Биография отца Бешеного

— В связи с окончанием вашей визы мне предписано сопроводить вас в аэропорт и посадить на самолет, летящий в Москву!

— Товарищ полковник, у меня же защита диплома шестого января! — чуть не плача, воскликнул я.

— Извините, но ничем не могу вам помочь! — Он странно скосил глаза, и я понял, что нас прослушивают.

— Я могу созвониться с советским посольством? — спросил я, пытаясь что-нибудь придумать.

— Сегодня советское посольство не работает… — не очень уверенно ответил Куманов.

— А как же мои вещи? Деньги?

— Ваши вещи будут упакованы в контейнер и переправлены в Москву на ваше имя, а деньги будут переведены через международный банк. Вам будет сообщено, где и когда вы сможете их получить… — Он говорил сухо и бесстрастно, словно робот.

— Куда же мне сообщат, если я сам не знаю, где буду жить? У меня же нет адреса… — Казалось, рушится вся моя жизнь.

— Не беспокойтесь: власти найдут, как вернуть вам и вещи, и деньги… Собирайтесь!

— Можно в туалет? — попросился я, зная, что единственный туалет находится у самого выхода, а значит, Куманов отведет меня туда сам, а там не будет нежелательных слушателей.

— Хорошо. — Он сделал паузу, вероятно, чтобы дать время наблюдателям укрыться. — Пошли… только без глупостей! — предупредил полковник.

Не успели мы переступить порог казармы, как я спросил:

— Почему? — хотя уже прекрасно знал ответ: задержать меня могли и болгарские Органы, но высылать из страны, да еще так беспардонно, могли только мои родные власти.

— Не знаю, чем ты насолил своему посольству, но это их распоряжение, — снизив голос до шепота, ответил полковник. — Я пытался вступиться за тебя, но мне намекнули, чтобы я не вмешивался, если не хочу потерять погоны и работу… — Он с огорчением вздохнул. — На моей памяти такое впервые случается… Ты уж не держи на меня зла…

— Я понимаю… — пробурчал я, хотя ничего не понимал…

И только через четверть века узнал от своей бывшей жены, что инициатором моей необъяснимой депортации был этот сукин сын Воробьев. Чтоб ему пусто было! Надо отдать должное Павлине: поняв, что именно Воробьев повинен в моих бедах, она от души посмеялась над ним. Ему часами приходилось выстаивать в костюме-тройке и галстуке на самом солнцепеке в ожидании Павлины, которая, вдоволь помучив его, наконец соглашалась прийти на свидание. С полгода она виртуозно морочила ему голову, то отдаляя, то приближая к себе, а потом категорично послала куда подальше…

Вот кому бы не пожелал ничего хорошего в жизни! Подонок всегда и везде остается подонком…

Вот я — в Москве и под самый Новый год! Ни вещей, ни угла своего… Да и денег-то с гулькин нос! Не помню точно, но не более двухсот рублей…

В аэропорту я познакомился с очаровательной девушкой, работавшей там в справочной. Не помню, что я ей там наплел про свое житье в Софии, но мои байки ей понравились, и она пригласила меня к себе на празднование Нового года! Мне было не только некуда торопиться, но и даже некуда пойти, а потому несколько часов я прокрутился возле этой милой девушки. К своему стыду, имени ее не помню (пускай будет Ирина), однако фамилию запомнил навсегда — Мазур.

Ирина действительно понравилась мне, но не мог же я провести у справочной всю ночь! Но и признаться в том, что я бездомный, было не лучше. Мило попрощавшись и пообещав позвонить при первой возможности (я не обманул, и наш бурный роман длился несколько месяцев), я вышел из здания аэропорта в полной растерянности.

Как говорят: «Куда пойти? Куда податься? Кого найти, чтобы отдаться?» Именно такое настроение и было у меня в тот момент.

Немного поразмышляв, я заключил, что мне ничего не остается, кроме как пойти туда, где я жил до отъезда в Болгарию: в общежитие МГУ! К моему счастью, комендантша с тех пор не сменилась, а внимательное отношение к людям обязательно приносит свои плоды. Сделав вид, что ничего не знает о моем отчислении из университета, она выписала мне пропуск и временно поселила в пустующую комнату. Хорошо еще, что выдала и постельное белье.

Вселился я в комнату и едва волком не завыл от бессилия и одиночества. Еще пару дней назад мне казалось, что все у меня стабильно и основательно: есть жилье, работа, друзья, грядет защита диплома, а впереди открываются новые перспективы… И вдруг, в одночасье, как будто по чьей-то злой воле, все летит к чертовой матери: нет жилья, нет работы, рухнула защита диплома, да и вообще остро встал вопрос о завершении высшего образования. И если бы не сердобольность Людмилы, командовавшей общежитием, я вообще оказался бы на улице…

Честно признаюсь, она мне очень помогла в это время — поверив в меня чисто по-женски, она поддерживала меня всеми силами, придавала мне энергии, уверенности в себе, да и подкармливала, что было совсем не лишним в моем положении.

Вы можете спросить: а почему я не обратился за помощью к своему тренеру

— Вадиму Константиновичу Дармо? Да потому, что мне было стыдно… Перед отъездом в Болгарию он предупреждал меня о том, что я пожалею о своем выборе, но я не послушался и уехал. А сейчас, когда мне стало трудно, просить о помощи? Нет, я был слишком гордым, чтобы пойти к нему.

После праздников я пересилил себя и отправился в свой бывший деканат. В учебной части меня, конечно же, не забыли и тут же с виноватым видом вручили мне злополучную академическую справку, которая гласила:

«Доценко Виктор Николаевич отчислен из числа студентов четвертого курса экономического факультета МГУ за АМОРАЛЬНОЕ ПОВЕДЕНИЕ…»

Почему-то мне стало так смешно, что даже пропало желание, возникшее в первую же секунду после прочтения — раскурочить всю учебную часть. Кстати, дата отчисления совпадала с полугодовым юбилеем моей жизни в Болгарии.

Мне захотелось получить объяснение от декана. Тот, промурыжив с час в приемной, все-таки принял меня. Когда я вошел, профессор Солодков не дал мне и рта раскрыть:

— За «аморальное поведение» потому, что… — он сделал паузу и, глядя мне прямо в глаза, ехидно закончил: — Сам знаешь почему! О том, что тебя вытурили в двадцать четыре часа из Болгарии, тоже знаю, как и о твоих успехах в учебе… Учитывая твои прошлые заслуги перед факультетом и университетом, я зачислю тебя на четвертый курс, но… — декан прищурился, — через год! Так что возвращайся домой, приезжай на следующий год, доучивайся и защищайся…

В его голосе было столько ехидства, что я с огромным трудом сдержался, чтобы не нахамить ему. Однако на большую «доброту» меня не хватило:

— Да, я пришел просить о восстановлении и просить прощения за свою ошибку, но после ваших слов я пожалел, что потерял столько времени на учебу на вашем факультете… — Потом молча оглядел его и с горькой усмешкой добавил: — Да какой вы педагог… — махнул рукой и пошел к выходу.

— Наглец! — выкрикнул он мне вслед. — Ты еще пожалеешь!..

Но я уже как бы его не слышал: для меня действительно исчезло само понятие «экономический факультет МГУ». Да, по молодости человек допустил ошибку, но он осознал это и пришел покаяться. Жизнь и так наказала: зачем же добивать и так сбитого с ног человека? Не говоря уж о том, сколько славы в прошлом я принес и факультету, и МГУ, и в спорте, и в художественной самодеятельности… Хотя бы из-за этого могли пойти навстречу…

Так я себя накручивал, находясь в полном отчаянии от безысходной ситуации. Сегодня я понимаю, что тогда несколько погорячился: сам виноват и мог поискать какого-нибудь выхода, потерпеть годик, но уж очень было обидно…

Тем не менее и сейчас считаю, что несчастья, случившиеся в дальнейшем со мной, можно было избежать, если бы профессор Солодков протянул мне руку помощи…

Несколько месяцев рыскал я по Москве в поисках ответа на простой, казалось бы, вопрос: где я могу защититься и получить диплом о высшем образовании, если у меня сданы все экзамены, в том числе и государственные, и даже написана дипломная работа?

Все экономические вузы от меня отбрыкивались, как от прокаженного, не желая брать меня с такой огромной разницей в программах курсов своих институтов по сравнению с болгарским. Не помогли даже ходатайства Г.В. Александрова и О. Н. Ефремова на имя министра высшего и среднего образования.