С крылатыми героями Балтики

На следующий день после моего прибытия в полк я и Красиков отправились в Саранск - столицу Мордовской АССР. У Михаила Васильевича были дела по химической службе, а мне надлежало переобмундироваться в общевойсковую форму, как это уже сделали все в полку. Признаться, очень не хотелось расставаться с морской формой. Она у нас на флоте всегда была предметом особой гордости. Какова же была моя радость, когда я узнал, что могу переодеться, не сдавая морской формы! Красиков позавидовал: у него от морской формы осталась одна шапка-ушанка, остальное сдал еще прошлой осенью.

Под конец того же дня мы вернулись в Рузаевку и прямо к И. П. Парову - нет ли чего нового?

- Есть новость, - сияя от радости, объявил Иван Петрович. - Получено указание завтра погрузиться и отбыть по назначению. Самолеты на месте вынужденной посадки приказано разобрать и доставить в Богослово по железной дороге. Все остальное без изменения.

Погрузились мы быстро. Воспользовавшись свободным временем, остававшимся до отправления эшелона, помылись в железнодорожной бане, хорошо знакомой однополчанам, и прошли санобработку со сменой нательного белья.

Разместились неплохо. В каждом вагоне-теплушке с двойными нарами был выделен старший. В его распоряжении находился неприкосновенный запас перевязочного материала на особый случай, кроме индивидуальных пакетов первой помощи, имевшихся в кармане у каждого. Продукты получили сухим пайком. Питались организованно по вагонам в установленные распоряжением по эшелону часы, три раза в сутки. Кипятком снабжались на остановках. Иногда воду кипятили или подогревали и в вагонах, на печках-буржуйках.

Рано утром 4 апреля состав вывели из тупика, и мы двинулись в путь. В дороге комиссар И. П. Паров регулярно слушал и знакомил нас со сводками Совинформбюро, проводил политбеседы. Мне была предоставлена возможность выполнить план намеченных занятий. Москву проследовали 11-го, а в Богослово прибыли 17 апреля 1942 года вечером.

Богослово

В землянке 3-й эскадрильи капитана Червакова. - Представление командиру полка. - Вечер 22 апреля 1942 года. - Командир и комиссар 1-й эскадрильи. Мое занятие с летчиками 2-й эскадрильи капитана Лушина. - Комиссар Храмов. Печальная новость. - Через Ладожское озеро в кольцо блокады

Шел мокрый снег. Под ногами хлюпала грязь. Темнело. Вот тут и выручили провожатые, своевременно высланные Слепенковым встретить нас. С их помощью без особых трудностей добрались пешком до аэродрома, находившегося недалеко от деревни Богослово. Однополчане, покинувшие Рузаевку месяц назад, были уже там.

И. П. Паров предложил мне остановиться у них в землянке летного состава 3-й эскадрильи. С ее командиром и летчиками я и познакомился в тот же вечер. По ходу беседы зашла речь об утренней физзарядке для летчиков. Я предложил комплекс упражнений, усвоенных мною в академии. Червакову сразу понравилось. Он тут же проделал все сам, запомнил, и уже с утра следующего дня под его команду упражнения стали выполнять все летчики эскадрильи.

Капитану Червакову, энергичному, жизнерадостному, общительному, не было и тридцати от роду. На его богатырски широкой груди сверкали два ордена Красного Знамени за участие в финских событиях и воздушные бои в первые месяцы Отечественной войны. Это был отличный боевой летчик. Подчиненные любили своего требовательного и заботливого командира. Вместе с комиссаром Паровым Черваков занимал небольшое помещение через коридор в общей землянке летчиков эскадрильи. Довольно широкий коридор землянки выполнял роль служебного помещения. Там находился полевой телефон, постоянно дежурил дневальный. За столом работал адъютант (начальник штаба) эскадрильи. Как и в других землянках, спали летчики на дощатых настилах в два этажа. Наверху и для меня нашлось место.

Капитан Черваков вставал задолго до побудки. Ее он объявлял всегда сам, в шесть утра. В летные дни - раньше. Одетый в морские брюки, заправленные в русские сапоги, с голым мускулистым торсом, открывал он дверь в нашу половину и с порога подавал команду: "Интеллигенция, вставайте!" Летчики и я вместе с ними быстро, словно по сигналу боевой тревоги, вскакивали и торопливо одевались. Обнаженные по примеру комэска до пояса, мы выбегали на зарядку. Ее проводил сам Черваков. Начиналась она с бега по кругу, будто специально для этих целей обрамленному кустарником. Впереди бежал командир, за ним комиссар и все остальные летчики эскадрильи. Я бегал в замыкающих. После бега - комплекс упражнений и водные процедуры: под открытым небом умывание и обливание холодной водой из умывальника, устроенного в виде длинного, из жести, закрывающегося желоба с несколькими краниками.

После утренней зарядки и туалета мы шли в столовую, размещавшуюся в одной из самых просторных землянок. Там пища только подогревалась. Готовили ее на кухне в деревне и в установленные часы доставляли машиной в герметически закрывающихся бидонах. Отбой - в 22 часа. В 3-й эскадрилье - по команде самого Червакова.

- Интеллигенция, спать, - объявлял он за 10 - 15 минут перед тем, как погасить свет от аккумуляторов, питавших миниатюрные лампочки.

Аналогичный распорядок поддерживался и в других эскадрильях.

Санчасть (небольшой лазарет и медпункт, развернутые в крестьянских избах Богослова) возглавлял военврач 2-го ранга Медведев. Ему было около пятидесяти. Опытный хирург. В лазарете делал некоторые полостные операции. Например, по поводу острого аппендицита. Их было немного, но они повышали авторитет доктора Медведева как среди военнослужащих, так и среди жителей деревни, обращавшихся к нему за помощью. В помощи он никому не отказывал. (Вскоре после нашего убытия в Ленинград доктор Медведев, к сожалению, трагически погиб.)

На старте в часы полетов дежурила санитарная машина с опытным фельдшером.

На следующий день, 18 апреля, мне надлежало представиться командиру полка. О нем я уже был наслышан и знал: однополчане любили его. Я. 3. Слепенков представлялся в моем воображении личностью незаурядной. Под началом этого уважаемого всеми человека мне предстояло выполнять ответственные функции авиационного врача. (Специальной подготовки в академии для работы в авиачастях мы тогда не получали.) Желание работать хорошо было. Но как выйдет на деле?

Смогу ли найти общий язык с командиром, летчиками, техническим составом? Сумею ли в достаточной мере соответствовать строгим требованиям авиационной службы? Ответов на эти вопросы у меня тогда еще не было. Они пришли позже. И не вдруг. Функции мои становились для меня все более ясными по мере того, как я уяснял задачи, решаемые полком, особенности нелегкой боевой работы авиаторов в воздухе и на земле, лучше узнавал людей и роль каждого из них в сложном и динамичном полковом организме. События нашей повседневной жизни вовлекали меня в общий круговорот. Возникавшие ситуации определяли мои текущие врачебные задачи и подсказывали способы их решения в каждом отдельном случае. Лишь по мере накопления опыта оказывалось возможным быть не просто участником событий, но активно вмешиваться в них, все более действенно помогать командиру в поддержании и повышении боеспособности авиационной части.

Направляясь в землянку Слепенкова, чтобы представиться, я волновался, конечно. Стучусь. Слышу приглашение войти. Открываю дверь и переступаю порог. Вокруг грубо сколоченного из досок стола семь человек. Знаю только одного капитана Червакова. Остальных вижу впервые. Капитан Черваков, понимая мое смущение и цель визита, поспешил на помощь. Встретившись со мной взглядом, он кивком головы указал на более молодого по виду майора. Догадываюсь: это и есть командир полка. По-уставному докладываю:

- Товарищ майор, старший военфельдшер Митрофанов прибыл в ваше распоряжение для прохождения дальнейшей службы.

- Как, опять фельдшер? - удивленно спросил командир, взглянув на сидевшего рядом с ним второго майора, видом постарше. (Вопрос, как я понимал, возник по ассоциации, ведь до меня обязанности врача полка исполнял фельдшер.) - Федя обещал врача, - с заметным разочарованием, будто про себя заметил Слепенков, повернувшись в мою сторону.