Перевёртыш

Разрыв с женой чуть не отразился на моей карьере (долгое время меня таскали в райком КПСС, в буквальном смысле слова стучали кулаками по столу, заставляя вернуться назад и "грозя страшными карами").

Защита докторской диссертации, тогда во многом сенсационная, изменила всю мою жизнь. Случайно оказавшись в Москве (меня послали добывать реактивы), я получил предложение стать директором Иркутского противочумного института Сибири и Дальнего Востока, Предложение оказалось совершенно неожиданным, поскольку об административной карьере я никогда не мечтал и даже не думал о ней. Посоветовавшись по телефону с мамой, я дал согласие. Вернувшись в Саратов, я рассказал об этом директору института Д. Г. Савостину и его заместителю Г. Н. Ленской. Зная меня достаточно хорошо, они тут же заявили, что я сошёл с ума, а Ленская добавила, что в перспективе мне грозит тюрьма или в лучшем случае "провал со всеми вытекающими последствиями". У меня и у самого появились сомнения в целесообразности такого перелома в жизни, о чём я написал в Минздрав тогдашнему начальнику Отдела особо опасных инфекций Б. Н. Пастухову. [Пастухову посвящен рассказ М. И. Леви (см. примечание на стр.27).] Письмо начиналось словами: "Я прекрасно понимаю, что поступил опрометчиво, поспешив дать согласие на перевод в Иркутск на должность директора противочумного института. Но мне кажется, что лучше исправить ошибку сейчас, пока я не принял еще дел". Однако на письме появилась резолюция: "После налаживания работы института Вам будет предоставлена возможность перевода только на научно-исследовательскую работу через 1–2 года". Вслед за этим последовал приказ Министра и мне ничего не оставалось, как подчиниться. Передав свой отдел Е. Э Бахрах, 15 мая 1957 года я отбыл в Иркутск В это время мне пошёл 33 год.

Для передачи дел со мной в Иркутск приехала комиссия в составе профессоров В. М. Туманского и В. Н. Федорова, который всегда ко мне благоволил, и старейшего сотрудника Института "Микроб" М. Г. Лохова. Добирались мы поездом почти пять суток, но скучно нам не было!

Начало пути

Противочумный институт в Иркутске был основан в 1934 году А. М Скородумовым (род. в 1988 году), память о котором сотрудники института бережно хранят до сих пор. Судьба его, как и многих других сотрудников противочумной системы, сложилась трагично. В 1937 году он был арестован и погиб в застенках НКВД.

С 1939 года до смерти заместителем директора в институте работал Н. А. Гайский (1984–1947), успешно завершивший в нем, начатые еще до войны совместно с Б. Я. Эльбертом, опыты по получению живой туляремийной вакцины, которая помогла свести к минимуму заболеваемость туляремией людей в нашей стране. Н. А. Гайский похоронен во дворе института. Подобно А. М. Скородумову, Н. А. Гайский как заведующий противочумной лабораторией в селе Фурманово Уральской области был репрессирован. В 1930 году его признали виновным в преступлениях, предусмотренных тс. 58–11 УК РСФСФ, и приговорили к 5 годам лагерей. "Мотая" срок, Н. А. Гайский работал в качестве бактериолога в какой-то военной лаборатории.

Иркутский институт обслуживал огромную территорию, от Алтая до Сахалина, вполне оправдывая свое название "института Сибири и Дальнего Востока". Подобно другим противочумным институтам Советского Союза, он располагал сетью противочумных станций и отделений при станциях, расположенных в самых "горячих" точках. Наиболее значимыми из них были противочумные учреждения в Забайкалье, где вспышки чумы, известные со второй половины прошлого века, продолжались до 1930 года. Кстати, именно там, во время крупнейшей эпидемии легочной чумы в 1910–1911 годах, академик Д. К. Заболотный доказал роль тарбагана как одного из основных хранителя возбудителя чумы в природе, и хотя ко времени моего приезда в Иркутске тарбагана почти полностью истребили, а культуры чумного микроба не выделялись уже около десяти лет, этому очагу по-прежнему уделялось большое внимание. Небезынтересно, что основным методом борьбы с тарбаганом долгое время служила "затравка" его нор (бутанов) хлорпикрином.

С Забайкальем неразрывно связана деятельность замечательного человека И.С. Дудченко — основателя Читинской бактериологической лаборатории, официальное открытие которой состоялось 17 сентября 1913 года. Положением о лаборатории, утвержденным министром внутренних дел Максаковым, предусматривалось, что эта лаборатория имеет своей задачей разработку научных вопросов по чуме, холере и другим эпидемическим болезням и в то же время является центральным учреждением для производства бактериологических исследований Приморского края и Иркутского генерал-губернаторства. Жизнь И.С.Дудченко трагически оборвалась в ночь с 5 на 6 июня 1917 года. Во время подготовки к поездке в чумной очаг он и его 7 помощников были зверски убиты в здании баклаборатории (он из пистолета, а остальные задушены веревкой и все сброшены в подвал, затопленный водой).

На Дальнем Востоке природных очагов чумы нет, но в 1921 году чума была занесена в тогдашнюю Приморскую область и во Владивосток, как полагают, по Китайско — Восточной железной дороге из Забайкалья, вызвав гибель большого числа людей. Возможность новых заносов чумы не исключалась и в последующем, что вызывало необходимость сохранения там противочумных учреждений, выполнявших наблюдательные функции. Существование же подобных учреждений в Туве и на Горном Алтае обусловливалось наличием потенциальных природных очагов, а также возможностью заносов чумы грызунами из активных очагов Монголии.

Помимо чумы, Иркутский институт занимался туляремией, природные очаги которой разбросаны по всей Сибири, и бруцеллезом, представлявшим серьезную угрозу населению даже на Дальнем Востоке.

В середине 50-х годов Иркутский противочумный институт оказался в кризисной ситуации, поскольку прямой угрозы чумы на обслуживаемых им территориях в то время не было, а туляремией и бруцеллезом занимались также санэпидстанции. Поэтому в Москве стали вынашивать планы перепрофилирования института. Однако дело кончилось тем, что на противочумную систему вообще и на Иркутский институт в частности возложили методическое руководство недавно созданными отделами особо опасных инфекций при республиканских, краевых и областных санэпидстанциях. Кроме того, Иркутский институт сделали головным по лепре (в Иркутске был лепрозорий; лепра была и в Якутии), но эту функцию он выполнял относительно недолго; она отпала незаметно сама собой.

Иркутский институт был традиционно силен в области изучения природно очаговых заболеваний и располагал большим штатом прекрасных паразитологов и зоологов во главе с такими яркими личностями, как И. Ф. Жовтый и потомственный сибиряк Н. В. Некипелов. Что же касается различных аспектов современной микробиологии, то в этом отношении институт был намного слабее других противочумных институтов.

Все сказанное привело к тому, что к моменту моего перевода в Иркутск, в институте начались разброд и склоки. К тому же я был единственным доктором в институте. Поэтому большая часть сотрудников встретила меня хорошо, пообещав всяческую помощь и поддержку в наведении порядка. Кроме того, многие ожидали от меня новых веяний и оживления научной работы. И с жаром молодости, да еще подгоняемый честолюбием я с головой окунулся в дела.

Поскольку основной функцией института было поддержание противоэпидемического благополучия на огромных просторах страны, первой задачей, которую надо было решить, это найти эпидемиолога широкого профиля для заведования эпидотделом. После серии проб и ошибок, мне повезло и в институте появился В. А. Краминский, бывший до того начальником СЭО Дальневосточного военного округа. Создался мощный треугольник из моего заместителя И. Ф. Жовтого — паразитолога, Н. В. Некипелова — зоолога и В. А. Краминского, с которыми я мог не бояться нового для меня направления работы. И надо сказать, что они ни разу меня не подвели! Этот треугольник подпирали великолепные специалисты по туляремии (М. И. Анциферов) и бруцеллезу (А. Ф. Пинигин), а также Л. А. Тимофеева, заведовавшая микробиологической лабораторией.