Человек в тумане

Скоро появилась немолодая женщина в полицейской форме, взяла газеты и, унося, взглянула на них.

- О! Русские... - произнесла женщина, метнув на Яна неласковым глазом.

Потом Яна повели в другую комнату, обставленную хорошей полированной мебелью. Толстяк, в расстегнутом мундире, добродушно улыбаясь, отдал Яну газеты и, говоря что-то по-английски, показал ключ.

- Ол райт, - сказала женщина, переводя слова толстяка. - Надо будь осторожен... ключ нельзя...

В ее голосе и взгляде сквозило презрение, даже некоторое отвращение. Она распахнула дверь и процедила сквозь зубы:

- Пошель вон.

Первое чувство, возникшее у Яна, безболезненно покинувшего полицейский участок, было не радость, а досада, почти оскорбление. Его не посадили в тюрьму, не били, даже не составили протокол, а просто выгнали, как самого ничтожного бродягу. Больше всего ему не хотелось сейчас встретить Данилу Матвеевича.

- Ничтожество, такого пустяка не смог сделать...

Но Данилы Матвеевича не было ни возле полиции, ни возле памятника принцу Альберту. Это принесло некоторое облегчение. Не торопясь идти домой, Ян выбрал в боковой аллее парка самую дальнюю скамейку и, решив посидеть, подумать, развернул оставшиеся у него газеты.

"Правда". Знакомый заголовок с орденом Ленина. Обычное заглавие передовой: "К новым успехам!" И вдруг... Ян резко нагнулся к газете, будто глаза его не могли различить букв. Что это? Быть может, цитата из какой-то старой фашистской листовки? Нет, слова стоят без кавычек.

"У коммунистов есть только одна задача - погубить мировую цивилизацию! Истинно русские люди, объединившись в "Национально-трудовой союз", уже добились не малого в борьбе с большевиками. К новым успехам призывает нас Бог и долг перед матушкой-родиной!.."

Дрожащими руками Ян поворачивал газету. Он впивался глазами в одну, другую статью с такими привычными заголовками: "На колхозных полях", "Новостройки коммунизма", "В рабочей семье".

Он посмотрел другие газеты. "Комсомольская правда", "Известия", их форма, шрифт, рисунки - все так, как помнится с детства.

Но что за странные подписи под фотографиями, какие неправдоподобные карикатуры... Даже человеку, давно оторванному от дома, трудно поверить, что такое может происходить на его родине... Надо спросить Данилу Матвеевича... Нет! Лоб Яна покрылся холодной испариной. Нечего спрашивать. Можно было догадаться с самого начала. Так вот какие "свежие газеты" подбрасывают "советским браточкам". Боже мой, теперь это все как в тумане, но ведь всего час назад... Люди, говорящие по-русски, сели в автомобиль... взяли газеты... Бежать, предупредить, но как?.. Надо найти Данилу Матвеевича. Потребовать объяснений. Кричать! Драться! Может быть, убить этого ненавистного теперь человека. Задушить своими руками...

Ян невольно взглянул на руки, державшие газеты. Руки были малы, худы, в синих прожилках. Газеты дрожали и выскальзывали из одеревеневших пальцев. Проходивший мимо мужчина, с зонтиком на левом локте, с удивлением посмотрел на Яна и, подняв упавшую газету, подал ее.

- Плииз!..

Ян тупо глядел ему вслед. Он думал все об одном и том же. Как исправить... Исправить... Ян не находил определения. Исправить ошибку? Несчастье? Преступление? Пусть ответит Данила Матвеевич. Ян вскочил, комкая газеты и рассовывая их по карманам. Где может быть сейчас мистер Данило? Скорее всего в театре. В "Альбертхолле", на концерте русского ансамбля. Что ж, Ян найдет его там и при всем народе...

Пробежав по аллее до самого памятника, Ян остановился. Перед ним, через улицу, светился вечерними огнями огромный "Альберт-холл". Вокруг здания, прижавшись к тротуарам, плотно стояли автомобили. Возле входов прогуливались полицейские. Концерт уже давно начался, и публика, толпившаяся у касс в надежде купить случайно оставшийся билет, разошлась.

Ян вспомнил, что у него нет билета, что билеты у Данилы Матвеевича, вместе с которым он должен был пойти на концерт. Без билета в зал не попасть. Его просто не пустят, а то еще крикнут полицейского. Нет, лучше не попадаться им на глаза...

Отойдя в сторону, Ян прижался к стволу дерева и стал смотреть на освещенные окна верхнего яруса театра. Казалось, сквозь яркие прямоугольники к нему проникали звуки концертного зала. Ян знал программу, знал некоторые песни и мог представить себе, что происходит там, за толстыми стенами.

Наверное вальс "Амурские волны" или песня "Широка страна моя родная" понравятся англичанам. Но еще лучше песня "Над тихим Доном".

Ян недавно слышал ее по радио в исполнении объединенного мужского и женского хоров и мог без труда повторить.

Над тихим Доном голубь сизокрылый...

Запевают молодые девичьи голоса, потом, словно близкое эхо, поднимаясь откуда-то снизу, то же повторяют мужчины. Голоса сливаются, и песня летит, как потревоженная птица. Летит над залом, бьется меж высоких стен, машет крыльями, поднимается к потолку и падает, и снова поднимается, трепетно повиснув над затихшей толпой... И нет уже стен, и только голубое небо вверху, и в его просторах - крылатый вестник мира...

Над тихим Доном голубь мира...

Ян не вернулся к Даниле Матвеевичу. Ни в тот день, ни позже. Скитаясь по чужой земле, он встречал подобных себе, но оставался одинок. Они тоже были одиноки. Даже воспоминания о Родине объединяли их лишь на мгновения. Каждый искал выход из своего одиночества отдельно, и каждый находил его по-разному.

Когда бы вы провели несколько дней в любом из советских консульств за рубежом нашего мира и нагляделись бы на жалких, обманутых в прошлом или совершивших проступки молодых людей, вы вспомнили бы о миллионах счастливых детей нашей Родины. О веселых и умных, иногда ленивых и капризных, о талантливых и самозабвенных, о деловых и беспечных, - о самых разных и все-таки единых в своей привязанности к родной земле.

Кто же не пожалел бы о том, что нет среди них Янки Вальковича, хлопца из полесского края? Горько знать это. Возможно, кто-либо подумал: "Да ведь он просто не захотел вернуться..."

"Вернуться туда, откуда ты пришел, - что в этом трудного?" Не всегда это так...

* * *

В один из дней пятьдесят третьего года Ян Валькович приехал из Уэльса в Лондон и направился в советское консульство.