А. Блок. Его предшественники и современники

совокупность всех этих вещей, при этом и в совокупности их обнаруживается

складывающееся, искомое, но еще не обретенное единство. Предшествующие

«Незнакомке» стихотворения «Там, в ночной завывающей стуже…» и «Твое

лицо бледней, чем было…» — произведения «космической», «кометной» темы;

они явно связаны, с одной стороны, с попытками освоения «кометных»

художественных образов Ап. Григорьева в «Стихах о Прекрасной Даме» и, с

другой стороны, с самим Ап. Григорьевым. «Кометная» тема выглядит совсем

иначе, чем в первой книге Блока, и несколько иначе, чем у самого

Ап. Григорьева. Основным тут надо счесть стремление очеловечить,

персонифицировать «комету», трактовать ее как особую личность — при

сохранении всех ее «мировых» и «катастрофических» свойств. Должно

возникнуть живое, определенное человеческое лицо из «космической» вьюги,

из звездных катастроф:

Там, в ночной завывающей стуже,

В поле звезд отыскал я кольцо.

Вот лицо возникает из кружев.

Возникает из кружев лицо.

Так продолжается до конца четырехстрофного стихотворения — должны

органически спаиваться, сочетаться «кружева» и «мироздание», «вьюга»

должна восприниматься как стихийная человеческая страсть и одновременно

как космический хаос. Безусловно, это в большой степени удается Блоку, —

стихотворение принадлежит к числу сильных программных вещей Блока; о том,

насколько оно было принципиальным и характерно выражающим поэта,

говорит хотя бы тот факт, что оно цитируется в двух важнейших его

теоретических выступлениях, отмечающих мировоззренческие переломы, а

именно — в статье «Безвременье» (1906) и докладе «О современном состоянии

русского символизма» (1910). Ап. Григорьев, которого совсем по-новому

начинает творчески осмыслять Блок в этот период, никогда не рискнул бы

поэтически на такие прямые, непосредственные переходы между философски-

обобщающей темой «кометности» и человечески-эмпирическим планом:

прямые переходы от «хаоса» к «кружевам» были бы для него бенедиктовщиной.

Блоку такой переход удается, и вопрос состоит именно в том, почему и как ему

это удается.

Прежде всего, важен тут подтекст «публицистики», от которой

открещивался молодой Блок, т. е. искания социального истолкования личных

тем, связанные со стихами о 1905 годе и вообще с переживаниями первой

русской революции. Это — основа. Однако прямой социальной темы в

стихотворении нет. Едва ли она вообще здесь возможна в прямом виде. Поэтому

в стихотворении есть вызывающая резкость в скрещении двух планов, чего нет,

скажем, в стихотворении «Твоя гроза меня умчала…». Однако в каждом из этих

двух случаев по разным причинам прямо не присутствующая социальность

ассоциативно подсказывается общим потоком стихов этой поры. Для

стихотворения «Там, в ночной завывающей стуже…» особенно важно то, что

космической «стуже» отчасти противостоит, отчасти же сливается с ней образ

женщины «южных», «диких» страстей — цыганки или испанки, вырастающий

из метели и с ней же противоборствующий:

Вот плывут ее вьюжные трели,

Звезды светлые шлейфом влача,

И взлетающий бубен метели,

Бубенцами призывно бренча.

Третья строфа начинается строкой: «С легким треском рассыпался веер» — в

итоге «кружева», «бубен», «веер», сливаясь с метелью, метафорой стихии,

хаоса, создают внутренне противоречивый образ страстной южной женщины;

глаза женщины обращены на север, и отсюда — «Мне, холодному, жгучая

весть». «Он» становится севером, «она» — югом. Оба приобщаются к

космическому хаосу. В сущности, движение метафор довольно просто Все дело

в том, что «мировое» и «личное» сливаются не прямо, но в лирических

персонажах-характерах. Посредничество театрализованного персонажа (ибо

«испанка» или «цыганка», охваченная «мятежной» страстью, — это театр) и

разряжает остроту прямого столкновения личного и общего, иначе у ситуации

был бы риск стать просто комической, как это получалось часто у

упоминавшегося выше Бенедиктова.

Возникает в итоге программно-резкая вещь, дающая совершенно иное, чем

в первой книге Блока, истолкование «кометной» темы. Однако внутренняя

противоречивость персонажей, приобщенность их к «хаосу», к чувственным

стихиям социальна только косвенно; это требует изнутри дальнейшей

конкретизации персонажей и всех обстоятельств в стихе. Поэтому последующее

развитие темы приводит к тому, что в стихотворении «Твое лицо бледней, чем

было…» женщина-комета предстает в обстоятельствах городской жизни, и

отношения ее с кометой-мужчиной (что тоже обнаруживает явную связь и

переосмысление образов-тем Ап. Григорьева) даются в страданиях и горечи

отношений современных людей: «ее» лицо «бледней, чем было» тогда, когда

они впервые встретились на земле, в городе, потому что они прошли круг

современных переживаний, «где страсть и горе сочтены». Сейчас все дело в

том, насколько сохранились в них высокие космические стихии:

Мы знали знаньем несказанным

Одну и ту же высоту

И вместе пали за туманом,

Чертя уклонную черту.

Но я нашел тебя и встретил

В неосвещенных воротах,

И этот взор — не меньше светел,

Чем был в туманных высотах!

Все последующее и должно быть воскрешением, новым приобщением к

полузабытой, задавленной горем современной жизни космической стихии:

Не медли, в темных тенях кроясь,

Не бойся вспомнить и взглянуть.

Серебряный твой узкий пояс —

Сужденный магу млечный путь.

В итоге — «страсть и горе» даются в столкновении со «стихиями» опять-таки в

некоем душевном абстрагировании, без достаточной социальной и бытовой

конкретизации. По внутренней логике развития искусства Блока, поскольку все

это происходит на фоне других блоковских тем и в сплетении с ними и

наиболее острой потребностью является именно социальная конкретизация, она

и должна вспыхнуть в какой-то момент особо резко: именно так происходит в

основном стихотворении «Незнакомка».

Тут возникает отчасти парадоксальная ситуация. В стихотворении, если

оставаться строго в границах его фактического, реального образного

содержания, нет «космической», «кометной» темы. Решительно ни из чего не

следует, что появляющуюся в пригородном ресторане загадочную женщину в

«упругих шелках», «шляпе с траурными перьями» и «темной вуалью» можно

было бы счесть за «комету». Социальный и бытовой планы даны так густо, с

такой гротесковой обостренностью, что и для лирического плана нужна

специальная бытовая мотивировка: опьянение того, в чьем восприятии эта

женщина «веет древними поверьями» и «глухими тайнами». «Кометность» тут

возможна только в косвенном виде, реально же в стихотворении есть острейшее

противоречие социального и лирического планов. Дело не просто в отсутствии

сюжета «кометности», но еще и в том, что поэтически в стихотворении нет

темы стихии. Стихия здесь ушла в «болотность». Реальной темой

стихотворения является противоречивость современной любви,

противоречивость сознания современного человека, потому-то с такой остротой

художественно сталкиваются два плана. Поэтому когда Блок от стихотворения

переходит к драме, то обнажаются все реальные подтексты его художественных

исканий. Драма «Незнакомка» относится к осени 1906 г., и к той же осени

относится включавшееся во втором издании «Нечаянной Радости» в общую

подборку стихов о Незнакомке стихотворение «Шлейф, забрызганный

звездами…»:

Кубок-факел брошу в купол синий —

Расплеснется млечный путь.

Ты одна взойдешь над всей пустыней

Шлейф кометы развернуть.

В окончательной концепции второго тома это ничего нового не дающее