Петербург в 1903-1910 годах

Приезжающие из провинций рассказывают об особом роде нищенства, распространившемся на Руси: на станциях бабы, подростки и мужики выпрашивают у проезжих «газетку»… И это у нас, на России! Основательно же пробудил нас японский приклад!

20 июня. Беседовал с Д. М. Бодиско, только что вернувшимся из своей Тульской губернии. Он, еще недавно уверявший меня в глубоком монархизме крестьян, рассказывал, и не без горечи, что слово «царь» теперь мертвый звук для народа. Мертвый потому, что народ раньше рассчитывал, что царь и никто другой даст ему землю, теперь же все упования свои перенес на Думу. Потрунил я над ним. Царь-то у нас совсем как некрасовский барин, которого «все нету», который «все не едет!»

1907 год

30 мая. Кемере. В Петербурге открыли опять все игорные дома, в изобилии высыпавшие за последний год. Градоначальник было закрыл их, но сердце не камень и против предложенных 100 000 не устояло. Один Купеческий клуб за право сохранения азартных игр заплатил 20 000.

4 июня. Вторая Дума распущена [195].

Известие об этом привезла в Кемере К. Н. Новикова. Колония наша всполошилась. Питер равнодушен; если б не разъезды жандармов и казаков на улицах — и подумать нельзя было бы, что случилось нечто незаурядное.

8 июня. В Питере аресты и обыски без конца. Волнуется и бурлит молодежь, а громадное, подавляющее большинство взрослых людей, «публика» — почти равнодушно. Кто устал от политики, кому наплевать на все, кроме загородных садов и кабаков.

В. Л. Бурцев

18 июня. Вчера приезжал и сегодня уехал В. Л. Бурцев [196] — один из редакторов «Былого».

Немного выше среднего роста, худощавый, с несколько остроконечною головою, покрытой вихрами седоватых волос, человек этот находится в вечном младенчестве: идеалист, доверчивый, наивный, он производит на незнающего человека несколько странное впечатление. Встречался я с ним несколько раз в редакции «Былого»; человек он искренний и простой.

В этом году он заработал около 12 000 рублей и много отдал на дело революции, но еще больше разобрали у него приятели, т. к счета деньгам он сам вести не умеет. Ходит всегда неряхой и имеет вид человека, не успевшего вымыться; сегодня с увлечением занимался рыбною ловлей, причем стоял на мостках на солнцепеке без шапки и в сюртуке, без воротничка и манжет. Рассказывал об идее устроить музей революции, и что многие уже деятельно собирают материалы для него; рылись мы с ним и в моей библиотеке.

25 июня. Прибегал Бурцев — приехал погостить к Яковлевым (Богучарским). Страшно увлекается рыбной ловлей, сидит целыми часами на мостках и удит каких-то злополучных окуньков. Червей у них на участке нет и он прибежал ко мне за червями, ползал на коленях, в вечном своем сюртуке, по навозу и ковырял в нем палкой, уверяя, что предложенный мною для этой цели нож — не поэтичен.

Насмешил он нас с Яковлевым: последний — страстный охотник и возился при нем с ружьем; Бурцев и говорит: — послушайте, уберите эту штуку — я, как истинный террорист, весьма боюсь ее!

В этом шутливом замечании сказался весь Бурцев. Чем больше присматриваюсь к нему, тем прочнее убеждаюсь, что это настоящее, хотя и седеющее уже, дитя.

Между прочим: у него не хватило червей для ловли и он на крючок стал насаживать кусочки копченой колбасы; я ему советовал для успеха нацепить на другой крючок рюмку водки; сумасшедших окуней, к большому его сожалению, в нашем озере так и не оказалось.

Териоки. Вид вокзала в 1900-х гг.

10 июля. Вчера ездил в Петербург. Народу, по обыкновению, в поезде была гибель. Териоки теперь в некотором роде черта оседлости разных приговоренных к крепости редакторов, издателей и т. и.

На вокзале видел Бурцева, присяжного поверенного Маргулиеса [197] и др. Последний, чтоб пройти в Думу, вздумал создать новую партию, «радикальную».

Присутствовал раз и я на собрании этой партии, послушал разных «товарищей» и ораторов и написал об этих карикатурах в «Руси». Единственный настоящий говорун в этой «партии» был Маргулиес; говорит он хорошо, но особого впечатления произвести не может: глубины нет. Затея его, конечно, лопнула, и в последнее время, когда он являлся на какое-нибудь собрание, его приветствовали: — «А, вот и вся радикальная партия пришла!»

Вчера же был очевидцем грабежа, или, как принято теперь выражаться по-модному, — экспроприации.

Иду днем домой — по Суворовскому проспекту и вдруг слышу на 7-ой Рождественской сухие удары молотков по доске, затем крики: вижу, народ бежит к углу со всех сторон. Поспешил и я и увидал, что по направлению к Греческому скверу летит четверо людей; навстречу им выскочило двое городовых и двое же гнались за ними; убегавшие отстреливались, очевидно, из браунингов; дыма видно не было, а слышались только удары; одного из убегавших, здоровенного верзилу, поймали, остальные исчезли; несмотря на усиленную пальбу, ни раненых, ни убитых не было.

Против нашей квартиры, у чайного магазина Парамонова, толпилась публика; одно из окон его было разбито. Оказалось, что грабители вошли в магазин, выхватили револьверы и велели горбатенькой старушке-хозяйке подать деньги.

Она открыла конторку, вынула оттуда железную коробку с медью и, нежданно, запустила ее в окно. Стекла посыпались на тротуар и к магазину бросились любопытные.

Грабители в перепуге метнулись вон, успев захватить лишь сверток с 50 копейками.

16 июля. 14-е и 15-е числа провел в Петербурге.

Был, между прочим, в «Труде», книжном магазине на Невском, смотрел новинки. Декадентщина вытеснила в настоящее время все другие книги.

Кликушество и порнография — вот что теперь заполонило и журналы и книжный рынок. Любопытно, что чуть не все поголовно ругаются и смеются над корифеями этой марки, а… покупают только их! Одни объясняют такие свои покупки тем, что надо же быть в курсе современных течений в литературе, другие — модой и любопытством.

На вопросы мои, что требует и читает теперь провинция, сообщили, что провинции это течение пока не коснулось и что декадентщина оттуда не требуется. Купил несколько конфискованных книг для своей библиотеки [198]; продаются они, конечно, совершенно открыто и грозное когда-то слово «конфисковано» — в настоящее время звук пустой.

21 июля. Перестал читать газеты: их довели до того же положения, в каком находились они при Щедрине; опять требуется эфиопский язык и ухищрения для маскировки мыслей. Политический горизонт так же сер и скучен, как погода.

23 августа. В Петербурге за это время произошло освящение храма Воскресения, знаменитого не только тем, что он построен на месте убийства Александра II, а и тем, что двадцать шесть лет, все время своей постройки [199], весьма сытно кормил высоких особ. Не мало язвительно поострили на этот счет петербуржцы.

Освящение происходило весьма оригинально. Во-первых, прекращено было всякое движение через Неву по мостам, на пароходах и даже яликах; во-вторых, войска и полиция оцепили весь квартал, где стоит церковь, и без билетов никто решительно, даже в собственные квартиры, в этой части города расположенные, не пропускался; в-третьих, у каждого окна по пути следования стояло по городовому и всякое приближение к окнам жильцам было воспрещено…