Воспоминания. Стихи. Переводы

Убеждается, что есть такой поэт — М. Талов. Тогда комиссар решил получить

от меня кое-какие сведения, попросил рассказать ему об экономическом

положении России. На это я дерзко предлагаю ему описать мне сначала

экономические положения Австро-Венгрии. Тут комиссар рассмеялся, поставил

печать мне в паспорт и разрешил следовать дальше.

Приехав в Париж, я сразу же отправил Корсунскому его паспорт. Потом я

понял, что это было ошибкой — я остался без всяких документов. Корсунский

же говорил мне со смехом, когда через много лет мы вновь встретились в

России: «Для чего мне был документ с печатью Австро-Венгерской

жандармерии?! Я заявил в полицию, что потерял паспорт, и через 10 дней

получил новый».

Тот же агент, что привел меня в полицию, взял у меня деньги, купил билет в

Вену и проводил до поезда. В Вене я провел два дня. Наконец денег осталось

только на билет до Парижа.

Приезд в Париж. Неожиданная встреча.

«Теофраст Ренодо». У Оскара Лещинского.

Литературно-художественный кружок

В парижский поезд я сел без копейки денег, голодный, грязный, не зная ни

слова по-французски. Твердой цели у меня не было, никаких планов на

будущее не строил, чувствовал себя перышком, унесенным ветром неизвестно

куда и зачем. Все надежды я возлагал на рекомендательное письмо редактора

«Одесских новостей» к парижскому корреспонденту этой газеты Теофрасту

Ренодо (Дмитриеву), тому самому, который в 1932 году покончил с собой, так

как счел позором, что русский эмигрант Горгулов убил президента

Французской республики Поля Думера.

18

В столицу Франции я прибыл холодным вечером 24 ноября (7 декабря) 1913

года. Очутившись один на огромном, шумном, залитом огнями Восточном

вокзале Парижа, я растерялся, сжался в комок. Куда пойти? Где хотя бы

переночевать? Если бы даже и нашелся сердобольный человек, готовый

помочь, я не сумел бы ничего ему объяснить...

Удрученный этими мыслями, я не сразу заметил, что мне усиленно машет

платочком белокурая девушка. Рядом с ней — высокий мужчина. Неуверенно

подошел, терять все равно нечего. И вдруг она обратилась ко мне по-русски,

удивилась, что я ее не узнал. Девушка напомнила мне, что лет восемь назад она,

моя дальняя родственница, целое лето жила у нас в Одессе, приезжала лечиться

на лиманах. Летом родительский дом никогда не пустовал: семья славилась

гостеприимством, останавливались родственники и знакомые, денег с них мои

родители никогда не брали. По молодости я ее, конечно, не запомнил, но сейчас

сделал вид, что все вспоминаю. Оказалось, что она вместе с кузеном встречает

брата, который должен был приехать этим поездом из России. Брат не приехал,

вместо него прибыл я. На вопрос Нади (так звали девушку), где я собираюсь

остановиться, я ответил, что нахожусь в том же положении, в каком была она,

приехав в Одессу. «Тогда вы остановитесь у нас», — пригласила меня Надя. Я

не мог мечтать ни о чем лучшем!

Представьте себе наивного юношу из провинциального города царской

России, внезапно попавшего в огромную блистательную столицу мира, в город-

спрут Париж. Все время своей поездки я мечтал, что как только приеду в

Париж, сразу пойду в Лувр. Но было уже 10 часов вечера, музей, конечно, был

закрыт: «Лувр вам еще надоест, — смеялась Надя, — лучше я провожу вас

завтра по тому адресу, куда у вас есть письмо». И мы спустились на станцию

метро «Восточный вокзал». Я был изумлен, мне казалось, что я попал в

фантастическую сказку из «Тысячи и одной ночи». Ведь в 1913 году не только

провинциал, но и житель Санкт-Петербурга или Москвы не мог себе

представить, что в подземелье вместо кромешной тьмы тебя окружают

сияющие огнями залы, что под землей кипит жизнь, движутся лестницы!

Мы вышли из метро где-то на окраине Парижа, название улицы я не

разобрал из-за темноты да и незнания языка. Меня

19

накормили, дали постель. Утром после завтрака, получив на расходы 50

сантимов, я вместе с Надей отправился на другой конец города к Дмитриеву.

Найдя нужный дом и квартиру, Надя позвонила в дверь и спустилась вниз,

чтобы там подождать меня.

Дмитриев появился где-то через час. Прочитав письмо, он воскликнул:

«Почему они считают возможным направлять именно ко мне всех

приезжающих из Одессы?» Я было собрался уйти, ведь у меня уже было

пристанище. От двадцати франков, предложенных мне на первое время, я тоже

отказался. «Мне нужна работа», — твердил я. Наконец, Дмитриев предложил

мне место ревизионного корректора в своей еженедельной газете «Парижский

вестник». Конечно, я согласился, и уже как коллега был приглашен к обеду. Тут

я сказал, что меня ждут внизу. «Неужели вы думаете, что парижанка будет вас

столько времени ждать на улице?» — изумился Дмитриев. Действительно,

Нади внизу не оказалось. За 10 лет моего пребывания в Париже, я так и не

видел больше этой девушки, ведь ее адреса я не знал. На вешалке в ее доме

осталось мое замызганное грязью пальто.

Дмитриев помог мне снять номер в дешевом рабочем отеле, однако

положенного жалованья мне на жизнь явно не хватало, и я решил разыскать

студента Бориса Горбачева, адрес которого дал мне в Одессе композитор

Мельмейстер. В тот же вечер, а было это на третий день по приезде в Париж, я

познакомился у Горбачева с поэтом и художником Оскаром Лещинским. У

Горбачева собралась компания русских студентов Сорбонны. По их просьбе я

прочел свои стихи. Оскар не только вызвался рекомендовать меня в члены

парижского Литературно-художественного кружка, но и предложил поселиться

в своем ателье. Я тут же перебрался к нему. Встретила меня его жена,

художница Лидия Николаевна Мамлина1. Здесь я наконец скинул с себя

сорочку, кишащую вшами. Оскар дал мне свою чистую. Со времени отъезда из

России я ни разу не сменил белья. У меня ведь ничего с собою не было, ехал я,

не имея даже узелка или чемодана.

Прожил я у Оскара недолго. Приближался конец декабря — последний срок

оплаты квартиры, в которой Оскар жил с женой и маленьким сыном,

зарабатывая на жизнь семьи вышиванием подушек. В те времена

домовладельцы в Париже взимали со съем-

20

щиков плату за жилье сразу за три месяца, причем платить можно было не

вперед, а в конце срока. Как и многие эмигранты, Лещинский этим пользовался

и удирал, не дожидаясь конца триместра. Я помогал Оскару по ночам тайком

переносить вещи в другую квартиру. Новое жилье Лещинских было совсем

маленьким, и скоро я остался без пристанища.

Но пока я жил у Оскара. Стол его был завален гранками книги его стихов

«Серебряный пепел», второго номера журнала «Гелиос». Кроме того,

готовились к печати книги П. Чичканова «О творчестве Ходлера» и Эренбурга

«Поэты Франции», книга стихов В. Немирова «Вечерний сад», дебют Веры

Инбер — книга «Печальное вино». Все эти издания финансировал Валентин

Немиров, прожигавший одно за другим «наследство всех своих родных». Здесь

я впервые услышал имя Ильи Эренбурга, склонявшееся у Лещинских во всех

падежах.

Литературно-художественный кружок, куда меня в ближайшую субботу

привел Лещинский, собирался раз в неделю в кафе на авеню d’Orleans, 2. В том

же кафе по другим дням встречались русские политэмигранты. Часто бывал там

Ленин, когда жил в Париже. Его я не видел, это было до моего приезда, знаю об