Наше послевоенное (СИ)

Мама с бабушкой скандалят, и я обычно на стороне бабушки, которая после ссор часто плачет (крокодиловыми, по словам мамы, слезами) и мне ее жалко. В сущность ссор я не вникаю, поводом служат всякие пустяки, но потом идет перечисление всех взаимных обид, накопившихся за долгое время их совместной жизни. После ссор наступает тишина, и бабушка дуется и не разговаривает с мамой, но обеды готовит. По ночам бабушка храпит, и мама не высыпается, это тоже причина для взаимного раздражения.

Во время последней ссоры дошли до маминого детства; бабушка напомнила маме, что она каждое утро перед школой готовила и подавала ей завтрак, а мне подает завтрак она.

- Я тоже работала и одна тебя растила, а ты живешь как барыня! И не ценишь! - сердилась бабушка

- Я устала от твоих попреков - отвечала мама. - Она большая, не хочешь, не готовь ей завтрак.

Теперь каждое утро вместо бабушки меня поднимает будильник.

Я тихонько встаю, чтобы не разбудить мать, с которой мы спим на одной кровати, надеваю тапочки и иду в туалет. У нас паровое отопление, но в туалете очень холодно. Потом на кухне умываюсь холодной водой. Умываюсь как Том Сойер - только побрызгаю на себя водичкой и все.

Зажигаю электроплитку и жарю себе яичницу. Чай в термосе приготовлен с вечера.

Ем яичницу, потом хлеб с маслом и чай и бегом, а то опоздаю. Теперь я не намазываю масло на хлеб тщательно, как в детстве, когда я просила размазать масло аккуратно, так чтобы нигде не было пустого хлеба. Теперь кое-как намазала, проглотила, нацепила пальто, нахлобучила шапку, схватила портфель и, застегнувшись на бегу по лестнице, выскакиваю на улицу.

Уже заморозки, на улице чуть светает, я иду в резиновых сапогах и пробиваю лед на всех встречных лужах, разглядываю узоры на льдинах, топчу замерзшую буграми глину. От земли пахнет свежестью. Морозец слабый, но ноги через резину холодит. Я еще разбиваю пару луж и уже тогда бегом в школу.

В доме поселился пластилин. Он всюду. Прилипает к ногам, когда ходишь, к рукам, к рукавам, когда кладешь руки на стол. Мама и бабушка стонут и плачут, но покупают и покупают мне пластилин. Ребенок занят, ребенок часами не мешается, не шумит и не капризничает, кто из взрослых устоит против этого?

В начальных классах у меня длинные косы. Помню это ощущение тяжести на голове от волос.

Но мытье длинных волос в бане - это целое дело! После намыливания, надо сидеть и долго, долго расчесывать волосы, потом вытирать в предбаннике, потом, спутанные, со слезами раздирать дома. Я очень не люблю эту процедуру. И еще я помню противную процедуру натягивания чистых простых чулок на мокрые, плохо вытертые полотенцем ноги.

В конце четвертого класса мне остригли косы. Я очень устала от своих длинных волос и мама повела меня в парикмахерскую. Волосы у меня были густые, косы толще моих рук, мама все говорила:

- Мне кажется, эти косы у нее все соки выпили и поэтому она такая худая.

Когда я распустила волосы в парикмахерской, народ вокруг ахнул. Остричь такую роскошь!

Под давлением общего настроения мама смутилась и пошла было на попятный.

Один мужчина с гневом сказал маме:

- Если бы у моей дочери были такие волосы, я бы близко не подпустил ее к парикмахерской.

Парикмахерша занесла ножницы над моей головой :

- В последний раз, да или нет?

- Да! - сказала я, и стала стриженой.

Косы оттягивали голову назад и я не сутулилась, а стриженая я сразу согнулась, но зато стала подвижнее. На косы трудно было надевать зимой шапку, они были толстые и давили на шею, а теперь свобода!

В Карталах бедная растительность. Во дворе садик на три дома, в нем посажены кусты акации. Летом они цветут желтыми цветами. Попочки у цветков сладкие, их можно есть, что Лина (живет во дворе в маленьком домике, ровесница) и делает, а мы с Ольгой (подруга, живет во втором подъезде моего дома, на год старше) только обсасываем сладкий сок и выплевываем. Когда созреют стручки, можно делать пикалки и пикать, пронзительно пикать целый день, пока голова не распухнет.

Еще есть лесопосадки вдоль железной дороги. Там идет одна колея, поезда ходят редко и все заросло низенькими ветвистыми деревьями, слегка похожими на ивы своими продолговатыми серебристыми листьями. На них растут маленькие, длиной 5-6 мм узенькие зеленоватые плоды, которые мы называем финиками. У них неопределенный слегка сладковатый мучнистый вкус и они идут у нас как лакомство.

Летом по квартирам ходят рыбаки и продают речную рыбу, в основном карасей.

Бабушка очень вкусно запекает их в сметане. Просто объедение. Но есть приходится очень осторожно, так как в карасях очень много мелких раздвоенных костей.

На праздники бабушка варит холодец, готовит неизменный винегрет и к нему селедка.

Селедку у нас подавали с костями, снимая только шкурку и поливали постным маслом.

Праздники - Октябрьские, Новый год, Первое мая и дни рождения.

Еще бабушка печет пирог в чуде или домашнее печенье, рецепт которого дала бабушке ее знакомая. Бабушке кажется, что ее печенье не такое, как она ела в гостях, но нам с мамой все равно нравится.

Зимой мне купили лыжи и я хожу по садику на лыжах одна. Скучно ходить по кругу, но далеко уходить мне не разрешают, а любителей кружить по садику нет. Я хожу вдоль забора, и придумываю, что меня забросили в тыл врага на парашюте. Все вокруг становится сразу загадочным. Опасности грозят мне из-за каждого заснеженного куста акации. Вон за забором фашисты с автоматами.

Но голос бабушки, которая зовет меня есть, разгоняет мираж и я плетусь обедать и собираться в школу.

Я вся промокла и замерзла, прячась от немцев в кустах, и бабушка меня ругает, а Циля Иосифовна Ярошецкая под наш разговор пытается запихнуть своему младшему внуку, брату Борьки, жвачку. Мне противно на это смотреть, и я довольна, что малыш выплевывает ее на пол. Вечером мама и бабушка осуждают Цилю за такое кормление ребенка.

- Это в наше-то время! - сердится бабушка. - Не может сварить ребенку кашу! В деревне в старое время только самые бедные и ленивые так делали.

Когда я хожу в школу во вторую смену, то уроки делаю утром. А гулять после школы нельзя, темно. И я сижу дома, слушаю разговоры взрослых и делаю вид, что читаю книжку.

Бабушка рассказывает захватывающие истории о своей работе акушеркой в деревне, откуда ее "сорвала" мама.

- Смотрю, а у нее (у роженицы) уже пуповина болтается. Я ловлю ребенка и скорее ее на стол. Главное теперь аккуратно перевязать пупок. У деток, которых я принимала, все пупки хорошие и никакой грыжи.

Задавать вопросы и вообще проявлять интерес к таким рассказам мне нельзя. Сразу же опомнятся и замолчат. Поэтому я затаилась и слушаю:

- Лучше всего, когда головкой идет. Ножное прилежание гораздо хуже.

- Но если ручкой, тогда надо звать врача и делать поворот на ручку. Сама я не могу.

- Снег, метель, привозят, всю растрясли. Еле добежала до стола.

Наслушавшись этих разговоров, я до 16 лет думала, что дети рождаются через пуп!

Идет середина пятидесятых годов. Мы живем на большой узловой станции, рядом Казахстан. Преступность большая, вечерами ходить опасно.

Вечером опять слышу всякие обрывки рассказов шепотом (чтобы ребенок не волновался).

- Убили женщину. Долго издевались.

- Нашли мертвого. Напоили водой и прыгали на животе, пока он не лопнул.

Мне страшно. За окном потемки. Мама ходит по вызовам и не успевает засветло. Бабушка нервничает. Мне ничего не говорит, но я чувствую ее страх.

Позднее мама расскажет, что среди ее больных были поднадзорные и один из них, здоровенный детина, требовал у мамы больничный, а она не дала. Он показал ей нож и сказал, что доберется до нее. Она долго боялась, а потом забыла.

Когда я болею, мама приглашает ко мне своего знакомого врача-педиатра Илью Соломоновича.

- Он молодой, но я ему доверяю - объясняет мама бабушке.

У меня часто болит горло и повышается температура. От боли в горле меня пытаются отпоить теплым молоком, которое я обычно с удовольствием пью. Но только не во время болезни! Как только у меня повышается температура, я испытываю сильное, до рвоты, отвращение к молоку.