Записки прапорщика

- Мы установили, - говорит Курдюмов, - что Авксентьев определенно контрреволюционная личность. Все правые эсеры заняли такую непримиримую позицию по отношению к большевикам, что это вызвало раскол съезда и его наиболее революционная часть во главе с левыми эсерами перешла на сторону большевиков. Петроградский гарнизон, петроградские рабочие целиком на стороне Совета Народных Комиссаров.

По докладу Курдюмова мы приняли постановление о безусловной поддержке Совета Народных Комиссаров.

В первую очередь я решил поехать в Ботошаны, где расположен штаб 9-й армии.

До Ботошан шестьдесят километров по прекрасной шоссейной дороге. Выехал на штабном автомобиле (оказия) в восемь утра. Стоял чудный солнечный день, напоминающий у нас, в Центральной России, август. По дороге внимательно разглядывал деревушки. Мне раньше представлялось, что крестьянское население Румынии живет в гораздо лучших условиях, чем русские крестьяне. Впечатление, однако, получилось совершенно обратное. Деревушки крайне убоги. Маленькие полуразвалившиеся хаты из глины, в одно-два окна. Большинство без труб. Надворных построек почти нет, что указывает на отсутствие скота. Встречные жители поражали своим нищенским одеянием и забитым видом.

Ехавший со мной офицер Генерального штаба сказал:

- Вот, русские мужики недовольны своей жизнью, а если бы они посмотрели, как живут румынские...

- А чем вы объясняете, господин полковник, такое резкое различие между русской и румынской деревней?

- Русская деревня больше пятидесяти лет как стала свободной, а в Румынии до сих пор сохранились феодальные отношения. Крестьяне здесь на самой низкой ступени развития.

- Ну, в этом отношении и у нас не все благополучно. Если нет формального феодализма, то по существу он сохранился. Достаточно вам напомнить фразу чеховской пьесы: мужику куренка некуда выпустить.

- Есть, конечно, такие отношения и в России, но, повторяю, русский мужик значительно богаче и значительно свободнее, чем румынский.

Ботошаны - небольшой городок, утопающий в зелени. Здания совершенно не походят на здания подобных русских городов. Значительно красивее.

Я направился в армейский комитет, помещающийся в военных казармах. Налицо был лишь один дежурный - солдат, эсер.

Узнав о целях моего прихода и о том, что я являюсь уполномоченным культурно-просветительного отдела Военного министерства, он добродушно рассмеялся:

- Поздно хватилось Военное министерство просвещать солдат. Большевики достаточно просветили. Идиотство думать, что сейчас можно ставить какую-то культурно-просветительскую работу. Солдаты только о том и думают, как бы скорее бросить винтовку и отправиться домой. Приказы по радио и воззвания непосредственно вести мирные переговоры окончательно добили фронт.

- Меня информировали в штабе фронта, что положение в армии устойчивое. Армейские комитеты работают, солдаты их слушаются, и ни о каких демобилизационных настроениях речи якобы нет.

- Сволочь там в Яссах сидит. В каждой дивизии столкновения с командным составом. Наших распоряжений не слушают. Большевики точно из-под земли вынырнули. Нет ни одной роты, в которой не оказалось бы теперь большевика. Их только в штабе армии нет да во фронтовом комитете. Нет армии, позиции нет, сплошное братание.

- Если положение таково, - говорю я, - то почему вы не ставите вопроса о принятии мер к немедленному заключению мира?

- Ни армейские штабы, ни лидеры наши не понимают этого. Они питаются благодушными сводками из штабов.

- А как комсостав ваш настроен?

- Как в Февральскую революцию относились к эсерам и к революции вообще, так теперь относятся к большевикам и к максималистам.

Во время разговора в комнату вошли несколько солдат, прибывших из частей.

- Товарищ Андреев, - обратились они к дежурному члену комитета, - у нас черт знает что делается. Штаб дивизии арестовывает большевиков, и не только большевиков, но и всякого, кто заявит, что пора войну кончать. Артиллеристы стреляют по братающимся цепям.

- Солдаты-артиллеристы? - спросил я.

- А кто ж их знает. Говорят, не столько солдаты, сколько офицеры.

- А чего же вы их в оборот не возьмете?

- Вот видишь, товарищ, - обратился ко мне Андреев, - а ты с культурно-просветительной работой.

- А где Керенский? - обратился один из солдат к Андрееву.

- А черт его знает! Сбежал, сволочь...

- Так ведь он ваш вождь! Соловьем разливался: "единение с союзниками", "война до победного конца", "ждите Учредительного собрания".

- Мы, товарищи, на Керенского не ориентируемся, - заявил Андреев. Керенский сыграл свою роль. Он был хорош во время Февральской революции, а потом продался буржуазии. Если бы раньше Керенского турнули, может, теперь уж демократическая республика была бы. Не знаю, верно ли, - продолжал Андреев, - но сдается мне, что выступление Корнилова было не без его участия.

- Конечно заодно, - подтвердили солдаты. - Ясное дело. Как это мог выступить Корнилов, не рассчитывая на поддержку? Эх, попади они к нам!..

- Ну, уж теперь они не попадутся.

"Да, действительно, опоздал я с насаждением библиотечной сети", распростившись с Андреевым, отправился к ожидавшему меня автомобилю.

* * *

Курдюмов как член крестьянской секции Всероссийского совета собирается уезжать в Петроград. Решил проводить товарища. Вечером Курдюмов, Антонов, я и Свешников пошли в кафе - там по вечерам пиво.

Кафе до отказа набито посетителями, среди которых нет ни одного офицера. За соседним столиком группа солдат, один из них с четырьмя Георгиевскими крестами и медалями. Он с таинственным видом шепотом рассказывает что-то своим собеседникам, при этом осторожно оглядываясь в нашу сторону.

Услышав наш разговор о Петрограде, о моей поездке в Ботошаны, об отъезде Курдюмова, солдат - Георгиевский кавалер - сделал попытку вмешаться в наш разговор. К концу вечера, когда в зале уже порядком поредело, казак подошел к нашему столику и, наклоняясь к нам, произнес:

- А ведь Лавра Григорьевич спасся!

- Какой Лавра Григорьевич? - недоумевающе посмотрел я.

- Корнилов, - шепнул казак. - Убежал. Сейчас на Дону. Можно мне сказать вам несколько слов? - продолжал он так же таинственно.

Мы заинтересованно кивнули.

- На Дону Лавра Григорьевич собирает армию, чтобы пойти против большевиков. Разослал во все гарнизоны и города своих людей для записи желающих служить в его армии, притом принимает только офицеров и казаков. Оглянувшись по сторонам, казак еще более приблизил свое лицо: - Моя квартира при комендатуре штаба фронта. Может, зайдете?

Я толкнул ногой Курдюмова.

- Зайдем, - сказал Курдюмов. - А когда?

- Да хотя бы сегодня.

- Сегодня уже поздно. Завтра с утра.

- Только пораньше. Мы с вами сможем и документ соорудить, чтобы спокойно до Дона добраться. Жду. Казак вернулся к своему столику.

Мы продолжали начатый разговор, не желая показать казаку отрицательное к нему отношение. Вернувшись в номер, собрали живущих в предоставленных номерах членов Румкомкреста, рассказали им о разговоре с казаком.

- Застрелить надо сукина сына! - первым выкрикнул Дементьев. Сволочи, открыто вербуют монархическую армию!

- Как ты его застрелишь, когда он живет при комендатуре штаба? сказал Курдюмов. - А вот Румчерод об этом осведомить надо.

Утром пошли в Румчерод, чтобы поговорить с Лордкипанидзе, но его не застали. Другие члены Румчерод а со вниманием выслушали наше сообщение и предложили немедленно обсудить этот вопрос на заседании ревкома.

- Мы хотели бы присутствовать на этом заседании, - сказал я.

- Это, товарищи, не обязательно. Ревком достаточно авторитетная политическая организация, чтобы принять должные меры.

Ревком принял меры. Он написал официальное представление командующему фронтом о том, что в Яссах генерал Корнилов через своих агентов вербует добровольцев в армию для борьбы с большевиками, и просил генерала Щербачева принять меры к прекращению вербовки.