951 году поэтесса написала: «О, возмести хоть миг труда / в глухонемое наше время». Горькое, точное определение тех лет. О. Берггольц обратилась к прошлому, к легенде, она душой была с теми рабочими Невской заставы, которые в годы революции погибали за тысячи километров от родного дома, пытаясь построить новую, утопическую жизнь в коммуне.

Спасала Берггольц и любовь, что бы ни говорили о ее трудных отношениях с мужем — Г. Макогоненко («последнее желанье на земле»)… «Первороссийск» — скорее не поэма, но повесть в стихах, ее журнальный вариант появился в 1950-м (тоже в журнале «Знамя», еще у Вс. Вишневского), а уже в 1951 году поэтесса получила за нее Сталинскую премию. Премия несколько обезопасила саму Берггольц, но «глухонемое время» продолжалось. Лишь последним стихотворением из цикла «Пять обращений к трагедии», начатым в августе 1946-го, а завершенным в январе 1954-го, Берггольц распрощалась с эпохой. Обращаясь к трагедии, «матери живого огня», она написала:

О, не твои ли трубы рыдали

Четыре ночи, четыре дня

с пятого марта в Колонном зале

над прахом, при жизни

                                             кромсавшим меня…

Последняя строка изменена[404] по предложению рецензента. Раньше было: «над прахом эпохи, кромсавшей меня». Рецензент обиделся за «эпоху», мол, как это можно называть ее «сталинской»… Во всяком случае, после марта 1953 года «каменный дом» уже не угрожал большому поэту и гражданину Ольге Федоровне Берггольц.

ПАМЯТЬ

избранные стихотворения и поэмы[405]

…А я бы над костром горящим

Сумела руку продержать,

Когда б о правде настоящей

Хоть так позволили писать.

Рукой, точащей кровь и пламя,

Я написала б обо всем,

О настоящей нашей славе,

О страшном подвиге Твоем.

…………………………………

Меж строк безжизненных и лживых

Вы не сумеете прочесть,

Как сберегали мы ревниво

Знамен поруганную честь.

Пусть продадут и разбазарят,

Я верю — смертью на лету

Вся кровь прапрадедов ударит

В сердца, предавшие мечту.

<Конец 1930-х>

КАМЕННАЯ ДУДКА

Я каменная утка,

я каменная дудка,

я песни простые пою.

Ко рту прислони,

тихонько дыхни —

и песню услышишь мою.

Лежала я у речки

простою землею,

бродили по мне журавли,

а люди с лопатой

приехали за мною,

в телегах меня увезли.

Мяли меня, мяли

руками и ногами,

сделали птицу из меня.

Поставили в печку,

в самое пламя,

горела я там три дня.

Стала я тонкой,

стала я звонкой,

точно огонь, я красна.

Я каменная утка,

я каменная дудка,

пою потому, что весна.

1926, 1930

БЕАТРИЧЕ

В небе грозно бродят тучи,

закрываю Данте я…

В сумрак стройный и дремучий

входит комната моя…

Часто-часто сердце кличет

в эти злые вечера:

Беатриче, Беатриче,

неизвестная сестра…

Почему у нас не могут

так лелеять и любить?

Даже радость и тревогу

не укроешь от обид…

Почему у нас не верят,

а позорно и смешно

так любить, как Алигьери

полюбил тебя — давно?..

Тупорылыми словами

может броситься любой,

заклеймили сами, сами

эту строгую любовь…

И напрасно сердце кличет,

затихая ввечеру,

Беатриче, Беатриче,

непонятную сестру.

1 октября 1927

"Вот затихает, затихает…"

Вот затихает, затихает

и в сумерки ютится день.

Я шепотом перебираю

названья дальних деревень.

Ты вечереешь, Заручевье,

и не смутит твоих огней

на дикой улице кочевье

пугливых молодых коней…

Ты знаешь, что за темным полем

стоит старинный, смуглый Бор

и звездным заводям Заполек

вручает прясла и забор…

Крепки в Неронове уставы

старообрядческих годов,

и скобки древние у ставен,

и винный запах у садов.

А заповедные кладбища

шмурыгой-лесом занесло,

и соглядатай не разыщет

и не прочтет заветных слов.

Ты вечереешь, Заручевье,

грибами пахнет по дворам…

……………………………

А ты? Не знаю, где ты, чей ты

и кто с тобой по вечерам…

Ленинград

Октябрь 1927

"О, если б ясную, как пламя…"

О, если б ясную, как пламя,

иную душу раздобыть.

Одной из лучших между вами,

друзья, прославиться, прожить.

Не для корысти и забавы,

не для тщеславия хочу

людской любви и верной славы,

подобной звездному лучу.

Звезда умрет — сиянье мчится

сквозь бездны душ, и лет, и тьмы, —

и скажет тот, кто вновь родится:

«Ее впервые видим мы».

Быть может, с дальним поколеньем,

жива, горда и хороша,

его труды и вдохновенья

переживет моя душа.

И вот тружусь и не скрываю:

о да, я лучшей быть хочу,

о да, любви людской желаю,

подобной звездному лучу.

Невская застава

1927

ПЕСНЯ

Мы больше не увидимся —

прощай, улыбнись…

Скажи, не в обиде ты

на быстрые дни?..

Прошли, прошли — не мимо ли,

как сквозняки по комнате,

как тростниковый стон…

…Не вспомнишь

                       как любимую,

не вспомни — как знакомую,

а вспомни как сон…

Мои шальные песенки

да косы на ветру,

к сеновалу лесенку,

дрожь поутру…

1927

"Потеряла я вечером слово…"

Б. К.

Потеряла я вечером слово,

что придумала для тебя.

Начинала снова и снова

эту песнь — сердясь, любя…

И уснула в слезах, не веря,

что увижу к утру во сне,

как найдешь ты мою потерю,

начиная песнь обо мне.

Март — апрель 1927 или 1928

ПОСВЯЩЕНИЕ

Позволь мне как другу — не ворогу —

руками беду развести.

Позволь мне с четыре короба

сегодня тебе наплести.

Ты должен поверить напраслинам

на горе, на мир, на себя,

затем что я молодость праздную,

затем что люблю тебя.

1927 или 1928

"Вешний утренник прянул по грядкам…"

Вешний утренник прянул по грядкам,

мерзлотой под шагами звеня,

и скворешня летит без оглядки

мимо туч молодых — на меня…

Глядя в темное око скворешни,