Мы все были солдатами

Из толпы к нам оборачиваются еще несколько человек.

— Что сейчас об этом говорить? Теперь надо бить фашистов!

Какое-то мгновение люди размышляют.

— Пожалуй, — говорит один из них, — так оно будет верней.

…На столе у райвоенкома, диссонируя со всей обстановкой казенного учреждения, изящная статуэтка танцующей с кастаньетами испанки. Сам он сидит, согнувшись, за столом и разговаривает по телефону. Лицо молодое, но седина уже посеребрила волосы. Кивком головы указывает на стул. Кончив говорить, подполковник встает. Пустой левый рукав пристегнут к гимнастерке.

Поднимаюсь со стула и с интересом смотрю на военкома.

«Многое, наверное, видел и перенес этот рано поседевший человек. Что он скажет?»

— Рад видеть вас, товарищ майор, в это неспокойное время! С чем пожаловали?

Я изложил ему просьбу командира 6-й воздушно-десантной бригады и добавил:

— Ведь в любой день мы можем получить команду на фронт!

— Хорошо, разберусь сам и позвоню…

Он достает папиросы и мы закуриваем.

— Такие дела… Не остановил немцев договор с нами. Верить им нельзя… В этом я убедился в Испании. Остановить фашистов может только сила! Другой язык они не поймут.

Наш эшелон продолжает свой путь на фронт. Мимо проносятся уже высокие хлеба, леса и рощи, белые украинские хаты с зелеными садами. Здесь война еще не оставила свой след.

На следующий день на одном из перегонов я еду вместе с разведчиками. Почти все они старослужащие. Лишь несколько человек из прибывшего пополнения. В вагоне тихо. Только мерный стук колес эшелона. Сумрачны лица десантников. Многие из них потеряли связь с родными, оказавшимися на оккупированной территории. Да и на фронт ехали, не к границе, а под Киев…

— Расскажите, товарищи, что-нибудь интересное, — говорю я, чтобы развеять их настроение.

Война была где-то рядом, но по-настоящему ее еще не видели, а перед глазами стояло недавнее прошлое.

— Помните, ребята, ученье, — начал сержант Подкопай, — что проводилось с нами за четыре дня до войны?.. На рассвете выбросили нас в тыл «противника». Ветер был сильный и меня отнесло почти к самому селу. Приземлился. Посмотрел вокруг — никого не видать. Собаки, и те спят. Погасил парашют, сложил его и вдруг чувствую чей-то взгляд. Оглянулся — у хаты весь в белом стоит старый, седой дед и смотрит в мою сторону.

— Эге, думаю, за кого же он меня принимает? Всполошит сейчас своих, те в сельсовет, поднимут шум, дойдет до «противника» и пропала наша внезапность… Считай, все ученье пойдет насмарку… Надо с ним поговорить…

Потихоньку, осторожненько, чтобы не напугать, направился к нему. «СВТ» за плечами, сам улыбаюсь. Увидел меня дед, спокойно стоит и ждет…

— Доброго утра!

— Здоровеньки булы! Звидкиля будзтэ?

— Да с неба, дедушка. Парашютисты мы… Ученье проводим… Выбросили нас, значит, пораньше, чтоб никто не видел, чтоб, значит, сохранить внезапность.

— Если бы на войне, я бы вас, дедушка, в плен взял, а то расскажете противнику, мол видели нас, а если бы сопротивлялись, то, может, и пристрелил бы…

— А хто ж ваш ворог? — Деникин чи Махно, а може, хвашист?

— Да нет, дедушка, «противник» у нас называется — «синие», а враг, наверное, он и есть фашист…

— Та що ж це вы, товарыщ боець!.. Та хиба ж я пиду доказувать якимсь там «сыним», або хвашистам на своих червоноармийцив… Та я скорише сгыну с цього свиту, чым таке чорне дило зроблю… Идить соби и не турбуйтесь.

— Ну спасибо, дедушка, — говорю ему с облегчением, крепко жму руку и, не оглядываясь, бегу на пункт сбора…

— А мне, — вступает в разговор молодой десантник Петя Кушкин, — на этом ученье опять не повезло… С Подкопаем мы договорились держаться вместе. А в самолете, после команды «Пошел!», я немного задержался. Что-то боязно стало. Спасибо Попов-Печор поддал сзади. Пока раскрылся парашют, то да се, стал смотреть где Подкопай и не увидел его. Стропы у парашюта немного подзапутались, и меня отнесло прямо на болото. Приземлился один, весь в тине и болотной жиже — еле выбрался. Откуда-то доносится артиллерийская стрельба. Стал я искать ориентир — высоту 136,0. Справа вроде бы она, и совсем с другой стороны вроде бы тоже она… На карте высота обозначена, а тут, на незнакомой местности, да еще после прыжка в болото — ищи ее эту высоту…

Решил подать сигнал — засвистел «под соловья». Житель я городской и живого соловья отродясь не слышал. Ребята, правда, показывали, да разве запомнишь…

Вот я свищу и жду — никто не откликается. Какая-то пичужка услышала и сразу улетела.

«Чего же ждать, — думаю, — надо идти на ориентир, а то все соберутся, а меня нет и опять Петя Кушкин в отстающих».

Где можно — бегу в рост, а где место открытое — перебежками. Вдруг слышу, кто-то бежит мне навстречу. Притаился я, чтоб, значит, сохранить внезапность. Смотрю, весь взмыленный несется Подкопай. От радости я чуть не задохнулся, а он уже проскочил мимо, того и гляди — уйдет.

— Ваня! — закричал я не своим голосом. — Куда же ты?

Остановился он, смотрит на меня, видать, не узнает, а потом засмеялся и спрашивает:

— А ты куда?

— На пункт сбора, — говорю, — и показываю рукой направление.

— Эх, — говорит, — Петя, пора бы тебе уже стать настоящим разведчиком — два месяца служишь. — И побежали мы с ним обратно…

Все засмеялись.

— А ученье интересное было, — продолжает Петя, — наверное, и на войне так может быть?

— Вот видишь, — улыбается Подкопай, — а говоришь «не повезло».

…Уже две недели стоит под Киевом в резерве фронта 6-я воздушно-десантная бригада. Утро. На опушке рощи после ночных занятий отдыхает рота десантников. Оружие в козлах. Люди разговаривают, курят, слышен смех.

Вместе с командиром роты мы сидим несколько в стороне. Разговор идет об особенностях перехода от ночного боя к дневному.

— Главное, — говорю я, — это не только решить поставленную задачу, но и создать условия для успешных действий в светлое время…

Подъезжает с завтраком кухня. С ней прибыл и старшина. Среди бойцов веселое оживление. Он подходит с докладом к командиру роты, потом командует:

— Приготовиться к завтраку!

Все встают, достают котелки.

— Повзводно! — «поет» старшина, — третий взвод, первый, второй — в две шеренги, становись! Смирно!

Докладывает командиру роты.

— Вольно!

Из-за рощи появляется тележка с домашним скарбом. Впрягшись в длинные ручки, тянет ее пожилой колхозник. Ему, толкая тележку сзади, помогает молодая девушка. Рядом с подвязанной рукой идет еще не старая женщина, видимо, ее мать. У всех усталый вид. Возле роты тележка останавливается.

— Товарищи бойцы! — обращается к нам колхозница, — чи не дастэ водыци попыть?

— Дадим, — отвечает командир роты, — садитесь с нами, вместе позавтракаем!

Рота полукругом устроилась вокруг семейства.

— С Новоселиц мы, — рассказывает колхозник, — це за Киевом… Через наше село дуже багато людей прошло — и нашего брата и военных. Бежит народ от нимця и уси в один голос — лютуе «Гитлер»! Невинных людей расстрелюе та вишае. Худобу, зерно, барахло домашне — все забирае. Молодежь, як скотину, грузять в товарняк та гонють в Ниметчину.

Продолжает колхозница:

— Ну, и страшно стало оставаться з ворогом. Як фронт пидийшов до нас, бросылы мы все. Идемо в Дударково до родычей, да бачите, покы йшлы, хлопчика Ивана поховалы…

На ее глазах появляются слезы…

— Нимець з самолету вбыв, та и мене раныв.

— Скорей бы на фронт! — раздается голос десантника, — рассчитаться с фашистами.

— Думаемо переждать, — говорит колхозник, — поки Червона Армия одгоне нимця вид Киева…

— Дойдемо до своих, — говорит девушка, — повернусь до миста, запышусь на курсы санинструкторив, а потим на фронт. Хоть що-небудь зроблю за нашего Ивана…

И вновь катится тележка по полевой дороге. Когортой богатырей стоит рота в развернутом строю. Суровы лица бойцов. Силой веет от них. И кажется, что десантники прикрывают собой идущих по пыльной дороге людей с тележкой, села, поля и рощи до самого горизонта…