Моя мать Марлен Дитрих. Том 2

Ты прочтешь это письмо уже в своей «Земле обетованной» и, возможно, ты, как и я, не любишь гражданских.

Не забывай меня. Моя жизнь с Жаном очень тяжела.

Люблю тебя больше жизни. Мутти

Вернувшись в отцовское исправительное заведение, я сразу занялась Тами. Она находилась в плачевном состоянии. Многочисленные аборты, которые ее заставляли делать долгие годы, чтобы скандал не запятнал чистоту брака моей матери, в конце концов нанесли тяжкий урон ее здоровью. Мои мать и отец полагали, что «шокирующие» последствия любви Тами к моему отцу целиком ее собственная вина, и ругали ее за безрассудное поведение. Тами, типичная жертва, с готовностью принимала всю вину на себя и продолжала заниматься самоистязанием. У нее начались ложные беременности, сопровождавшиеся переходом от радости к самому мрачному отчаянию. Эмоциональный маятник Тами вышел из-под контроля, и она стала прибегать к сильнодействующим лекарствам, чтобы забыться от самого страшного кошмара своей собственной жизни. Целью ее каждодневного существования сделалось добывание этих лекарств. Она носилась по улицам Нью-Йорка, от одной аптеки к другой, покупая амфетамины, набивая на ходу ими сумочку, не замечая в своем безумии ничего вокруг. И пока она разыскивала то или иное средство, я ходила за ней следом, хватала за руки, уговаривая вернуться домой, чтобы опередить отца, иначе он снова накажет ее за непослушание. Тами было велено не выходить из дому без разрешения отца.

Когда Тами била себя кулаками по животу, полагая, что забеременела, желая убить своего ребенка, я крепко стискивала ее тонкие запястья и держала до тех пор, пока бедняжку не начинала бить дрожь от сознания собственного зверства. Однажды Тами попыталась всадить себе во влагалище хлебный нож. Я вырвала у нее нож и не отпускала ее, пока она кричала, проклиная свою жизнь, а потом, прижавшись ко мне хрупким тельцем, выплакивала у меня на груди свои горести.

Я пыталась обсудить с отцом «лечение» Тами, не доверяя врачам, которым платила моя мать с просьбой «сделать что-нибудь для ее друга мисс Матул, чтобы она вела себя нормально». Но отец пресек обсуждение, добавив, что уж коли я подвергаю сомнению результаты экспертизы уважаемых медицинских авторитетов, которых нашла моя мать, чьи труды она оплатила «по доброте своей великой души», то мне лучше подыскать себе другое жилье. Но если бы я ушла, Тами осталась бы в полном одиночестве, целиком во власти моего отца. И я осталась из-за любви к Тами, мыла ее, кормила, охраняла.

По-прежнему приходили письма от матери. Габен, зная, как нравились ей акварели Сезанна, купил ей два его рисунка да еще Дега впридачу.

…сначала я не хотела принимать их, а теперь порою думаю, что глупо вечно проявлять подобную щепетильность. У Жана здесь много собственности, он по-настоящему богатый человек.

Тощая, похожая на мальчишку-постреленка, женщина в маленьком черном платье сделалась сенсацией послевоенного Парижа. Сильным гортанным голосом она пела о страданиях, утраченной любви, несбыточных мечтах.

Уперев руки в бока, она крепко стояла на земле, не поддаваясь натиску жизни, воплощая неукротимый дух народных масс, обожавших ее. Конечно, моя мать попала под очарование Пиаф и, как всегда в периоды влюбленности, по-матерински опекала ее, осыпала подарками, советами и любыми наркотиками, какие бы ее новая любовь ни пожелала. Габен, всегда ценивший природный талант, согласился с тем, что мать имеет все основания увлекаться Пиаф как исполнительницей, но сохранил за собой право на собственное мнение о Пиаф-женщине.

Сценарий, над которым они работали, вдруг запустили в производство, и начались съемки «Мартина Руманьяка». Фильм вызывал чувство неловкости перед самой собой, и удивительно, что они не отказались от него сразу после начала съемок. Габен с его потрясающе естественной манерой игры, изъяснялся весьма высокопарно на своем родном языке и прилагал видимые усилия, создавая образ героя. Дитрих была просто ужасна. Стараясь изо всех сил сыграть француженку-провинциалку, она добилась такой ходульности, что хотелось взять ножницы и вырезать ее, как бумажную куклу. Жан, должно быть, заметил это и пожелал отработать с ней диалоги.

— Правильная речь здесь ни к чему. Ты не произноси так четко каждый слог, не баронессу играешь.

Если снималась сцена с Дитрих без его участия, Габен сидел возле камеры и давал ей советы. Но даже Габен и Дитрих не смогли вытянуть этот весьма посредственный фильм. К тому же они уже давно были любовниками и не сумели передать на экране свежесть и трепетность чувств, что, несомненно, оживило бы фильм.

Когда старый приятель Дитрих, режиссер, снимавший с ней фильм «Так хочет леди», позвонил ей и предложил сто тысяч долларов за роль цыганки на студии «Парамаунт», Дитрих согласилась без малейшего колебания. Она позвонила Нелли и попросила, чтобы та подготовила черный парик с «большой челкой, придающей героине загадочность, и блеском, который создавал бы впечатление жирных волос. Цыганки всегда мажут волосы козьим жиром, потому-то от них исходит вонь. Если волосы будут блестеть, это будет в цыганском духе!»

Конечно же, Габен не хотел ее отпускать, и они поссорились.

— Мне нужны деньги! Американские деньги! Настоящие деньги!

Решив расстаться с Габеном, Дитрих, по заведенному обычаю, позаботилась об «истории». В их разрыве виноват Габен, и она дотошно перечислила все причины в одном из своих заветных дневников.

Париж, 25 июля 1946

Я пишу эту историю, чтобы не забыть всех фактов странного окончания моей жизни с Жаном.

Я записываю ее потому, чтобы позднее доказать себе самой, что я не придумала все это по прошествии какого-то времени…

Жан ограничился письмом, написанным, как всегда, по-французски, которое доставили ей в отель. Для «необразованного крестьянина», как часто называла его мать, у него был прекрасный слог. Мой отец придерживался того же мнения, потому и сохранил письмо, пересланное ему матерью. Длинное искреннее письмо от человека, который ее любил, завершалось такими словами:

…Ма grande, послушай, есть такая банальная фраза, повторявшаяся тысячи раз: «Ты была, есть и будешь моей единственной истинной любовью». Я знаю, ты слышала ее, но, поверь, ее говорит человек с большим опытом.

…Надеюсь, ты поймешь ее истинную цену. Как-то раз я уже говорил тебе: пусть лучше я потеряю тебя живой, чем смерть или несчастье отнимут тебя. Я чувствую, что потерял тебя, хоть нам было так хорошо вместе. Мне все равно, что случится потом, мне безразлично, что уготовило для меня будущее. Меня не покидает чувство великого горя, глубокой боли внутри и бесконечной печали. Я хочу, чтобы ты это знала.

Ж.

Единственное, что обусловило разрыв с Габеном, его характер и его любовь, сильные и неуступчивые. Невозможное сочетание с любовью Дитрих, чей склад души, как зыбучий песок. Она изворачивалась, как ей было удобно, и обвиняла жертву в своих собственных проделках.

Жан Габен ушел от вечных мук, и я гордилась им.

Огни рампы

Развод в Неваде стал реален, и я покинула обиженную Тами ради достижения личных эгоистических целей. Мать моя оплачивала судебные издержки и нуждалась в опытной незамужней служанке, посему мне было велено явиться к ней в Голливуд тотчас по обретении «свободы». Мы сняли маленький, похожий на бунгало, домик в Беверли-Хиллз. Этакое уютное гнездышко, идеально подходящее для любящих мамы и дочки. Посреди единственной спальни домика высилась огромная кровать, и Дитрих категорически не хотела позволить мне лечь в бело-зеленой гостиной, где стояла тахта столь же внушительных размеров. Она настаивала на том, чтобы мы непременно спали вместе. Я, конечно, догадывалась, что долго это не продлится, что новый роман не за горами, и мне все равно предстоит переселиться на тахту.