Мы родились и жили на Урале–реке... (СИ)
Мы родились и жили на Урале–реке... (СИ) читать книгу онлайн
Мой рассказ – не слишком смелая попытка восстановить в памяти и
передать в слове хотя бы часть происходившего на протяжении более полувека в
небольшом доме на одной из городских улиц. Как жила и трудилась бывшая
казачья семья в прошлом веке? Что заботило и тревожило ее представителей
различных поколений, .как старших, оказавшихся на трагическом переломе двух
эпох, так и молодых, воспитанных на известных идеях советского общества и
живой практике нового времени. Хочется понять жизнь и взгляды близких мне
людей (наверное, и свои собственные)..
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Пожалуй, труднее всех в летне - осенние месяцы сорокового года
приходилось старшему брату. Думая над происшедшим, Гриня хотел, но
не мог ничего понять и объяснить. Он осунулся, заметно похудел, ходил с
опущенной головой, глаза смотрели тускло и равнодушно, улыбка ( и
раньше - редкая) исчезла с его лица, с братьями и сестрой разговаривал
мало и неохотно.. Постоянно о чем -то думал. Вероятно, ругал себя за то,
что не решился настоять на своем желании, не сделал первый, по -
настоящему самостоятельный шаг. Родной дом уже не воспринимался
Гриней как свой: он превратился для него в новый “источник постоянной
душевной боли”. Старался не привлекать к себе внимания многих
знакомых. Мама, успокаивая сына, говорила ,что в следующем году
обязательно поедет в Ленинград и будет там учиться. Ему хотелось
надеяться, что именно так будет. И одновременно, вспоминая недавнее,
сомневался в своем светлом, радостном будущем ..
Уходил брат из дома ранним утром и возвращался поздним вечером.
В конторе “Маслопрома”, среди суетливых служащих, он не нашел своего
места, хотя и проводил на работе долгие часы. Не мог привыкнуть к
“бумажному” делу, которое не понимал. Переход от знакомой школьной
жизни к ”бессмысленной“ (по его мнению) службе стал для Грини
трудным испытанием - не столько физическим, сколько моральным,
духовным. В старших классах он привык выполнять “умные” задания по
черчению, решать сложные задачи по алгебре и геометрии, составлять и
объяснять “странные” схемы, рассматривать географические карты,
запоминать названия незнакомых городов и рек... А здесь, в
“Маслопроме”, его знания оказались никому не нужны.. И большие цифры
финансовых отчетов для брата не имели конкретного смысла... Он не видел
в них реального содержания...
8
В нашем доме с давних пор существовал строгий порядок: к вечеру
родители обязательно заканчивали все серьезные хозяйственные дела.
Проверяли : напоен и накормлен скот? закрыты на ночь куры ? чисто во
дворе? И лишь после такого “контроля” отец и мама разрешали себе
заняться “своим, личным”: переодеться в “чистое, домашнее”, еще раз
умыться, неспешно поговорить с дочерью и зятем о прошедшем дне,
расспросить ребят о школьных уроках и отметках, делах и
развлечениях...Поговорив со всеми и помолившись перед семейной
иконой, они спокойно приступали к ужину...
130
За вечерним столом обычно собирались все члены семьи.. Таково
“правило” нашей семейной жизни, нарушаемое лишь в “самые горячие”,
т. е. в летние рабочие дни (сенокос, бахча и пр. ). Оно соблюдалось многие
годы. Но после жестокого, непонятного “приговора по старшему сыну” в
доме что-то “сдвинулось”. Братья - подростки чувствовали, что
происходит нечто странное, но разгадать “ тайну нашей жизни” не могли..
Иногда у сестры и ее мужа объявлялись “срочные” вечерние дела, и
они на несколько часов покидали дом. Гриня теперь часто задерживался в
конторе, чтобы “срочно написать нужную бумагу”, и не всегда успевал
придти к ужину. Рассматривать поведение сестры и брата как протест
против своеволия отца?.. Не хотелось бы так думать . .
Василий, узнав о “неразумном”, “диком”, “невежественном” (по его
словам) решении старшего брата, прислал возмущенное письмо, в котором
обвинил его в том, что не заботится о будущем своих детей, что Иван -
“слепой”, так как не видит “нового времени”, в которой живут и дальше
будут жить его дети. Письмо младшего брата сначала обидело отца
(“нашелся еще один умный учитель..., своих детей пусть учит!.. много он
знает!..“), но затем что -то заставило его еще и еще раз выслушать
написанное... Слова Василия о “новом времени” несколько смутили отца..
Взглянув внимательно на жизнь в городе, он сделал неприятный (для себя)
вывод: действительно, наступило “другое”, тяжелое и непонятное время и
объединить родных людей ”под одной крышей” становится все труднее и
труднее. Отец неохотно, но все - таки стал иногда признавать (пока “по
мелочам”) за старшими детьми право на самостоятельные мысли и дела.
Но, ссылаясь на свой большой жизненный опыт, всегда говорил:
”Подождите.. Не теперь, а через год - два, когда подрастете и поумнеете...”
После нескольких спокойных разговоров - объяснений с мамой, после
более внимательного знакомства с письмом Василия отец признал, что с
Гриней “немного погорячился”. Однако исправлять свою “ошибку” не
спешил. В следующем году, может, он и отменил бы свой “запрет” и
согласился бы отпустить сына в далекий город. Но новые невеселые
события, о которых отец никогда серьезно не думал (полагал, что они не
коснутся нашей семьи,) не предоставила ему такой возможности ....
9
Осенью большая жизнь ворвалась в наш дом...Совсем не так, как
думалось и хотелось раньше. Она встревожила всех, но особенно сильно
маму, своим чутким сердцем ощутившую приближение неминуемой
беды...
Днем в доме, как обычно (т. е. в отсутствие отца) громко, кричал
“черный круг”. Радио радостно сообщало о новой “трудовой победе
131
ударников - стахановцев” в социалистическом соревновании и мировых
рекордах добычи угля в шахтах Донбасса, о небывало высоких урожаях на
колхозных полях Поволжья и строительстве новых заводов в Сибири и на
Дальнем Востоке и т. д. Лишь изредка передавались тревожные новости о
войне. Но она проходила где - то далеко, в чужих странах.. И все же
сообщения из Европы невольно рождали беспокойство в душах людей:
“Еще неизвестно, куда повернет жизнь... Не дай Бог, не в ту сторону...”
Возникали тревожные мысли о возможной будущей войне и в нашей
стране, хотя власти не говорили о ней...
В тот последний мирный год миллионы парней были призваны в ряды
Красной армии. Следует сказать, что отношение молодежи к военной
службе тогда было иным, нежели в конце века: никто из призывников не
прятался у родственников в дальних поселках и не бежал от военкомата за
границу. Вспоминая знакомых “центровых” ребят Уральска, я не назову ни
одного, кто не побывал бы в воинских частях. Кто раньше - еще до войны,
кто позже - во время кровавых событий.. Все они прошли суровую - для
всех, трагическую - для многих “школу жизни”...
Отец почему -то был уверен, что война, о которой “болтали” его
артельные приятели, никогда не коснется нашего дома. И служить в армии
никто из родных, за исключением зятя, не будет. Но жизнь “развернулась”
совсем по - другому. Причем настолько стремительно быстро, что
невозможно
было
понять
и
объяснить
причины
происходившего...Наверное, предвидя военную опасность, правительство
приняло новый закон о воинской повинности (его текст газеты не
публиковали, радио не передавало), по которому все юноши, окончившие
среднюю школу в 1940-м году, после получения аттестата призывались в
армию. От исполнения “почетного долга” освобождались лишь инвалиды
и душевно больные... Медицинская комиссия военкомата признала Гриню
способным служить в армии... Ленинград и институт окончательно
превратились для него в призрачную мечту...
Такого резкого изменения в жизни старшего сына отец, конечно, не
мог предвидеть. Он полагал, что Гриню с его “слабой” грудью и больным
ухом обязательно “освободят” от армии: “.Кому такой солдат нужен? О
нем заботиться придется...Он даже версту пешком быстро не пройдет.. А в