Мадам Любовь

Микола (Николай Федорович) Садкович

Мадам Любовь

Роман

В романе отражены события Великой Отечественной войны, показан героизм советских людей в борьбе с фашистскими захватчиками.

БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА

Микола (Николай Федорович) Садкович - известный белорусский писатель и кинематографист - родился 21 января 1907 года в деревне Устье на Оршанщине.

Весной 1924 года, окончив среднюю школу, поступил на режиссерский факультет Государственного техникума кинематографии.

Много лет отдал работе в советском кино. Среди работ кинорежиссера Садковича - известные фильмы "Песнь о первой девушке", "Шуми, городок", "Три танкиста", "Майская ночь".

Во время Великой Отечественной войны Микола Садкович возглавлял фронтовую киногруппу, создал документальные фильмы "Живи, родная Беларусь", "Освобождение Советской Белоруссии", "Суд народов", выпустил ряд боевых киносборников. За создание фильма "Демократическая Германия" (1950) был удостоен Государственной премии СССР. Совместно с М.Лыньковым в 1953 году написал сценарий фильма "Миколка-паровоз". Является автором сценария художественной исторической ленты "Я, Франциск Скорина".

В 1946 - 1956 годах М.Садкович был министром кинематографии БССР, заместителем министра культуры республики. Он избирался депутатом Верховного Совета БССР трех созывов.

Заслуженный деятель искусств БССР Микола Садкович умер 16 августа 1968 года.

Писать очерки и рассказы начал еще в тридцатые годы. Литературный талант Садковича с наибольшей силой проявился в жанре исторического рассказа. Его книги - "Георгий Скорина" (1951, написана совместно с Е.Львовым), "Повесть о ясном Стахоре" (1956), "Человек в тумане" (1960), "Мадам Любовь" (1966) - приобрели широкую популярность у советских читателей.

Часть первая

Перед тобою жизнь и смерть...

I

Осенью в Белоруссии пахнет яблоками... А может, это только мне кажется, что в Белоруссии, как нигде, пахнет яблоками? Может быть, это только запах моего далекого детства? Другой и не услышит его, пока не войдет в старый сад или на склад "плодоовощ", а я... честное слово, кабы черт, ну, скажем, тот, на котором ездил Вакула, перенес меня во сне через леса и поля, с востока на запад и в базарный день опустил на площади незнакомого городка, я, не открывая глаз, знал бы, что нахожусь в Белоруссии. Ну, допустим, не угадал бы названия городка или даже района, но, почуяв, как все окуталось, все погрузилось в волны сочного, терпкого запаха: и воздух, и земля, и дощатые заборы, и солома на крестьянском возу, - я безошибочно смог бы сказать, где в этом городке центральная площадь с полинявшей трибуной и молодым, комсомольским сквером, где к ней подходит главная улица, мощенная тесаным камнем, и где, в стороне от нее, при въезде в город, за низкой оградой односкатные крыши ларьков, длинные столы под навесом, каменное строение весовой, автофургоны готового платья, книг и... все пахнет яблоками. Да, да, и книги, и готовое платье... Там базар, там яблочный архипелаг.

Скоро разгорится сражение в центре и на флангах. Загустеет, наполнится голосами воздух над рынком. Редко кто из жителей города откажет себе в удовольствии потолкаться среди людей и плодов, послушать рассказы приезжих и самому сообщить последние новости.

Но вот... Последние новости передало местное радио, и мои рассуждения повисли над опустевшим рынком, как устаревший, никого не остановивший агитплакат.

"Колонна пацифистов, совершающих пеший поход из Америки в Москву, прибудет в наш город не завтра, как сообщалось, а сегодня. Участники похода за мир ожидаются в ближайший час или два. Просьба ко всем гражданам..."

Значит, колонна подошла к городу на день раньше, чем было рассчитано. Этого, наверное, не ожидали местные руководители. Даже в голосе диктора чувствовались торопливость и некоторое беспокойство. Еще на рассвете спешили докрасить трибуну, а сводный оркестр разбудил жителей, разучивая незнакомые гимны.

К полудню базар опустел, тротуары главной улицы заполнились местными и приезжими. Два строгих милиционера в выцветших, но тщательно отглаженных мундирах и ослепительно белых, ни разу до того не надеванных перчатках важно и многозначительно прохаживались посреди мостовой.

Оно и понятно. Не каждый день приходится встречать иностранцев, идущих в поход за мир.

О походе много писали в газетах, его участников показывали в хроникальном киножурнале, и можно бы не повторять то, что многим известно, но... этим походом шел Франсуа Дьедонье, и я не могу не рассказать о нем. В начале встречи еще не все было ясно. Только потом, когда Франсуа "доверился мне как на исповеди...", я даже подумал начать свой рассказ такой фразой:

"Осенью 1961 года государственную границу Польша - СССР перешел Франсуа Дьедонье, штейгер рудника Мольфидано. Что привело его с севера Франции на берег Западного Буга, оставалось тайной..."

Совсем как в детективном романе, однако...

Перешел границу не один Франсуа и не тайно, а торжественно. В колонне, с плакатами, на которых по-французски, по-немецки, по-английски и по-русски написано одно слово - мир.

В колонне шли разные люди. Шли те, кто мог совершить путешествие из Америки в Россию на комфортабельном самолете или в каюте океанского лайнера, и те, у кого едва ли хватило бы денег на дешевое туристское место. Кто никогда не бывал ни в Соединенных Штатах, ни в Советской России. Теперь они шли в колонне пешеходов... Несколько одиночек присоединились на марше, выехав к условному месту встречи. Франсуа тоже присоединился к колонне в пути. Для этого у него были свои причины, о которых он никому не рассказывал.

Его попутчики знали, что пожилой веселый француз ненавидит войну. Знали, что он прошел Дантов круг лагерей, и если веселье вдруг сменялось грустью или даже какой-то необъяснимой тревогой, то... "это так естественно для нашего поколения, которому память дана, как проклятие".

Полный, невысокого роста, в спортивном свитере и берете, Франсуа как мячик перекатывался от одной группы к другой, нигде долго не задерживаясь. То пройдет рядом с мужеподобной американкой в модной шляпке из перышек, с невинным видом спросит, что она думает, например, о русском пейзаже. С улыбкой выслушает твердое, сложившееся уже на первых километрах мнение миссис и, произнеся свое: "Oh, la-la! Как интересно!", тут же отойдет ("Пардон, мадам!") к двум американцам в одинаковых вельветовых костюмах и тяжелых бутсах. Или к отставному полковнику, седоусому англичанину в клетчатом жилете. Пиджак и дорожный мешок покачивались за его прямой спиной. Или к солидной супружеской паре, катящей чемодан, как тачку, на двух колесиках, приделанных к углам. Плохо выговаривая немецкие слова, спросит: "Почему вы не сдали чемодан в общий багаж? Может быть, в нем горячие сосиски?" Вместе посмеется, потом сострит по адресу мечтательно-задумчивого земляка-музыканта: тонкого и высокого, как звук правофлангового клавиша... То умолкнет, всматриваясь в проезжего велосипедиста или стоящую у дороги женщину.