Заседание рейхстага обявляю открытым

В пашей переписке мы можем касаться различных вопросов. Об Интернационале мы можем говорить как 16 Луипа Дорнсманк о нашей большой семье, о партиях отдельных стран — как о «ближайших родственниках», о собраниях, встречах и т. и.— как о концертах, свадьбах и т. д. Мы-то догадаемся, о чем в действительности идет речь. Кроме того, было бы очень хорошо, если бы Вы отыскали кого-либо вблизи немецкой границы, кто мог бы адресованные мне важные письма опускать в почтовый ящик на немецкой земле, с тем чтобы они следовали далее в запечатанном виде. В этом случае Вы должны использовать следующий адрес: фрейлейн Мари Плеттнер, у Финков, Альтенбергштрас-се, 1, Штутгарт. Письмо для меня следует вложить в отдельный конверт с надписью: «Для Клары»...

Надеюсь, Вы понимаете, почему в этом бесконечно длинном письме я разрешила участвовать только голове, продиктовавшей сухой, чисто деловой текст. Если бы я решилась предоставить слово сердцу, письму не было бы конца, и тогда все страдания, разочарования, огорчения и отчаяние последних месяцев, скопившиеся на дне моей души, укрощенные волей, приказывающей выполнить свой долг до конца, но продолжающие причинять нестерпимую боль, всплыли бы наружу. Когда произошла катастрофа, я думала, что сойду с ума либо должна буду покончить с собой. Целый месяц я была тяжело больна, еще и сейчас чувствую себя плохо. Мой старший сын — врач — находится сейчас в Бельгии, на которую в результате грубого нарушения международного права обрушились все ужасы войны; может быть, он теперь в России. Известия от него почти не поступают. Часто приходят сообщения о гибели на войне наших лучших товарищей. Но что значит все это но сравнению с переживаемым нами великим историческим событием — крушением Интернационала!»

«Всему учиться, ничего не забывать!»

Когда Клара Цеткин писала письмо Элен Анкерсмит, с начала войны прошло четыре месяца, точнее — 122 дня. И каждый из этих дней неизгладимо запечатлелся в ее памяти своим горем, своими разочарованиями, ожесточенной борьбой. Семь дней, предшествовавших 1 августа, она с нечеловеческим напряжением сил боролась за то, чтобы добиться активных действий со стороны Германской социал-демократической партии, со стороны II Интернационала.

25 июля, спустя два дня после предъявления Австро-Венгрией вымогательского ультиматума Сербии, делавшего войну неизбежной, собрание социал-демократов земли Вюртемберг приняло постановление, в котором они обязались всеми имеющимися в их распоряжении средствами бороться против возникновения войпы. После этого Клара Цеткин срочно выехала в Брюссель, где заседало Международное социалистическое бюро, от которого, как секретарь международной женской организации, решительно потребовала немедленных активных действий.

Хотя она не ожидала от бюро особой инициативы, поскольку большинство его состояло из правых, все же Клара была потрясена откровенным и решительным отказом принять ее предложение. Немедленно покинув Брюссель, Клара Цеткин по возвращении в Германию выступила на собрании в Гамбурге, последнем собрании перед войной. Оттуда она направилась в Берлин, чтобы обсудить с ближайшими друзьями создавшуюся грозную ситуацию. Их было немного: Карл Либкнехт, Франц Меринг, Юлиан Мархлевский (Карский), чета Дункеров, Вильгельм Пик. Роза Люксембург находилась еще в пути. Некоторые товарищи полагали, что Кларе следует попытаться побудить правление партии к активным действиям. Но в доме правления социал-демократической партии на Линденштрассе она почти никого не нашла. Два председателя партии, оба реформисты, встретили ее холодно. Правые лидеры партии были уже заодно с реакцией.

Когда Клара прибыла в Штутгарт — во второй половине дня 1 августа,— германский кайзер официально объявил о мобилизации всех сухопутных и военно-морских сил. В тот же день он объявил войну России, а еще через два дня — Франции.

Дни и часы жила Клара в мучительном ожидании, в надежде, рожденной отчаянием. Может быть, правление партии наконец одумается, обратится с призывом к рабочим? Может быть, стихийно вспыхнут массовые выступления? Но их не было. Вместо этого широкие массы мелкой буржуазии и даже часть рабочих охватил — систематически подготавливавшийся и организуемый милитаристами — пьяный шовинистический угар. Толпы людей заполнили улицы, слышались оскорбительные выкрики и брань по адресу России, Сербии, Франции. Пели ультрапатриотические песни «Вахта на Рейне» н «Францию вдребезги мы разобьем». В пивных пили за победу и военные трофеи.

В обычно тихом и спокойном Штутгарте на улицах можно было наблюдать дикие сцены. Внезапно кто-то оказывался на крыше автомобиля, произносил подстрекательскую, шовинистическую речь. Собравшиеся вокруг пего кричали «ура» кайзеру, незнакомые заключали друг друга в объятия, проходящие машины задерживались, обыскивались: повсюду искали шпионов. Все шире распространялись слухи об «отравленных колодцах», «убитых детях».

Шовинистический угар охватил и молодежь, особенно в высших учебных заведениях. Желавшие отправиться на фронт добровольцами, опасались «прийти слишком поздно». Воинственные настроения распространялись среди учащихся — студентов, школьников, да и среди молодых рабочих.

Между тем наиболее значительная часть рабочего класса была глубоко встревожена. Предпримет ли что-либо социал-демократическая партия, чтобы предотвратить надвигающуюся страшную беду?

Истерия и враждебные по отношению к подлинным патриотам настроения докатились и до Зиллеибуха. Люди, ранее дружелюбно приветствовавшие Клару, теперь избегали встречи с ней или бросали на нее угрожающие взгляды.

«Сегодня в пять часов утра,— писала Цеткин 2 августа Элен Анкерсмит,— меня разбудили. Это был первый большой домашний обыск. Из всего происшедшего в связи с этим я должна сделать вывод, что меня подозревают в заговоре с русскими против Германии и предоставлении убежища русским эмиссарам. И это несмотря на то, что никто в Германии, пожалуй, не боролся против русского царизма с общественной трибуны так упорно и страстно, как это делала я вот уже на протяжении целых тридцати лет. То, что возможны взлеты такой чисто разбойничьей фантазии, дает Вам представление о сложившейся здесь ситуации».

Позднее Клара узнала, что люди, которым она делала много добра, писали на нее доносы.

А затем последовал самый тяжелый удар. 4 августа ей сообщили по телефону о том, что социал-демократическая фракция рейхстага вотировала воепные кредиты, а также что процедуре голосования предшествовали жаркие дебаты среди депутатов и 14 из них выступили резко против такого шага фракции, что Карл Либкнехт после глубокой внутренней борьбы вынужден был подчиниться фракционной дисциплине.

В тот же день пришла ужасная весть о нападении Германии на Бельгию. Затем Англия объявила войну Германии.

Разразилась мировая война. События развивались стремительно. За изменой правых партийных лидеров, которая привела к открытому расколу немецкой социал-демократии, последовал переход почти всей партийной печати в империалистический лагерь, был заключен так называемый «гражданский мир». Правое профсоюзное руководство приняло постановления, лишавшие рабочих на все время войны права на забастовки и разрешавшие использовать профсоюзные средства для выплаты пособий пострадавшим от войны; разрешалось направлять членов профсоюзов на работы в имения юнкеров.

Лидеры социал-демократии капитулировали в большинстве воюющих стран. Произошел крах II Интернационала. Большевики, Социал-демократическая партия Сербии и болгарские тесные социалисты остались верными пролетарскому интернационализму.

Трудящимся война принесла жестокую нужду. Не было оказано помощи армии безработных, образовавшейся в результате перестройки экономики на военный лад. Семьи, оставшиеся без кормильцев, получали месячное пособие в размере 9 марок, небольшую субсидию от своей общины и незначительную надбавку на содержание детей. Владельцы домов угрожали своим жильцам выселением в случае неаккуратного взноса квартирной платы. Огромные закупки товаров военной администрацией, а также имущими классами, опасающимися инфляции и повышения цен, привели к нехватке продовольствия и росту спекуляции.