Неподдающиеся

Но кто-то крикнул:

— Там Прут! Это он их ведет!

Подойдя ближе и помахав белым платком — уже нашим — я закричал:

— Не стреляйте! Это — мои немцы! Я веду их в баню. А оружие сложено у бункера. Дорога — свободна.

С нескрываемым волнением я сам слушал эти рассказы однополчан в свои восемьдесят лет…

Часто вспоминаю другой курьезный случай на фронте: я возвращался из очередной дальней командировки. Добираться приходилось на попутных машинах.

Решил заночевать в одной формировавшейся артиллерийской бригаде. Было это после тяжелых боев на Смоленщине.

Днем — в огромном сарае — показывали фильм «Два бойца». Картина имела шумный успех, и я после просмотра с гордостью сказал солдатам, что песню «Темная ночь» сочинил мой товарищ — поэт Владимир Агатов, а музыку к ней написал тоже мой товарищ — Никита Богословский. Это услышал старшина батареи. Он не знал, кто я, отозвал меня в сторону, приказал повторить сказанное, после чего объявил решение:

— Такие люди, солдат, не могут тебе быть товарищами! Тебе товарищи — волки в брынском лесу. И, чтоб ты не врал да не смущал моих рядовых, будет тебе три наряда вне очереди!

Я, конечно, отстоял эти три наряда у объекта… Что такое «объект»? В данном случае им оказался никому не нужный стог сена. Однако я очень хорошо уяснил одно: при таком старшине не следует особенно умничать. Поэтому, когда в тот же вечер снова пришла кинопередвижка, я решил о фильме уже не высказываться.

Появились первые надписи: «“Секретарь райкома”. Сценарий И. Прута»…

Старшина, обернувшись ко мне, громко спросил:

— Ну что ж ты, Прут, молчишь? Может, скажешь, что это ты написал?! Что это твоя работа?!

Я подумал и разумно ответил:

— Нет, товарищ старшина! Этот сценарий сочинил не я! Вероятно, однофамилец…

Таких историй можно рассказать много, но, чтобы не получилось впечатления, что война была сплошным поводом к юмору, хочу вспомнить и более тяжелые случаи…

Форсируя Березину, мы попали в «слоеный пирог». Как я уже писал, «слоеным пирогом» фронтовики называли ситуацию, когда сам не знаешь: ты в тылу у противника или он орудует позади тебя. Подобное случалось в разгар ночных боев. Бывали моменты, когда мы двигались чуть ли не в одной линии с отступающими гитлеровцами…

В трудном прибрежном бою у Березины мы потеряли великолепного парня Виктора Шорникова. Похоронили нашего дорогого товарища глубоко в земле, несмотря на то, что кругом рвались снаряды и был ад. Мы оставили дощечку с надписью, чтобы отметить это место, а после окончания войны установить памятник соратнику, отдавшему жизнь за Родину. В моем коллективе это была единственная потеря. Всех остальных я привел домой живыми.

Но, как я впоследствии ни искал, найти место захоронения Шорникова так и не смог: видимо, могильный холмик был сровнен с землей, дощечка с фамилией и датой смерти исчезла.

Когда мы форсировали Вислу и по наведенному мосту вошли в Варшаву, ко мне бросился мальчик с вопросом:

— Как ваша фамилия?!

Я спросил:

— Зачем она тебе?

Он говорит:

— Я хочу ее взять!

— Но у меня фамилия не польская. Моя фамилия: ПРУТ.

А парнишка кричит:

— То — ничего! Я буду — Пруто́вский!

Таким образом у меня в Польше появился названый сын.

Однажды на фронте мой командир дивизии спросил у начальника нашего политотдела: как он объясняет, что начклуба — Прут — довольно часто бывает с разведкой в тылу у противника и всегда возвращается оттуда без всяких происшествий?

Начальник политотдела попытался объяснить:

— Во-первых, это всегда происходит ночью. Во-вторых, всегда в лесу…

— Я вас спрашиваю, почему он возвращается живым?!

— Докладываю: Прут хорошо знает немецкий язык.

— Так что: он с фашистами вступает в переговоры?!

— Никак нет! Но, чтобы войти в лес, обычно ищут тропинку. Вот в самом ее начале Прут вешает табличку, которую всегда носит с собой.

— И что это за «магическая» табличка?

— На ней хорошим немецким языком, крупными буквами написано: «Айнтрит ферботен!» — что означает: «Вход воспрещен!» Наши противники — народ дисциплинированный: раз «вход воспрещен», то в этот лес нечего соваться!

Ночь. Мы в тылу у противника. Подкрадываемся к тропинке. С ее другой стороны — шагах в десяти — расположилась группа эсэсовцев.

Собираемся в обратный путь. Как вдруг я увидел при внезапном свете луны, что на дороге лежит человек. Тот заметил меня и прошептал:

— Вы… Иосиф Прут! Неужели оставите меня здесь?!

И я, совершенно автоматически, поднялся во весь рост, подошел к нему и почти под носом у немцев вытащил к своим. Это был наш солдат, оставшийся здесь после боя с ранением в живот. Фамилия его — Флярковский. Он нашел меня после войны, и мы выпили за Победу и за его спасение [7].

Как-то вызвал меня к себе командир 222-й дивизии и сообщил «по секрету», что завтра предстоит встреча с командиром чехословацкого корпуса — генералом Людвигом Сво́бодой.

— Прошу, Иосиф Леонидович, чтобы об этом никто не знал! Но, пожалуйста, организуйте приличную закуску: я знаю, что у вас кое-что найдется!.. И обеспечьте охрану!

Я прибыл к месту встречи за час до назначенного свидания этих двух командиров. При помощи моих подчиненных накрыл стол. Охрану расставил по местам.

Вскоре прибыл наш командир, а за ним и чешский генерал со своим адъютантом.

Через пять минут после прибытия гостя из домика вышел бледный адъютант и прошептал:

— Беда! Исчез плащ моего генерала!..

Я нашел в себе силы, чтобы спокойно сказать:

— Возвращайтесь к нему, а я все выясню.

Когда дверь за чешским офицером закрылась, я собрал своих подчиненных. Приказал этим десятерым солдатам построиться в шеренгу и рассчитаться на «первый-второй». Когда они это сделали, я приказал первым номерам выйти на шаг вперед. И прошептал, вынимая пистолет:

— У меня в этой штуке — шесть пуль. Первыми пятью я расстреляю вас, а шестую — пущу себе в лоб! От позора! На встречу с нашим командиром прибыл союзник, а вы, сволочи, украли его плащ?! Считаю до трех!

— Не надо, товарищ начальник! — сказал Евгений Родыгин (как я уже упоминал — впоследствии известный композитор). — Прошу вас отвернуться. Через минуту все будет в порядке!

Я выполнил его просьбу. В уме просчитал до шестидесяти. Спросил:

— Ну что?!

Родыгин ответил:

— Все готово.

Я обернулся и увидел висящий на двери плащ. Тогда я вошел в дом, показал чешскому капитану, что плащ на месте.

— Его, наверное, перевесили! — объяснил я.

Встреча закончилась. Тепло попрощавшись, гости уехали. Отбыл и наш командир.

Мы тоже собрались в путь. Я спросил у солдат:

— Как вам в голову пришло позволить себе подобное?!

Евгений Родыгин объяснил:

— Мы думали, что привезли на допрос немецкого генерала, что это — фриц!

С Людвигом Свободой мне довелось встретиться еще дважды уже после войны. Когда он приехал в СССР, его пригласили в Тулу. Председатель тамошнего горсовета, бывший в одно время со Свободой в Москве, хотел показать высокому гостю знаменитый Тульский оружейный завод. После осмотра состоялся скромный ужин.

Хозяин представил гостю собравшихся:

— Здесь — самые знатные люди нашего города: вот — начальник почтового ящика триста сорок семь дробь семнадцать; это — начальник почтового ящика семьсот восемьдесят два дробь тридцать один; рядом с вами — начальник почтового ящика четыреста девять дробь пятьдесят три…

Когда он закончил, Свобода не удержался и сказал:

— Мне очень приятно, но я не вижу здесь главного человека…

— Кого вы имеете в виду? — заволновался хозяин приема.

— Поскольку здесь все «почтовые ящики», почему среди них нет — начальника тульского почтамта?..