Наше послевоенное (СИ)

- А зимой опять в очереди за хлебушком стоять - говорит она.

Мама, пережившая страшный голод Ленинградской блокады, никогда не позволяет мне выбросить недоеденный кусок хлеба.

- Хлебушек отомстит - говорит она.

Хлебные объедки мы собираем и отдаем маминым знакомым в деревню, которые кормят ими кур. Мамины знакомые в деревне - это Иван Федорович Ткаченко и его семья. Иван Федорович - мамин больной, которого она как-то раз попросила сделать за небольшую плату табуретки. Он сделал, его работа понравилась, и постепенно мама и бабушка подружились с ним и его женой Валей. По возрасту они попадали как раз между мамой и бабушкой. Иногда мы ходили к ним в их домик с палисадником на жареную картошку. Валя очень вкусно жарила картошку на сале на чугунной сковородке. Еще они подавали огурчики со своего огорода, летом свежие, зимой соленые. Их младшая дочка училась в педагогическом техникуме, а сыновей я не помню, они жили отдельно. Иван Федорович выгодно отличался от русского мастерового люда тем, что совершенно не пил. Тогда я очень удивлялась восхищением мамы и бабушки таким фактом и гордостью и радостью Вали, что ей так повезло с мужем.

- Вот мама и бабушка тоже не очень потребляют спиртное, а кто-нибудь ставит им это в заслугу? - думала я, уча уроки и одновременно слушая разговоры взрослых

Летом у Ткаченко бывало хорошо. Уйдешь от взрослых, сядешь на скамеечку возле дома и млеешь от запаха левкоев и табака, который усиливается на закате солнца.

В третьем классе я вела дневник. День прожит, а потом забыт, а жалко. Надо его удержать. И я села за писание, при моей небольшой любви к этому процессу ведение дневника - это подвиг. Каждая запись кончалась словами - я поела и легла спать. Мама нашла его и много смеялась. Он не сохранился.

Сохранился дневник, общая тетрадь в разодранной обложке, который я вела с 4 класса и до окончания школы.

Как-то во двор завезли кирпичи. И я весь июнь занималась стройкой, таскала эти кирпичи взад-вперед. Мы с Ольгой Решетниковой, моей закадычной подругой строили дом.

Руки у меня в вечных цыпках, непромытую грязь с рук я мажу на полотенце и бабушка сердится.

- На тебя не напасешься чистых полотенец, - говорит она.

Но мыть руки долго и холодно. Воды теплой в кранах нет.

Линка часто ест прямо на улице. Выбегает с куском из дому, жуя на ходу. Мне это запрещено, это называется кусочничать.

Но иногда Лина приносит из магазина просоленую сухую кильку, как воблу. Она ест ее из кулечка и мне хочется тоже. Я выклянчиваю у бабушки 10 копеек и покупаю кулек этой ржавой мелкой соленой рыбки и ем ее вместе с Линой.

Слипшиеся рыбешки натолканы в подозрительную газету. Я таскаю эти рыбки немытыми руками и запихиваю в рот. Мама просто умерла бы при виде такой гигиены питания, но запретный плод всегда сладок.

Вечерами летом можно долго гулять, ведь завтра не в школу.

Сидим на лавочке и пугаем друг друга страшилками:

- В черном-пречерном доме в черной-пречерной комнате на черном-пречерном столе стоит черный-пречерный гроб. В черном-пречерном гробу лежит черный-пречерный покойник. Он встает.... .

Говорится это медленно, свистящим шепотом нараспев.

И дальше с вскриком хватаешь слушателя за руку.

Иногда играем в цветы.

Чаще в барыню.

- Вам барыня прислала голик да веник, да сто рублей денег. Велела не смеяться, не улыбаться, губы бантиком не делать, да и нет не говорить, черно с белым не носить.

Я специалист по рассмешению. Только Линка может мне противостоять и не рассмеяться.

И конечно, в прятки. В прятки играли и зимой и летом. Зимой ползали все в том же садике, прячась за кустики акации, летом за время счета успевали убегать далеко (одежда не мешала) и прятались за сараи и дома.

Считалок было много:

" Стакан лимон - выйди вон!"

"Эники-Беники. Ели вареники"

" Эники Беники, иог".

" Вышел месяц из тумана,

Вынул ножик из кармана..."

" Ах, как с горки катится

Голубое платьице..."

" На золотом крыльце сидели...

Избегавшись за целый день, пропахшая пылью, травой и солнцем, в сумерках, после третьего призыва из форточки

"Зоя, немедленно домой", я наконец приползаю в светлое нутро комнаты. Даже при жаре в 30 градусов, которая в Карталах не редкость, в нашей комнате прохладно, и домашние не страдают от жары, не то что соседи, у которых оба окна на юг.

Дома давно меня ждет ужин, правда, остывший и его нужно подогреть, съесть холодным мне не разрешат - вредно для желудка.

Бабушка нагрела полный чайник воды - мне надо мыть ноги. Сижу на табуретке, опустив ноги в теплую воду, тихонько шевелю пальцами. Наклоняясь к ногам, слышу запах пыли, горький запах трав и загара, и это на всю жизнь будет ассоциироваться у меня с запахом лета в средней полосе.

- Смотри, мама, - говорит моя мама бабушке, - до чего добегалась, сейчас уснет на стуле.

Голос матери возвращает меня к действительности, я вытираю ноги, выливаю воду и бухаюсь в постель.

Уже засыпая, слышу бабушкино ворчание

- А кто посуду за тобой будет мыть? Мух-то разводишь.

Но я не отвечаю, я уже сплю.

Если идти пешком в сторону базара, то проходишь мимо невзрачной речушки. Помню мутную воду и скользкий глинистый спуск к ней. Ходить мне туда запрещено, но все девчонки со двора идут купаться и я иду с ними тайком. Мы спустились к речке, залезли в воду (она была теплая) и только стали визжать и прыгать, как на берегу появились незнакомые мальчишки, деревенские, забрали нашу одежду, а когда мы попытались ее отобрать, согнали нас в кучку и повели неизвестно куда. Мальчишки были маленькие, нашего возраста и моложе, но вооруженные длинными кнутами, которыми они грозно махали. Концы кнутов свистели в воздухе и страшно было попасть под их удары.. Мы хныкали и просили вернуть одежду, а они хлестали кнутами, стараясь попасть по нашим ногам и кричали:

- Городские! Городские! Мы городских поймали! Не ходите к нам купаться!

Их ненависть была очевидна и совершенно мне не понятна.

Ну городские, ну и что теперь?

- Что речка ваша? - спросила я одного, за что получила кнутом по голым ногам.

Вздулась красная полоса, я подпрыгнула от сильной боли и с ужасом смотрела на ногу.

Ну чем можно объяснить такие полосы? . Наверное, придется рассказывать дома всю правду, если я вообще сегодня попаду домой.

Гоняли они нас долго, не меньше двух часов. Мы очень устали, но и наши преследователи тоже утомились. Они просто и сами не представляли, что делать со своей добычей.

Ольга все тянула свое:

- Мальчики, отдайте нам одежду, миленькие, отдайте.

Наконец деревенским все это надоело, они потихоньку стали нормально с нами разговарить, и раздумывать, не отпустить ли нас с миром.

Драться с девчонками было непочетно, да и как с нами драться, если мы только прикрываемся руками и хнычем.

В конце концов, нам бросили наши платьица и юбочки, мы оделись и пошли домой.

Красная полоса была выше края юбки и не очень видна.

- Где тебя черти носят без обеда! ? - так встретила меня бабушка.

Я заторопилась к столу и оставила вопрос без ответа.

На этом домашнее разбирательство и кончилось. Но больше я на речку не ходила.

Все звала маму пойти туда по выходным, но уговорила, по-моему, только один раз.

Мама брезговала купаться в такой грязной луже.

В июле мама послала меня в пионерлагерь под Миассом. Я впервые попала в смешанный лес, и была покорена его красотой. Но в лагере мне было трудно. Зябко рано вставать, бежать на зарядку в спортивной одежде, а потом в пионерской форме на построение и поднятие флага. Тяжело было мыть полы в нашей спальне, когда мы дежурили (я мыла очень плохо, не умела отжать тряпку, после моего мытья на полу оставались грязные разводы, девчонки сразу просекли, что я не мою дома полы и дразнили меня белоручкой.) и, главное, противно утром выносить парашу (большой таз с ручками, наполненный мочой, которая плескалась на руки, когда ее несешь и удручающе пахла). Было очень противно и очень тяжело носить по утрам этот таз. Но это только во время дежурства. Между завтраком и обедом был большой перерыв в еде и очень хотелось есть перед обедом. Я не помню такого чувства голода дома.