Воспоминания об Александре Грине

PAGE 254

- Ну, что, - наклонился в мою сторону Грин, - не довольно ли?

- Довольно, Александр Степанович, - взмолился я, совсем уже нетерпеливо.

- Ну, тогда вставайте! Здесь можно исчезнуть не прощаясь.

С трудом раскопали в передней свои пальто среди груды наваленного в беспорядке платья и вышли на улицу. Уже начинало светать. Ветер гнал на лету низкие рваные тучи. Грин шагал серединой набережной, сняв шляпу. Его угрюмое скуластое лицо казалось осунувшимся и посеревшим. Он жадно втягивал в себя свежий запах сырости и быстро тающего снега. Мы молчали.

У нашего дома, Дома искусств, дожидаясь, пока откроют двери, он вдруг взял меня под руку:

- А вы не сердитесь на меня? В сущности, это была прогулка в прошлое, которое никогда уже не может повториться.

А. С. Грин умер в 1932 году, в Старом Крыму. Он похоронен на местном кладбище, откуда видны лесистые горы, где он так любил совершать свои одинокие прогулки.

Теперь его скромную могилу посещают многие друзья необычайных гриновских повестей и рассказов. Но может быть, далеко не всем юным его читателям известно, какая нелегкая, а порою и горькая жизнь досталась на долю этому человеку, который умел давать другим столько радости, веры в свои творческие силы, учил истинному благородству чувств и способности мечтать.

МИХ. СЛОНИМСКИЙ

АЛЕКСАНДР ГРИН РЕАЛЬНЫЙ И ФАНТАСТИЧЕСКИЙ

Это был очень высокий человек в выцветшей желтой гимнастерке, стянутой поясом, в черных штанах, сунутых в высокие сапоги. Широкие плечи его чуть сутулились. Во всех движениях его большого тела проявлялась сдержанность уверенной в себе силы. Резким и крупным чертам длинного лица его придавал особое, необычное выражение сумрачный взгляд суровых, очень серьезных, неулыбавшихся глаз. Высокий лоб его изрезан был морщинами, землистый цвет осунувшихся, плохо выбритых щек говорил о недоедании и только что перенесенной тяжелой болезни, но губы были сжаты с чопорной и упрямой строгостью несдающегося человека. Нос у него был большой и неровный.

Отворив дверь, человек этот остановился на пороге. Алексей Максимович, приподнявшись, протянул руку ему, сказал:

- Прошу. - И, по обычаю своему, взглянул в глаза вошедшему улыбающимися, внимательными своими глазами.

Посетитель, храня все тот же мрачный, чопорный вид, поздоровался с Алек1сеем Максимовичем и вручил ему объемистую рукопись - это были исписанные размашистым почерком огромные, вырванные из бухгалтерского гроссбуха, листы. Затем он сел на стул, заложил ногу на ногу, скрутил, важно и сосредоточенно поджав губы, козью ножку, закурил, и в комнате запахло махоркой. От предложенных Алексеем Максимовичем па

PAGE 256

пирос он вежливо отказался, объяснив, что любит крепкий табак.

Случайный и почтительный свидетель этой встречи, я из последовавшего затем разговора понял, что угрюмый человек в солдатской гимнастерке - писатель Александр Грин. Друг против друга сидели самый ясный и близкий народу писатель Максим Горький, гениальное сердце которого хранило неисчерпаемые запасы оптимизма, и нелюдимый, резко отделивший мечту свою о жизни от жизни реальной писатель Александр Грин.

Это было в двадцатом году. В тот год Алексей Максимович, собирая интеллигенцию и организовывая ряд литературных и других культурных предприятий, нашел Александра Грина и привлек его к работе н2ад биографиями знаменитых исследователей Африки 2. Алексей Максимович попутно выяснил, что Александр Грин только что оправился после сыпного тифа, находится в трудном материальном положении и даже не имеет где жить. И, по обычаю своему, Алексей Максимович осторожно и умело устроил Грину все возможное для работы и выхлопотал ему комнату в Доме искусств.

Громадная фигура Александра Грина стала появляться в двадцатые годы на литературных собраниях, внушая молодежи некоторый страх и почтение. Грин слушал споры и дискуссии писателей и молчал. Он был неразговорчивый и невеселый человек. Этот сорокалетний «старик» не очень доверчиво, но очень внимательно присматривался к молодым советским писателям, начинавшим тогда свою работу. В рассказе одного из молодых, читавшемся публично, попалась фраза: «Небо было как небо», и это был единственный случай, когда Грин рассердился и расстроился. «Небо было как небо, - повторял он, - небо было как небо…» И просил меня передать молодому писателю, что так нельзя. Сам он в разговор с ним не вступил.

Имя Грина звучало в дореволюционной русской литературе отдельно от всех школ и течений, отдельно от всех других писательских имен. Имя «Александр Грин» звучало дико и бесприютно, как имя странного и очень одинокого создателя нереальных, только в воображении автора живущих людей и стран. Толстые журналы и альманахи редко допускали на свои страницы произведения этого мечтателя. Маститые критики редко

PAGE 257

утруждали себя писанием статей об этом необычном авторе необычных для русской литературы вещей.

Но все же творчество Александра Грина, вызывавшее интерес и внимание читателя, требовало объяснений. И было решено, что Александр Грин - последователь авантюрной западноевропейской и американской литературы.

Грин был оттеснен в мелкие журналы, требовавшие «сюжетной литературы», он получал премии на конкурсах бульварной «Биржевки». Негласно было решено, что серьезных проблем этот писатель не ставит. Имя его стояло в ряду забытых ныне литераторов, постоянных сотрудников всякого рода «Синих журналов».

Но Александр Грин продолжал беспокоить воображение. Он не развлекал, а тревожил. И в каком бы плохоньком журнальчике ни печатались рассказы его, они, резко контрастируя с остальными материалами журнала, обращали на себя внимание и оставались в памяти. Имена ряда влиявших на Грина иностранных писателей кое-что объясняли в творчестве Грина. Любимейшими писателями Грина были Стивенсон и По, и бесспорно влияние на него этих классиков. Но неразъясненным оставалось своеобразие Грина.

Будь Александр Грин простым эпигоном, покорным подражателем, не стоило бы особенно долго и говорить о нем. Но этот мятежный писатель отличался глубоким своеобразием своего отчаяния, своих надежд и мечтаний. Его творчество окрашено в свой, особый цвет. И в творчестве этом выражен своеобразный облик человека, которого услаждают, мучают и влекут к активным действиям мечты, кажущиеся ему подчас несбыточными, человека, страстно ненавидящего все злое в жизни и активно любящего доброе.

Александр Грин умел внушать страх иным людям. Он умел отвечать резко, сговорчивостью и ложным добродушием он не отличался. И в литературе он был несговорчив, упрямо от книги к книге прокладывая свой, особый путь. В нем долго жило убеждение, укоренившееся с дореволюционных лет, что только на себя и можно полагаться.

Один поэт, решив использовать Грина для своей группировки, адресовался к нему, как к родственному якобы этой группе писателю.

- Объединитесь с нами, - предложил он.

PAGE 258

- Нет, - с тихой яростью ответил Грин и прошел мимо. Потом он объяснил мне:

- У него косой и недобрый глаз. Он - злой человек. Александр Грин, одинокий, нелюдимый, угрюмый, не

был злым человеком и не был злым писателем. В этом большом и сильном теле жила страстная мечта о доброй жизни и добром человеке, воплощающем в жизнь мечты о счастье человеческом. Что же касается разных литературных групп, то Грин никогда ни в каких группах не состоял, он жил и умер писателем-одиночкой. Он не понимал и не признавал групповой борьбы, отвергал зависть и склоку. Однажды он рассказывал мне о том, как два больших писателя чуть не подрались, споря о том, кто из них лучше пишет. И рассказ свой Грин заключил так: