Необыкновенные собеседники

— Я всегда знал, что останусь в истории русской литературы. *

А ведь, пожалуй, и впрямь остался.

12. Дирижабль «Италия» и экспедиция Нобиле.— Отправляюсь в Арктику.— Архангельские белые ночи.— Алексей Гарри.— Профессор В. Ю. Визе.— Борт ледокола «Красин».

В ранние годы моей газетной работы — то ли в 1923, толи в 1924 году, мне пришлось однажды присутствовать на необычном съезде зарубежных представителей Внешторга. В большинстве это были люди с дореволюционным партийным стажем, политические эмигранты, долго жившие за границей и знающие иностранные языки. Должно быть, поэтому их и назначили представлять советский Внешторг за границей. На этот раз они собрались в Москве, чтобы поделиться опытом своих торговых отношений с буржуазными фирмами. Председательствовал на этом съезде народный комиссар внешней торговли Л. Б. Красин.

Бывшие политические эмигранты, в прошлом профессиональные революционеры, жаловались, как трудно им заниматься коммерческими делами, вести торговые переговоры с бизнесменами — английскими, французскими, итальянскими и немецкими. Обидно им, что должны заниматься коммерцией в то время, когда здесь, на Родине, строится социализм!

Леонид Борисович Красин отвечал. Смысл ответа его был таков: и ведя за границей торговые переговоры с буржуа-бизнесменами, вы так же, как и мы, живущие здесь, в России, участвуете в строительстве социализма! На каком бы участке вы ни работали, чем бы ни занимались по поручению партии, какие бы должности ни занимали, вы строите вместе с народом социализм.

Красин долго и интересно развивал эту тему. Он говорил очень спокойно, сдержанно, без подчеркиваний, без повышения голоса. Но говорил так убедительно и красноречиво, что едва ли остался хотя бы один человек на съезде, не тронутый его словами. Я видел, как яснели, светлели, словно умудрялись неулыбчивые лица слушающих его людей. Это происходило года за три до смерти Красина. Стало быть, Леониду Борисовичу было в ту пору 53 или 54 года. Он и выглядел человеком шестого десятка лет, но того шестого десятка, в котором до старос-сти еще далеко,— красиво седоволосый, как всегда, в элегантном сером костюме, в высоком крахмальном воротничке, негорбяЩийся, мужественно изящный...

Летом 1928 года в Арктике я часто вспоминал Красина именно таким, каким видел его на этом примечательном съезде. Я вспоминал о нем на корабле, которому после смерти Красина было присвоено его имя. В 1927 году мощный ледокол «Святогор» был переименован в «Красина», а год спустя — в 1928 году — спасательная арктическая экспедиция ледокола «Красин» привлекла к себе внимание всего человечества. Участие в этой прославленной экспедиции стало одним из самых ярких событий всей моей жизни. Да могло ли и быть иначе, если сама экспедиция ледокола «Красин» была одним из ярчайших событий истории двадцатых годов нашего века!

23 мая 1928 года в четыре часа сорок минут утра над бухтой Кингсбей на Шпицбергене над самым северным поселением в мире поднялся и проплыл дирижабль «Италия». Он уносил к Северному полюсу шестнадцать аэронавтов во главе с конструктором дирижабля Умберто Нобиле. Этим шестнадцати аэронавтам газеты всех стран ежедневно посвящали тысячи статей, заметок, сообщений. Портреты участников экспедиции Нобиле — четырнадцати итальянцев, чеха Бегоунека и шведа Мальмгрена — печатались во всех выходивших на свете журналах, само собой разумеется, и в советских.

25 мая радио экспедиции оповестило: дирижабль достиг полюса, сбросил над ним флаг Италии и крест папы римского — аэронавты отправляются в обратный путь в бухту Кингсбей. Но в Кингсбее напрасно дожидались возвращения дирижабля. Радио экспедиции Нобиле внезапно замолкло. Радиосвязь с экспедицией прекратилась. Шли дни. Судьба исчезнувшего в Арктике воздушного корабля с шестнадцатью членами экипажа продолжала оставаться волнующей тайной. Один и тот же вопрос не сходил со страниц газет, на каком бы языке, в какой бы стране эти газеты ни выходили:

«Где Нобиле? Где дирижабль «Италия»?»

Западноевропейские экспедиции, морские и воздушные, уже предприняли первые безуспешные попытки разыскать затерянных во льдах шестнадцать аэронавтов. Однако ни судам, ни самолетам не удавалось проникнуть достаточно далеко в глубь страны вечных льдов.

В Москве был создан Комитет помощи Нобиле. Маленькое судно «Персей» первым из советских судов вышло в море Баренца, держа курс на север. В газетах уже печатались донесения с «Персея» о его отчаянной борьбе с тяжелыми штормами.

В Архангельске готовилось к спасательному походу второе советское судно — «Малыгин». Начальником экспедиции на «Малыгине» назначили известного исследователя Арктики, участника исторической экспедиции Седова, профессора Владимира Юльевича Визе.

Я позвонил редактору вечерней газеты:

— Командируйте меня на «Малыгина».

— Вы с ума...

Ровно через сутки после того, как было принято решение командировать меня на «Малыгина», я выезжал из Москвы в Архангельск. Никогда не забыть изумления продавца в Мос-торге, когда в жаркий июньский день я с лихорадочной поспешностью отбирал для себя теплые шерстяные вещи.

Мандат Комитета помощи Нобиле лежал у меня в кармане.

По пути в Архангельск я прочитал в вологодской газете телеграмму, облетевшую весь земной шар:

«В Москве получены сведения, что в селе Вознесения-Вох-мы Северного края радиолюбитель Шмидт, работающий на одноламповом сверхгенераторном ОБО, в 19 часов 50 минут по местному времени 3 июня на волне 33 или 35 метров принял итальянское радио с дирижабля «Италия»: «Италия... Нобиле... Фран... Иосиф... СОС... СОС... СОС... Тири... Тено... Эн...»

Это была первая весть от затерянных во льдах аэронавтов «Италии». Стало быть, они живы!

В Архангельске я остановился в гостинице «Троицкая». Кроме меня в гостинице оказался только один из будущих участников экспедиции — кинооператор Валентей. Начальника экспедиции ждали на следующий день. Я побежал в порт посмотреть на «Малыгина». На вантах ледокольного корабля висели брезентовые мешки с мясом. Радиоантенны уже были натянуты на мачты. Серебряный самолет поблескивал на корме. Мы с Валентеем обошли весь корабль, готовящийся к походу. Даже грузчики, таскавшие на корабль ящики и мешки, спорили друг с другом — спасет или не спасет «Малыгин» людей, затерянных в далеких льдах Арктики? И не спасут ли их западноевропейские экспедиции? Даже малограмотным архангельским грузчикам было известно, что аэронавтов «Италии» разыскивают четырнадцать спасательных экспедиций — Англии, Франции, Италии, Финляндии, Норвегии, Швеции и Америки... Не слишком ли поздно отправляется в дальний путь советский «Малыгин»?

Валентей показал мне архангельскую газету «Волна» с последним сообщением о новой радиограмме Нобиле, перехваченной все тем же удачливым жителем села Вознесения-Вохмы Шмидтом.

В этой радиограмме, уловленной так же в отрывках, прозвучало название географического пункта Питерман. Но именем Питермана названо много арктических пунктов - и на Новой Земле, и на Земле Франца-Иосифа, и на Шпицбергене, и в Гренландии...

Где искать Нобиле? На каком арктическом Питермане?

Газеты были полны догадок.

На другое утро мы с Валентеем отправились на вокзал встречать начальника экспедиции.

В Архангельске город и станция разделены широчайшей рекой. На вокзал мы плыли по Северной Двине на маленьком пароходике «Москва». Тяжелые волны ударялись о борт пароходика, и нашу «Москву» качало, словно в открытом море.

С Владимиром Юльевичем Визе прибыли гидрограф А. М. Лавров и синоптик М. А. Лорис-Меликов и пять корреспондентов, старых моих московских знакомых,— известный писатель Александр Степанович Яковлев, Алексей Гарри, 3. А. Островский, В. М. Суханов, Ю. В. Геко...

Гостиница «Троицкая», где все мы остановились, стала штабом малыгинской экспедиции. В светлые ночи Архангельска мы ходили всей компанией по дощатым тротуарам на телеграф. Не ходили — бегали! В те дни телеграфный обмен Москвы и Архангельска достигал двадцати тысяч слов каждые двадцать четыре часа. Это было по крайней мере в десять раз больше обычного.