Мы родились и жили на Урале–реке... (СИ)

жизни у старшего брата никогда не. будет...

6

Некоторые события в нашем доме иногда невозможно предсказать и

трудно объяснить... И одно из таких - болезненно быстрое, совершенно

непонятное изменение судьбы Грини. По жестокому решению

отца...Наверное, в попытке дочери и зятя начать “свою” жизнь он увидел

серьезную угрозу старому, “правильному” порядку в нашей семье. Тогда

удалось быстро и легко найти выход из сложного положения. Но

природный казак уже не был уверен в том, что такие же мысли и желания

не появятся у других детей. К сожалению, нередко в настроении и

действиях отца одерживало верх старое, привычное... Отказываться от

своих прежних взглядов он не хотел... И как результат - нежелание

понять старшего сына...

О готовящемся его отъезде в Ленинград знали все родственники и

знакомые.. Молодые братья завидовали Грине. Для них он - совсем

взрослый человек, способный принимать самостоятельные решения.

Кажется, все заранее спокойно обдумано, и неожиданных перемен не

ожидалось... Вместе с приятелями брат не раз обсуждал трудности

будущего путешествия в поезде с двумя пересадками - на вокзалах

Саратова и Москвы.. Гриня мысленно рисовал картину своего

ближайшего будущего: он, радостно - грустный, уезжает из Уральска и

начинает новую жизнь в Ленинграде, - жизнь, полную странных загадок и

радостных открытий...

И совершенно неожиданно, за несколько дней до предполагаемого

отъезда, все рухнуло... Отец, стараясь быть спокойным, в присутствии всей

семьи (во время обеда), произнес необычную для него большую речь: “ Ты,

Гриня, никуда не поедешь... Останешься дома... Будешь помогать - мне и

матери...Нам одним стало тяжело справляться с хозяйством...Шура скоро

родит, и ей будет не до нас.. Младших надо еще долго тянуть... Они - не

помощники... Насчет тебя я уже договорился... Работу нашел - не трудную,

как раз по тебе.. У соседа Гуревича, в “Маслопроме” будешь писать

бумаги......”

127

Услышанное оказалось непонятным и страшным “сюрпризом” для

всех. Даже мама не знала, что отец уже по - своему распорядился судьбой

старшего сына: ”Семеныч, зачем ты так?.. Ведь решили же отправить

Гриню к Василию... Пусть едет и учится...Он уже взрослый...У него своя

жизнь впереди...Не будет же он вечно ходить по твоей струнке..”

Но отец не стал объяснять причины своего странного решения.

Нахмурившись, он произнес: ”Сами должны знать, что жить стало

тяжелей... Даже кусок хлеба просто так не дается....”

Мама все же задала отцу еще один вопрос, который постоянно

тревожил ее в тот год: ”А как же с армией?.. Ведь его год уже наступил, и

Гриню обязательно возьмут. Нынче всех ребят забирают... Никого дома не

оставляют... ” Но у отца уже был готов ответ: “ В какую - такую армию?..

Сына списали, признали - как это говорят? - не совсем годным к военной

службе... И потому его никуда не возьмут...”

Слова отца буквально ошеломили Гриню. Едва сдерживая слезы, он

выбежал из дома, его голова мелькнула в окне, раздался громкий стук

калитки... Возвратился старший брат поздно вечером, когда взрослые,

немного успокоившись, попытались разобраться в причине жестоких слов

отца. Мама не могла понять его, хотя и пыталась: “Семеныч, зачем

портишь сыну жизнь? Мы оба виноваты перед ним...Лечить надо было, а

ты все - бахчи да бахчи.. .Хочет учиться, - ну, и пусть учится...Не

пропадем же без его помощи... Да и какая помощь от него?.. Ведь дома еще

три сына....” Но слова мамы отец как будто не слышал.. Он привык, что в

доме делается так, как он сказал. Не допуская сомнения в своей правоте,

повторил сказанное за обедом ”Работа нетрудная, в конторе...Я уже

разговаривал с соседом... Он обещал помочь..”

Мы знали этого пожилого, неразговорчивого человека: каждый день

дважды, утром и вечером, он проходил мимо нашего дома. Сдержанно

улыбаясь, всегда здоровался с моими родителями, иногда разговаривал с

отцом. Он и его жена, работавшая (кажется) в музыкальной школе, жили

замкнуто - в небольшом ( на два окна) доме на Форштадтской улице, ни с

кем из соседей не общались, отгородившись от них высоким забором и

крепкими воротами. Их дочь Клара, девочка моего возраста, на улице

никогда не играла. После уроков нигде не появлялась. Мальчишки лишь

иногда видели, как она торопливо бежала к своим родственникам, жившим

рядом с нашим кварталом..

.. Приятели брата в середине августа уехали в Ленинград... Гриня не

пошел прощаться с ними (“...не могу, ...больно, тяжело, что скажу им?.. ”)

и не объяснил, почему остался в Уральске... Через две недели он узнал,

что ребята поступили в училище и порадовался их успеху. И в очередной

раз печально подумал: “... А ведь и я мог быть в Ленинграде...”

128

Сын попытался было поговорить с отцом о своем наболевшем, но

столкнулся с ранее сказанным: “...Все уже обговорено, незачем тратить

время попусту.....

У тебя есть чистая работа.. И что еще надо?..”

.Не хочется ни осуждать, ни оправдывать отца...Он - позже - и сам

мучился, вспоминая Гриню... Но - помните? - “...нам не дано предугадать,

как наше слово отзовется..” Но все же следует честно признать, что

торопливое решение отца

не принесло нашей семье ни спокойствия, ни радости. И ”птица

счастья” не опустилась на крышу нашего дома и не открыла свои

радостные секреты ни одному из моих родственников...

.

. 7

Первые прохладные осенние дни проходили в нашем доме

безрадостно, но без новых “недоразумений” и споров.. Все, казалось,

смирились с происшедшим.. Но прежнего “семейного единства”, к

которому настойчиво стремился “по - старинному” думающий и

поступающий уральский казак, уже не было....

Отец не смог поехать летом с артелью в луга, на сенокос: его тогда ”

держал” в городе ремонт дома. И теперь он беспокоился: вот - вот

подступят “мокрые” недели, а надо до их прихода где - то накосить сена,

заготовить дрова и хотя бы немного “поправить” базы. Разве успеешь все

сделать? Но кто, кроме отца, мог думать и заботиться о нашем хозяйстве?..

Мама никак не могла придти в себя, потрясенная тем, что произошло с

Гриней. Она не понимала нашего отца.. Его решение считала ошибочным

и неразумным. Сердцем чувствовала, что оно, жестокое и несправедливое,

может привести к страшной беде.. И осуждала себя за нерешительность и

слабость в разговоре со : своим Семенычем: ведь хотела, но не смогла

помочь сыну..

...Сестра “дорабатывала” на фабрике последний месяц... Впереди ее

ждал т. н. “декретный” отпуск. Шура несколько терялась, когда думала о

будущей жизни. Она по - прежнему мечтала строить свое семейное

“гнездо”. Видела, что Ваня, привыкший с молодых лет жить

самостоятельно, при всей своей открытости характера и желании помочь

тестю в хозяйственных делах, не привык ( и вряд ли когда - либо

привыкнет) к порядкам в нашем доме. Наверное, поэтому после окончания

смены на фабрике он часто не сразу возвращался в семью: выполнял

(конечно, не бесплатно) просьбы, с которыми обращались к нему и

знакомые уральцы, и руководители предприятий и контор. Классный,

хорошо знающий свое дело специалист, он быстро проверял и

восстанавливал электросеть, заменял приборы и пр. Уставал, но никогда

129

не отказывался от “халтуры”: Ване хотелось иметь хотя бы небольшой

денежный “запас” накануне рождения ребенка