Петербург в 1903-1910 годах

13 декабря. Вчера на окраинах происходили мелкие стычки рабочих с войсками, есть убитые и раненые.

Из Москвы идут странные сведения. Там целый корпус войск и вот уже сколько дней не может одолеть восставших — очевидно, правительственные сообщения не точны, как всегда. Второе: в «битвах» принимают участие только казаки, драгуны и артиллерия — про пехоту не упоминается. А между тем в ней перед самым восстанием были бунты. Где же, на чьей стороне теперь она?

Вечером вышел № «Молвы».

14 декабря. Аресты без конца. Полиция запечатала 38 типографий. В Москву сегодня уходит экстренно вызванный Семеновский полк: стало быть, положение войск там не из блестящих. Бой на улицах Москвы продолжается.

В центре Петербурга спокойно, но с окраин идут тревожные вести. На Выборгской стороне, напр., казачьи разъезды стреляют даже по небольшим группам людей, совершенно к движению непричастных. Были убитые и раненые.

Внимание всех приковано к Москве; у нас ждут беспорядков 9 января, на день годовщины массовых убийств. В 9 января не верю: если ждать чего — то лишь весною! С юга к нам идет чума, на борьбу с которой мудрое правительство наше назначило 9000 р., тогда как разные гг. Дурново на «подъем» с одного места на другое получают по 40 000. Чуть не во всех губерниях надо ждать голода; промышленность остановилась и частью прекратилась совсем.

Положение рабочих отчаянное. Немногим лучше у других — не чиновников. Журналы, напр., сотрудникам уже не платят, так как подписчиков нет абсолютно. Даже такой ходкий прежде журнал, как «Мир Божий» [189], до сих пор не имеет ни одного. Под заклад вещей ломбарды дают гроши — менее половины того, что давали за те вещи раньше. Продавать что-либо — немыслимо, так как предложений много, а желаний купить нет совершенно.

Городской питательный пункт для безработных и увечных на Обводном канале (фотография из журнала «Нива», декабрь 1905 г.)

16 декабря. Москва воюет и расстреливается артиллерией. Адмирал Дубасов [190], генерал-губернатор ее, способен всех мирных москвичей превратить в боевиков-революционеров: пушками разбивают дома, откуда был хотя бы один выстрел и где живут сотни неповинных людей; жарят шрапнелью по всякой толпе без разбора, открывают ружейную стрельбу по кучкам в 3 человека, по глядящим в окна женщинам и т. д.

В центре Питера тихо и ожидать чего-либо скоро нельзя. Аресты продолжаются.

На окраинах, особенно по Шлиссельбургскому тракту, голод; среди рабочих раскол, так как большинство хочет стать на работы; вожаки все арестованы.

Телеграммы изо всех городов приносят вести о бесконечных арестах. Хватают всякого, зря, по-старому — до выяснения причин.

25 декабря. Революция подавлена… пока что, конечно! Пишу эти строки в Кемере. Из Петербурга и со всей Руси вести прежние, темные: повальные обыски, аресты и даже расстрелы.

Дурново и к-о<мпания> торжествует.

Разумеется, ни одно государство не потерпело бы ни баррикад на улицах, ни «манифестов» вроде выпущенного рабочими, но ни одно государство и не истребляло бы так бессмысленно-жестоко людей, как у нас, и не надругивалось бы со своей стороны над своими же законами.

У меня в Кемере скрывается в настоящее время один из членов первого Совета рабочих депутатов — рабочий Семянниковского завода Н. Ф. Климчинский. Он был изрублен 6 ноября казаками; по выходе из больницы Э. К. Пименова (писательница) направила его ко мне.

Это огромного роста человек, лет около 30, из крестьян Могилевской губернии, брюнет. Лицо умное, с глубокой складкой между бровей. На коротко остриженной голове у него краснеют три больших еще свежих рубца; кроме этих трех ран, у него было прикладами сломано 2 ребра, и перенести такое избиение могла только подобная железная натура; раньше он подымал 18 пудов.

Среди боевой организации зародилась мысль овладеть Кронштадтом.

Сперва у нас опаздывало во всем правительство, теперь начинает опаздывать революция!

31 декабря. Реакция торжествует по всей Руси.

Петербург готовится к выборам в Государственную Думу.

Наступающий год встречаем мрачными глазами. Много еще должно пролиться крови и разориться людей, прежде чем настоящий мир воцарится на русской земле!

1906 год

28 марта. Три месяца не прикасался к этой книге. Чуть не повальные обыски и бесконечные аресты, идущие и посейчас в Петербурге, заставили меня увезти ее в Кемере и хранить там, подальше от жандармских рук.

Несмотря на все ухищрения Дурново и Витте, несмотря на аресты, запрещения собраний, расстрелы, провокацию и всяческие приемы такого рода — одолела конституционно-демократическая партия: в Питере в выборщики прошли только ее кандидаты и почти во всех городах тоже [191]. Успех неожиданный!

В день выборов в Питере было очень оживленно: у Соляного городка, куда направился и я, как житель Рождественской части, с 9 ч.<асов> утра толпа. Распорядители были столь умны, что для входа и выхода многотысячной толпы предоставили только одну дверь, так что давка происходила, как на пожаре — одна волна втискивалась в здание, другая опрокидывала ее.

Я пришел к десяти часам. У входа раздавали разные черносотенные воззвания и глашения голосовать за Партию правового порядка; — раздатчики левых партий, даже кадеты допущены не были, и воззвания последних отбирались и уничтожались полицией.

Огромный сарай, предоставленный для выборов, имел вид собачьей выставки, где у стен, за черными решетками, как в клетках, сидели за столами приемщики. Над каждым столом возвышалась палка с буквами алфавита и №№, по которым должны были разделяться податели голосов. В загонах сидело по три приемщика; один принимал повестку и опускал ее в «урну», имевшую вид огромного почтового ящика, густо вымазанного сажей; сидевший посредине отмечал в книге фамилию. Я подал голос за «кадетов», перед самыми выборами переименовавших свою партию более понятным для массы образом — в Партию народной свободы.

Оправдает ли она наши ожидания??..

Несмотря на драконовые меры не только против редакторов сатирических изданий, но даже и против типографий, печатавших их, — число последних дошло до безумной цифры: с 17 октября вышло более шестидесяти названий. Их конфискуют, жгут, режут, а они растут себе, как ни в чем не бывало.

4 апреля. Ждали к Пасхе амнистии политическим заключенным, число которых, по официальным сведениям, свыше 70 тысяч, и ничего не дождались. В насмешку говорили, что амнистия будет дана только устроителям погромов!

На смену нам идет совсем другое поколение. Кто из нас в детстве имел понятие о забастовках, политических ссылках и т. п.? Теперь дети, даже у родителей, намеренно скрывающих от них все творящееся на Руси, — играют в забастовки, в митинги, с жадностью хватают газеты, так бесконечно скучными казавшиеся нам в 10–12 лет. напр., девочки в нашем коммерческом училище играют в митинги, и когда старшие являются угомонять возню, то пресерьезно отвечают, «как же быть — мы играем в митинг, надо же нас разгонять!»

Грошовые социальные брошюры идут нарасхват и покупаются, главным образом, подростками и рабочими. Кто в наше время в 12–13 лет променял бы Жюля Верна на Маркса и Майн-Рида на Бебеля?!

20 апреля. Напряженно ждем Думу. А пока что — лупят нас нагайками, разгоняют даже самые невинные собрания и усиленно обыскивают. Такой свободы давненько, со времен Грозного, не было еще на Руси!