Мгновение - вечность

- Покушал хорошо, - Нефёдов ублаготворенно тронул пряжку курсантского ремня. - Силенок хватит.

- Тогда по коням, - сказал Баранов, отворотясь от новичка, готового, похоже, идти в бой с песней...

"...Вокзал-1, Вокзал-1", - думал Венька, набрасывая парашют, вопрошающе глядя на механика, как будто тот мог объяснить, что происходит, как все понимать... Вокзал-1 - конечная станция его "гражданки", черта, за которой в безвозвратном прошлом оставались Сысерть, молодецкие прыжки с плотины в воду, - девочки на берегу замирали и ахали, - соревнования на уктусском трамплине, первый полет в аэроклубе Арамиля... Он готовился, готовил себя, полагаясь почему-то не на наше превосходство, в котором нельзя было усомниться, а на равенство сил... получил же обухом по голове. Вокзал-1 - конец "гражданки", и - встреча, которую, напротив, ждал. Взгляд из-под шляпки: так бывает? Да, бывает...

Вот туда!

...Едва скрылся за хвостом ветряк, как темным провалом в степи обозначилась Волга. Не сбоку, не вдоль борта, как на пути в Заплавное, а поперек их движения. И город стал подниматься во всю свою непроходимую ширь. И все, дошедшее из него после двадцать третьего августа, понеслось перед летчиком бессвязно и пестро. Черное, в струпьях, неузнаваемое лицо обгоревшего Мишки Плотникова появлялось то в окне госпиталя, охваченного пожаром, то - в исподнем, хорошо заметном с воздуха, - в заторе центральной переправы, - то на барже, идущей ко дну... вся беспомощность и все отчаянье человека, теряющего жизнь в расцвете лет, - в раненом, которого добивают... Венька понял молчание взлетавших на отражение налета: они оглушены, подавлены, как был выпотрошен и раздавлен "мессером" он, и не смеют раскрыть рта, признать свое бессилие. Город, устрашавший его издалека, в Заплавном, готовил ему встречу с Мишкой, вел счет на минуты...

Вдруг раздался сбой мотора.

Венька расслышал его явственно.

Страшась Вокзала-1, страшась возврата с полпути, недоказуемости сбоя, такого очевидного, он уменьшил обороты... Приотстал... Баранов мчал на площадь, где мороженщик набивал формочки ценою в пятнадцать, тридцать, пятьдесят копеек, а теперь там немец, сумевший за год пропереть до Волги... Как? Почему? И он должен отдавать за это жизнь?!

Принужденно и вместе в согласии с собой, выворачивал он "ЯК" в сторону от города, на свой, левый берег, покаравший Свету, наполовину чужой...

Когда из пяти поднявшихся на задание возвращается один, стоянка в растерянности: кто?

"Лубок!", "Подбит?", "Неисправность мотора...".

Уткнувшись лбом в ладони, скрещенные на станине прицела, старшина отсиживался в прогретой кабине "ЯКа". Осенняя поземка завывала в щелях, а пришел он в полк среди майского цветения, и с каждым днем все круче был водоворот, подхвативший его, как щепку. В Песковатке попалась ему на глаза заметка: "Лейтенант Баранов сбил "Хейнкель-111". Московский корреспондент, и носа в полк не казавший ("Прячется по щелям в штабе фронта", - говорили о нем), расписывал и облачность, и высоту, и ракурс, и то, как падал "хейнкель", "оставляя черный шлейф дыма", а про сержанта Лубка, участника боя, ни гугу. Как будто не Лубка в упор хлестал подфосфоренный свинец турельных установок... Баранов, стало быть, герой, о нем гремят газеты и листовки, а Лубок, видишь ты, щит героя. Как бы подручный, второй сорт... Это - -справедливо? Дудки! Нема дурных!.. Эскадрилья по-прежнему селилась кучно, Венька же теперь предпочитал "хутора". И ужинать ходил отдельно... в интересах Светы тоже... В Песковатке "юнкерса" раздолбали их так, что самолет Баранова, оставшись без хвоста, просел на попу, задрав нос, как карлик-коротышка. На самолете Веньки осколок срезал трубку Пито, торчащую из крыла подобно руке, замеряющей встречный поток воздуха. Машина стала безрукой, лишилась прибора скорости, в воздух такой самолет не поднимешь...

Не успели очухаться - гудит вторая волна "юнкерсов"...

"Вылазь!" - скомандовал ему Баранов, не имея исправного "ЯКа". И тут он впервые увидел лицо командира, каким оно, наверно, бывает при схватке с тем же "хейнкелем", которого они вдвоем давили до копра...

Плексиглас кабины скрыл ожидание опасности, преобразившее лицо Баранова. Не теряя времени на выруливание, он взлетел прямо со стоянки, по ветру, и на виду всей Песковатки, прыснувшей врассыпную, по щелям и укрытиям, с ходу отрубил ведущего "ю-восемьдесят восемь"... Грузный, толстобрюхий, он рухнул за деревней, технари тут же кинулись к "юнкерсу" на стартере - разжиться инструментом, проводкой, плексигласом...

Венька как сидел на траве, свесив ноги в щель, так и остался сидеть, потрясенный... Увидев Баранова не со стороны, а на его, Лубка, месте, в кабине, его, ослепленного, без прибора скорости "ЯКа", - скорость для летчика все, - Венька как бы прозрел. Как бы открыл для себя Баранова. Понял, кто перед ним. Какая пропасть разделяет его, курсанта-скороспелку, и летчика-истребителя мирного времени, божьим даром наделенного. "Великий Баранов", - признал он. И никто не мог изменить его нового, выстраданного взгляда на командира. Даже сам командир, вложивший в схватку с "юнкерсом" столько, что, заходя на посадку, забыл выпустить шасси... Света, первой кинувшаяся на место с флажками финишера, пульнула "ЯКу" в лоб красную ракету. Отрезвила Баранова, привела его в чувство, он сел благополучно...

"Вене Лубку, лучшему другу по Сталинградскому фронту, - надписал ему фотокарточку Баранов. - Помни Песковатку!"

- Вылазь! - донесся до Веньки голос Баранова, с непокрытой головой входившего в капонир в сопровождении двух летчиков. Инженер эскадрильи следовал за ними.

"Нет Нефёдова", - отметил Венька, кубарем скатываясь, в то время как старший лейтенант поднимался с противоположной стороны, чтобы перепроверить инженера, уже отгонявшего мотор.

На командира, собственно, никто не смотрел: все решал звук двигателя... Инженер, предоставляя свободу действий Баранову, отошел в сторонку; оба летчика не столько слушали, сколько под впечатлением гибели Нефёдова приходили в себя. Один Венька не сводил с Баранова глаз. Была надежда, что мотор не запустится. Но, почихав и покашляв, он перешел на шелестящий посвист малого газа. "Малый газ - не показатель", - сказал себе старшина, зная в душе, что мотор исправен и что штрафная эскадрилья ему уготована.