Григорий Шелихов

свечку за упокой души моей поставишь, - растроганный неподдельным

волнением непокорливого морехода, буркнул Селивонов. - К тому же я

вовсе не для тебя экстрактом из твоих бумаг занимался - для отечества!

- важно произнес он. - Во исполнение завета Михаилы Васильевича

Ломоносова - провидец он был! - изложил я дела твои и соратников

твоих...

Колумб российский через воды

Спешит в неведомы народы

Твои щедроты возвестить...

Селивонов в волнении, захватившем и его, перевел дыхание и

неожиданно крепким, проникновенным голосом, каким произносят

заклинание или молитву, заключил:

О вы, которых ожидает

Отечество от недр своих...

О, ваши дни благословенны!

Дерзайте ныне ободренны

Раченьем вашим показать,

Что может собственных Платонов

И быстрых разумов Невтонов

Российская земля рождать.

- Запомни эти слова, Григорий Иваныч, они и в предбудущем силы не

утратят... Ну, прости, голубчик, иди с богом домой, я устал... Ох,

старость, старость, кабы не она, я и сам бы в дело твое вошел, да

укатали сивку не крутые горки! Ты, чай, понимаешь теперь, чего тебя

ожидает? Через это принуждаюсь снова урок поставить: заканчивай спор

свой с компанионами в совестном суде по-хорошему и прочие дела, какие

над тобою нависли, да так, чтобы на Катерину* и след твой в Иркутском

простыл... Прощай, Григорий Иваныч! - важно наклонил голову Селивонов

в ответ на прощальный поклон Шелихова по старинке вперегиб. (*

Церковный праздник 24 ноября ст. ст.)

4

Путешествие в Охотск, уход корабля в Америку и возвращение

Шелихова в Иркутск показались Ивану Ларионовичу Голикову

неопровержимым доводом в пользу примирения с мореходом и уступок ему в

счет будущих беструдных прибытков от такого оборотистого и делового

компаниона.

Иван Ларионович за долгие годы пребывания в Сибири сколотил на

откупе водки миллионное состояние, но побывать самолично в таких

медвежьих углах своего царства, как Охотск, Гижига, Камчатка,

Чукотская земелька, ни разу не удосужился; он довольствовался

управлением обширными делами из своей моленной с лествицей в руках.

Старообрядческая лествица облегчала порядок сношений с богом и людьми,

четки ее служили напоминанием о долгах людей и числе молитв богу,

подлежащих за них с Ивана Ларионовича.

- Мошенник Гришка и, бывает, завирается с работными форсу ради,

но смышлен, удачлив и для дела головы не пожалеет. Нас он не боится,

за ним сильные люди - и здесь и в Петербурге. Надо мириться, Иван

Андреевич! - проговорил Голиков, зайдя на дом к Лебедеву-Ласточкину, с

тем чтобы накануне предстоящего рассмотрения спора в совестном суде

выяснить настроения своего компаниона. - Гришка, дошли до меня

сведения, новое товарищество складывает, на манер Ост-Индийской и

Голландской компании.

Лебедев даже не усадил гостя на лавку. Стоял в светелке на пороге

и сумрачно смотрел на Голикова из-под своих кустистых бровей. Голиков

еще что-то говорил, но Лебедев словно и не слышал гостя. Потом подошел

к нему вплотную и прорычал свирепея:

- Не уступлю, р-раз-зорю мальчишку! А ты, иди ты к черному!..

Виляешь хвостом для отвода глаз заместо того, чтобы за честь и

крепость купечества именитого стоять... Знаем мы тебя златоуста - на

языке мед, а под языком змиево жало. Себя продашь, ежели прибыль с

того увидишь!

Иван Ларионович посмотрел на него, помолчал, махнул рукой и ушел.

Что с дураком говорить! Не хочет - не надо. Он-то, Голиков, Иван

Ларионович, уже договорился с Шелиховым об условиях примирения и

действовал сейчас в интересах собранной Шелиховым новой

"Северо-восточной американской компании", в которую вошли купцы

капиталами и персонами, правда, помельче, но зато самая компания стала

числом побольше: селенгинские, иркутские, устюжские, вологодские

купцы. "Один хитрюга Киселев в стороне остался на каких-то Прибыловых

островах... Ну да ничего, даст бог, отнимем у него эти Прибылые

острова, наплачется тогда упрямец, - подумал Иван Ларионович, бросил

пешку на лествице для памяти и успокоился. - Остальные прочие сойдут,

народ подходящий!" - хотя среди "прочих" Ивану Ларионовичу не

нравились некоторые новые в торговых делах личности - отставной

иркутский прокурор господин Будищев и какая-то баба Катерина

Францевна. О ней известно только то, что она дочь генерал-майора

Кличке, отставного начальника иркутского гарнизона, и ничего не

известно насчет ее капитала. "Гришкины подкупные ходы!" - сообразил

Иван Ларионович. Но как бы там ни было, компания существует,

прописалась в казенной палате, над окнами дома Шелихова - Гришка сдал

компании под контору за хорошую цену половину своего дома и склады -

появилась вывеска с какими-то чертями в перьях, цветами, плодами,

зверюками... "Ох, надо бы от греха подальше, да что придумаешь, коль

тянет нажива! А грех... грех на искусителе Гришке, с него и спрос..."

Рассмотрение дела в совестном суде, - а спор шел с сильными

людьми и спорили об очень больших деньгах, - закончилось полной

победой Шелихова. Немалое значение в таком исходе сыграло заявление

Шелихова, которое он сделал в начале разбирательства.

Образ убитого Хватайки, уткнувшегося лицом в мусор загаженного

охотского амбара, не раз вставал перед Шелиховым, он будто напоминал

ему о чем-то большом и важном, что Шелихов так и не удосужился

продумать. Шелихов, рассказывая о злоключениях, выпавших ему на долю в

Охотске, утаил от Натальи Алексеевны, чем кончилась история с

Хватайкой, зато об убийстве храпа он поведал Селивонову, и хотя

Селивонов не придал этому событию никакого значения, мореход все время

тревожился, что история со смертью Лучка вдруг дойдет до жены, а от

жены так просто не отделаешься.

И вот на суде он начал свое слово голосом более взволнованным,

чем хотел допустить:

- Господа примирители и судьи, дозвольте сказать! Погоня за

деньгами, прижим людей денег ради до добра не доводят, - из жизни

испытал. Справедливости, токмо справедливости ищу! В товарищах моих по

плаванию, коим мы достигли великой перед отечеством заслуги, имел я

редкую удачу, а компанионы наши, из дому не выходя, приобрели

неимоверные выгоды. Неужто мореходам и зверобоям, равно и сиротам и

вдовицам тех отцов и мужей, кои померли в непереносных испытаниях,

мочно отказать в малом награждении за кровь, за гибель?! Не поверю,

зная сердце и слова всемилостивейшей государыни! - ткнул Шелихов

кулаком в полотнище, висевшее над столом судей.

Стена совестного суда украшалась, как предписано было указом,

крупной выпиской на полотнище принципов, взятых напрокат у великих

гуманистов прошлого.

- "Человеколюбием, почтением к особе ближнего и отвращением от

угнетения", - раздельно прочитал Шелихов выцветшие буквы. - Увеличения

прибытков в деньгах не домогаюсь, удовольствуюсь своей долей, ежели

господа старшие компанионы уступят мне захудалые кораблики, на коих

завоевал я отечеству славу, да еще одну долю уступят на награждение

добытчиков сверх контракта.

На этом условии Шелихов уже достиг соглашения с Голиковым, но

Лебедев ни в чем уступать не хотел.

Так как одна из противных сторон и истец желали закончить спор

мирным соглашением, совестные судьи вынесли решение: две десятых общей

добычи выделить на вознаграждение "работных" компанионов, одну десятую

оставить за Шелиховым и передать ему в собственность корабли, на