У Южного полюса

7 октября в 5 часов утра я пустился в одиночку в путь в

сопровождении шести собак, уложив на сани максимальное

количество продовольствия. Я шел на лыжах впереди, за мной

следовали собаки, тащившие сани.

К полудню того же дня я вошел в хижину на острове Иорк.

Там стояла мертвая тишина. Не было ни Элефсена, ни Муста,

ни собак. Я стянул перчатку и положил руку на кусок тюленьего

жира, лежавший на очаге. Жир еще полностью не остыл, значит,

Муст и Элефсен не больше четырех часов назад были еще в

хижине. Вероятно они завтракали около восьми утра, и жир тогда

еще горел. Судя по наличию спальных мешков и различных

предметов оборудования, можно было думать, что хижина еще

не покинута и что перед своим отъездом на мыс Адэр обитатели

еще раз зайдут сюда. Понятно, нельзя было знать, когда именно

это случится.

Обмакнув свой указательный палец в расплавленный и

почерневший тюлений жир, я написал на куске парусины

несколько слов. Это было распоряжение Элефсену и Мусту немедленно

возвращаться на основную базу, захватив с собой лишь наиболее

ценные образцы из коллекций. Остальное можно будет увезти

весною на санях или же переправить летом на шлюпке.

После этого я поел холодного тюленьего мяса, отрезав его

от куска, висевшего под низким потолком на лыжном ремешке, и,

дав отдохнуть собакам, пустился в обратный путь к мысу Адэр.

Ровно в 11 часов вечера я уже был на основной базе на мысе

Адэр, здорово проголодавшийся, но не чрезмерно утомленный.

За время, прошедшее с 5 утра, я отмахал 46 английских

миль.

Мои товарищи, по собственному опыту знавшие о трудностях,

какие встречаются на пройденном мною пути, сначала не хотели

верить, что я успел побывать на острове Йорк. Убедившись же

в истине моих слов, они не могли скрыть своего восхищения.

Между тем состояние Гансона в последние дни сильно

ухудшилось. Каждый день можно было ждать катастрофы.

Привожу здесь несколько записей из моего дневника,

относящихся к этому печальному периоду.

Воскресенье, 8 октября. С Гансоном сегодня очень плохо.

Его самого беспокоит собственное состояние. Такого рода

беспокойство я замечаю у него впервые.

В 10 часов явились с острова Йорк с различными

коллекциями Элефсен и лапландец Муст.

3 часа дня. У Гансона рвота, что бы он ни съел. Врач неутомим

в своем уходе за ним, но состояние Гансона его явно озабочивает.

Остальным участникам экспедиции я поручил разного рода

работы вне дома.

Понедельник, 9 октября. Мы провели беспокойную ночь.

У Гансона все время возрастает одышка. Он жалуется на

чувство голода, однако не может удержать в себе проглоченное.

Много говорил со мною о родине и своих родных.

10 октября. Врач дежурил всю ночь. Время от времени он

дает Гансону лекарство. Я встретил его сегодня в

продовольственной кладовой, у ящика с медикаментами. Он рылся в какой-то

медицинской книге. Я спросил у него, что он думает о

состоянии Гансона.

— Если мне не удастся избавить его от повторной рвоты, то

положение станет серьезным,—сказал доктор.—Пищеварение

нарушено,—продолжал он,—виновата, быть может, слепая кишка.

После долгой зимы доктор сам имел нездоровый вид. Никогда

не забуду я тех минут, когда мы разговаривали с ним в тот день

в пристроенном к домику сарайчике,—не забуду его бледное

лицо, большие темные, выразительные глаза, в которых светило

беспокойство, седые волосы, падавшие на плечи (а, между тем,

ему едва исполнилось тридцать лет!).

5 часов вечера. Гансону хуже. У меня предчувствие, что мы

его потеряем. Врач все еще надеется его спасти.

Фоугнер поймал рыбу нового, до сих пор неизвестного вида.

Она имеет плоскую голову, длина которой в два раза превышает

ширину. Ее вытянутую морду образуют две длинные челюсти.

Носовые отверстия хорошо развиты и велики, голова занимает

почти треть всей длины тела.

Нижняя челюсть длиннее верхней. В нижней челюсти сидят

острые зубы хищника с направленными назад остриями. Спинка

ее темно-оливкового цвета, брюшко светлое. На голове имеются

темные пятна. Гансон рассматривал ее с большим интересом.

Бедняга! Он жалуется на то, что тело вышло из его

подчинения. С каким удовольствием вышел бы он сейчас на лед для

рыбной ловли.

Товарищи по экспедиции начали разговарить друг с другом

полушепотом—думаю, что они уже чуют надвигающуюся беду,

Сегодня я больше не сомневаюсь, что Гансон скоро умрет...

Врач сохраняет спокойствие. Когда он сидит около Гансона,

то внушает последнему уверенность в будущем. Однако потом

у доктора наступает упадок. По меньшей мере 48 часов он не

смыкал глаз. По моему настоянию он попытается сегодня ночью

немного поспать.

Среда, 11 октября. Состояние атмосферы, температура

воздуха и барометр указывают на приближение бури.

Сегодня видели коричневого поморника (Megalestris Mac-

cormicki).

Состояние Гансона сегодня резко ухудшилось, у него

непрерывная икота; внешний вид его, однако, неплохой. Силы

у Гансона еще настолько сохранились, что он может подняться

с постели и добраться до деревянного столика без посторонней

помощи.

Он проявил живой интерес, когда ему рассказывали о

пролетевшей коричневой чайке.

— Что ж,—сказал он,—близится весна, появятся съедобные

птичьи яйца, и я от них быстро поправлюсь. Досадно, что как

раз сейчас, когда я так охотно наблюдал бы прилетающих птиц,

я вынужден лежать.

Тут он вновь погрузился в печальное раздумье.

Я загрузил делами всех участников экспедиции. Все заняты

и кажутся спокойными. Никто ничего не говорит, но каждый

понимает, конечно, что с Гансоном дело обстоит плохо.

12 октября. Я дежурил сегодня около Гансона до пяти утра.

Доктор забрался на свою койку (она расположена над койкой

Гансона); ему удавалось время от времени задремать. Гансон

неспокоен; его мучит непрерывная судорожная икота.

Он так сильно потеет, что на подушку скатываются крупные

капли пота.

8 5 утра доктор сменил меня, расспросив сначала подробно

о состоянии Гансона ночью.

9 утра. Гансону стало как будто лучше. Доктор доволен его

пульсом.

12 часов. Гансон проявляет беспокойство. Состояние его,

по-видимому, улучшается. Он хочет есть, но в его желудке

ничто не удерживается.

Доктор решил, что у Гансона чрезмерная продукция

желудочного сока; он хочет провести операцию откачивания

излишней кислоты.

13 октября. Сегодня рано утром врач оперировал Гансона.

Путем прокола желудка с левой стороны он удалил избыточную

жидкость. Болей у Гансона после этого не было. Он стал

жаловаться лишь тогда, когда снова наступил приступ

сильной икоты.

— Мне теперь легче,—сказал Гансон спустя несколько

часов после операции.—Меня, наверно, делала больным избыточная

жидкость в желудке.

Врач, однако, считает, что эта операция была ни к чему. По

его мнению, не в порядке слепая кишка.

Теперь он делает Гансону частые уколы, которые его

успокаивают и в то же время стимулируют жизненные силы.

Гансон просит пощадить его и меньше колоть. Врач терпеливо

дежурит у постели больного и Ьремя от времени щупает его

пульс.

Все люди, за исключением врача и Фоугнера, которого я дал

ему в помощь, пошли отдыхать в сравнительно уютную большую

зеленую палатку.

Я сам попытаюсь немного отдохнуть в своем спальном мешке

между ящиками с продовольствием.

14 октября в 2 часа утра меня разбудил Фоугнер и сообщил,

что Гансон умирает и обязательно хочет перед смертью

поговорить со мной.