Большая Медведица

В полглаза Святой пробежал по газетному шрифту.

— Попал ты, Эдька.

— Куда?

— Во всесоюзную прессу, на, поинтересуйся, что о тебе в Москве строчат.

— Вот сучки, кто?

— Читай и все поймешь.

Брат внимательно изучил статью.

— Вроде как про нас пишут. Но мы срубили четыреста пятьдесят тысяч, а тут намарано, что семьсот. Выходит, подогрелись бабы за наш счет! А где, интересно, мы денежки проворонили?

— Наверное, я виноват. В кабинете директора обязательно должен быть сейф, но я его просмотрел. Мужик с девкой видимо, спецом базаром своим меня от него отвлекали. Вот, собаки, но я еще вернусь.

— Олега, вы давно тут заседаете?

— С двенадцати.

— Слева от крыльца девчонки читинские колготками торгуют, видели их?

— Само собой.

— Они — маленькие спекулянтки, но ноги у них — будь здоров, давай отмажем красоток?

— От кого?

— К двум часам Беспалый приказал им две тысячи рублей приготовить, а то…

— Рэкет что ли?

— Так получается, совсем наглость потерял. Отмажем, Олег Борисович? Не пожалеешь.

— Отмажем, а насчет танцев — манцев: это по Эдькиной части. Без пятнадцати время, айда?

Прислонившись к металлическим трубкам заборчика, метрах в девяти от входных дверей ресторана, братья наблюдали за не замечавшим пока их Игорешкой, который угощал мороженым Линду.

— Не кусай ты, глупая, горло заболит. Облизывай, вот так, видишь? Щенок про ангину не хотел ничего знать, и продолжал отхватывать то, что ему предлагал хозяйский сын.

— Девочки — припевочки, все ништяк. С данью убацал. Пьем, как вчера или похлеще?

— Хлеще некуда вроде. Костя, а вон тот парень, что в темных очках, кто это?

— Мариночка, ты, в самом деле, его не знаешь?

— Нет — облизнула та крашенные губы.

— Это Эдик Иконников. Чемпион вооруженных сил по боксу в тяжелом весе.

— Заливаешь, поди?

— В натуре! Это сейчас он исхудал, а зимой в форме себя держит, познакомить?

— Познакомь, скажу ему, чтобы он тебе морду набил за то, что ты вчера меня спаивал.

— Спасибо на добром слове.

— Игорюха, убежит она, не дай бог, смотри.

— Не убежит, — подпрыгнул он с газона и отряхнул трико — она знаешь, как мороженое любит?

— Как?

— Как я.

— Эдуард Борисович, гуляем!

— Дотрекался?

— Ты — чемпион вооруженки по боксу, холост, детей не имеешь, судимостей тоже.

— Ты их предупредил, что я маньяк, насилую вот таких как они, потом убиваю и съедаю?

— Забыл.

— Бывает. Что по дани?

— Нормалек, мы в стороне. Беспалому они скажут, что Святому уплатили. Молоток я?

— Башковитый, ничего не попишешь.

С универмага, находящемся в одном здании с «Кристаллом», вышел груженный свертками Воробьев и, заметив братанов, направился к ним.

— Здорово, бродяги. Неделю целую вас не видел.

— В Чите промышляли — нехотя отозвался Олег.

— Пошли, пожрем?

— Благодарю, Санька, мы только отстрелялись.

— Пойдем, все равно баклуши бьешь.

— Мы Беспалого пасем, он сейчас притопает матрешек вон тех потрошить.

— Святой, вечером в спортзал приходи, я тебе гостинец приготовил.

— Вот за это спасибо, только громко не говори, а то вместо меня легавые нагрянут.

Пингвин перебросился с торговками несколькими фразами и, отойдя к сидящему на корточках Бурдинскому, кивнув на Олега, что-то забормотал. Женька, уперев глаза в асфальт, выслушал его и, отвалившись от теплой завалинки, шагнул к Святому.

— Почему с телок филки срезать не даешь? — выплюнул он изжеванную папиросу в их сторону.

— Воруй, кто тебе мешает. А девчонок не тереби, это Костины подружки.

— Таким методом значит, на хлеб мне зарабатывать ты вроде как запрещаешь?

— Не блуди, Беспалый, не надо. Никто тебе ничего не запрещает. Как можешь, так и руби «капусту», но этих, именно этих матрешек, не тронь.

— Без свидетелей потолкуем?

— Это не свидетель, а мой младший брат. Можешь говорить при нем, что угодно.

— Я в курсе. Просто молодой он еще, а поэтому от арестантской жизни далек.

— Ну, пойдем, уважу тебя.

В тени тарного склада за кабаком они выбрали парочку пустых, из — под пива, ящиков и сели.

— Лично ты, Ветерок и Эдька пацаны путевые, а вот Рыжего и Кота зачем пригрели, понять никак не могу. Первого весь поселок в жопу пинал, теперь он их, а из за вас его боятся. Костя вообще ментяра натуральный и кенты у него в основном легавые, зачем он тебе?

— Про Вовчика базар отдельный, а вот Кот.… Это для тебя он такой, а мне приятель. Не потому конечно, что когда-то в ментовке околачивался. Шкура у него действительно красная, не спорю, но я с ним под пули хожу, а о людях я сужу по их поступкам.

— Жука за что мякнули?

— Думаешь это мы?

— Тут и прикидывать нечего, сожительница его видела, как он за угол дома прошел, потом «жига» ваша туда юркнула — и Руслана не стало.

— Побазарим, раз такое дело. Припылишь ко мне часиков в десять. Ленка с ребятишками в Читу уедет, один я в квартире буду. Посидим, побухтим не торопясь.

От жары на березке трубочкой свернулись листья. На подоконнике распахнутого окна зала дружелюбно повиливал лохматимой хвоста прохожим сенбернар. Все приходящее уходит. Возникает ниоткуда и пропадает в никуда. Подтверждая эту истину, душные сумерки медленно втягивал в себя знойный день, превращая его в дождливый вечер. Ослепительно длинная молния фыркнула в небе над Первомайском. Испугав Линду, разбудив Олега и сыпанув на зеленый поселок дождем с градом, Илья — пророк не надолго притих.

«Девять сорок», — потянулся, хрустя хрящами, Святой и, сполоснув морду, накинул поверх тенниски походную, из плащевой ткани синюю ветровку.

— Линда, я по делу отчаливаю. Не теряй меня и не вывались, смотри, на улицу.

Щенок понимающе мотнул вислыми ушами и снова лег на подоконник. Плохая погода распугала любителей тяжелой атлетики и в огромном, пустом помещении спортивного зала бряцал металлом блинов один Воробей.

— Эй, культурист!

— А-а, это ты, бандит. Под столом сумка, в ней все твое. Правда, не задаром.

Наплечную кожаную кобуру Олег сразу надел под ветровку. На дне сумаря, завернутый в тряпку, лежал двенадцатого калибра обрез, смастыренный из новой двустволки.

— Сколько за все?

— Семнадцать штук. Оперативку-то почто сразу нацепил, пестик, что ли имеешь?

— Откуда, Саня? Огурец в ней таскать буду.

— Не доверяешь мне?

Святой отломил деньги и придавил их к настольному календарю общей тетрадью.

— Воробей, я сматываюсь.

— Торопишься?

— Паренька одного в гости жду.

— Всего хорошего, шлепай.

В коридоре Олег сунул «ПМ» под мышку и, пошевелив корпусом, взмахнул руками: «Удобную штуку менты придумали».

Дождь, катая по асфальту градинки, барабанил веселее. По направлению к его дому вышагивала высокая сутуловатая фигура в черной болоневой куртке с капюшоном на голове. «Кажется, Беспалый», — свистнул Святой. Женька обернулся и, заметив его, стоящего на лестнице под козырьком здания, побежал.

— Льет, как из ведра, я до тебя рулю.

— Планы чуть изменились. Шагнем в «Кристалл», до моей хаты пока доберемся, промокнем.

— Мне все равно.

И они рванули в ресторан. Отряхнувшись от влаги небесной, устроились ближе, к эстраде.

— Хряпать будешь?

— Нет, и тебе не советую.

— Что так?

— «Ханкой» уколешься?

— Готовая?

Беспалый светанул два заряженных шприца.

— Аида в туалет, вмажемся и потолкуем?

— Нина?! — подозвал официантку Олег, — чай с лимоном, покрепче и погорячее.

— Ужинать будете?

— Спасибо, все равно, — чуть было не сказал, что выблюем, Святой — шоколад есть?

— Имеется.

— Две. Пять минут спустя, обжигаясь горячим напитком, Женька жаловался Олегу.

— Я на положении в поселке, вся шпана подо мной. Что прикажу — сделают, но понта никакого. Колются, траву курят целыми днями. Ничего серьезного с ними не замутишь, все без денег сидят. Как освободился, так вот в этих лантухах — и брожу до сих пор, — потеребил он лежащую на коленях курточку. Возьми меня на делюгу, оденусь хоть по-человечески. Перед женой стремно, за детский садик заплатить нечем, а бывает, что дома и жрать нечего Хорошо, что ее родственники нас подкармливают немного.