Маргарет Тэтчер. Женщина у власти

«Я исходила из того, что большинство родителей способно заплатить за молоко для своих детей и что задача государства состоит в предоставлении таких вещей, за которые они заплатить не могут, — скажем, новых начальных школ». Лейбористское правительство Вильсона, указывала она, отменило бесплатное питание молоком учащихся средних школ, что почти не встретило противодействия. «Важно было защитить само образование — как раз это мы и сделали», — заявила она.

Объяснение мало ей помогло. Общественность пришла в негодование. Противники этой меры утверждали, что она приведет к троекратному увеличению количества детей с недостатком кальция, и начали обдумывать способы обойти ее. После того как некоторые администраторы объявили о своем намерении оплачивать покупку молока за счет налогов на недвижимость, правительство поспешно приняло закон о недопустимости таких шагов. Мертир-Тидвил, шахтерский город в Уэльсе, продолжал раздачу бесплатного молока всем учащимся, ссылаясь на то, что горожане и без того слишком хорошо знакомы с недоеданием и рахитом. Бунт утих после того, как правительство, проявив несговорчивость, заявило, что по счету за молоко в размере 5000 долларов за каждый учебный триместр придется платить из своего кармана самим членам городского совета.

По всей Англии на улицы вышли демонстранты, они выкрикивали: «Тэтчер — милк снэтчер!» В парламенте и в печати ее клеймили как мать, отнимающую молоко у младенцев. Тот факт, что эту политическую меру осуществляла женщина, как видно, еще больше разжигал страсти. Тэтчер не давали говорить на общественных собраниях, заглушая ее слова громкими криками. В одной школе учащиеся отказались принять из ее рук награды. В Ливерпуле слушатели забросали ее строительным мусором, заставив сойти с трибуны. Она укрылась в доме одного парламентария-ливерпульца. Жена парламентария спросила, как прошло ее выступление.

— Очень неспокойно, — ответила Тэтчер, оттягивая блузку; пониже ключицы, куда ей угодил камень, прямо на глазах вспухал огромный синяк. Пораженная жена парламентария ахнула.

— Больно было?

— Безумно больно, — подтвердила Тэтчер.

— И что же вы сделали? — ужасаясь, спросила хозяйка дома.

— Продолжала говорить. Что же мне оставалось делать?

Когда женщина предложила вызвать врача, Тэтчер отказалась.

— У меня встречи еще в двух местах, — сказала она. — Угостите-ка меня лучше чашечкой горячего крепкого чая {24}.

Молоко не было единственным пунктом в программе Тэтчер. Она, кроме того, повысила плату за школьные завтраки, не менявшуюся годами, и отклонила предложение о реконструировании школ в районах трущоб, утверждая, что лучше потратить деньги на новые школы. Субсидия в размере 5 миллионов долларов, предоставляемая частным школам для того, чтобы они могли уменьшить плату за обучение, еще больше разъярила критиков Тэтчер, число которых быстро росло. Теперь, когда она вставала, чтобы обратиться с речью к парламенту, лейбористы-заднескамеечники начинали вполголоса скандировать: «Прочь, сукина дочь».

Левые, сделав Тэтчер главной мишенью своих нападок, изображали ее расчетливой ограниченной мещанкой, амбициозной, жестокой и бессердечной, которая с ее консервативными шляпками и нитками жемчуга способна разве что украшать собой приемы в саду. Тэтчер обзывали чадоненавистницей и публично упрекали ее в палате общин в том, что она родила обоих детей сразу ради удобства собственной карьеры. Близнецов дразнили в школе. Доставалось ей не только от левых. Газета «Санди экспресс», известная своим стойко проконсервативным направлением, назвала ее «Женщиной, которую никто не любит». Крупнейшая английская ежедневная газета «Сан» в статье, броско озаглавленной «Самая непопулярная женщина в Англии», писала: «В пору, когда правительство Хита отчаянно старается найти для себя имидж, который говорил бы о сочувствии и заботе, миссис Тэтчер стремительно становится помехой этому».

Не пользовалась она популярностью и внутри кабинета. Возглавляя второстепенное министерство, она так или иначе не входила в узкий правящий круг, но ее периферийным положением в кабинете не объяснить ту степень антипатии, которую она внушала. Министр внутренних дел Реджиналд Модлинг терпеть не мог Тэтчер и неоднократно называл ее за глаза «этой чертовой бабой». Мало того, что она не принадлежала к их тесному мужскому кругу, она — в этом он был убежден наряду с многими другими — чинила их дружеской компании неприятности. Их ужасала ее прямолинейная целеустремленность и тревожила политическая цена, которую партия будет вынуждена платить за все это. На заседаниях кабинета, где присутствовали и некоторые ее критики, Тэтчер больше помалкивала. Когда же она подавала голос, ее коллеги-мужчины нередко слышали малоприятные для себя вещи. Однажды, когда Хит проводил короткое совещание кабинета у себя на Даунинг-стрит, 10 по вопросу о назначении нового директора Би-би-си, Джеффри Хау предложил одного кандидата на этот пост.

— Слишком уж он высокого мнения о себе, — заметил, отклоняя кандидатуру, Хит.

— Но помилуйте, премьер-министр, это можно сказать о большинстве мужчин! — вставила свое слово Тэтчер. Мужчины переглянулись и хихикнули {25}.

Женщины чувствовали себя с Тэтчер столь же неуютно. Они не представляли для нее интереса, если не обладали властью, а обладающих властью среди них не было. Многие министерские жены, чаще всего принадлежавшие к верхам общества, жили в загородных особняках и были воспитаны в привилегированных школах. Они не имели ничего общего с этой одержимой Тэтчер и питали к ней только враждебность. На одном званом обеде на Даунинг-стрит во время паузы в разговоре именитый гость громко спросил, «есть ли хоть капля правды в слухе, будто миссис Тэтчер — женщина?». Тэтчер, сидевшая почти рядом, услыхала эту саркастическую реплику, но сделала вид, что ничего не слышала. Некоторые из бывших там министров не могли решить, то ли им переживать за коллегу, то ли рассмеяться. Кое-кто сделал то и другое {26}.

Несмотря на то что с Хитом у нее были сугубо официальные отношения, премьер-министр, надо отдать ему должное, противился многочисленным предложениям избавиться от нее. Чем более настойчиво советовали ему «уйти» ее, тем более твердой становилась решимость Хита сохранить Тэтчер, чьих способностей он не мог не заметить.

У себя в министерстве образования она никогда не показывала, что ее задевает вздымающаяся волна критики. «Это ее ранило, но она скрывала боль и никогда не выдавала себя на людях», — свидетельствовал Пейл. Другое дело дома. Она возвращалась по вечерам бледная и измотанная. За стаканом виски с Дэнисом она говорила, как на нее давят. Особенно расстраивало ее, что терпеть обиды приходится Марку и Кэрол. Иногда она не выдерживала и плакала. «Критики злорадствовали, — вспоминала она впоследствии. — Нужно заковать себя в броню, чтобы выдержать такое».

В канун Рождества 1970 года, перед полуночью, она сидела с Дэнисом возле украшенной елки. Под елкой лежали подарки близнецам — строго поровну. Для нее это был самый тяжелый период худшего полугодия за всю ее жизнь. В этом году умер Алф, чуть-чуть не дожив до того дня, когда она вошла в правительство, и ей ужасно его недоставало. Дэнис утешал жену.

— Почему бы тебе не послать все к черту? — спросил он. — Ты же не обязана терпеть все это. Плюнь, уйди.

Тэтчер подняла голову. По щекам ее катились слезы.

— И не подумаю, — ответила она. — Меня никогда не заставят поступать против моего желания {27}.

Случай с молоком закалил ее, сделал толстокожей. Теперь у нее был прочный защитный панцирь, который еще не раз ей пригодится. Годы спустя она признается, что неправильно действовала в той ситуации. Она забыла золотое правило Иэна Маклеода: разрабатывать прежде всего политическую сторону каждого мероприятия. Отмена субсидии на молоко была разумной и своевременной мерой, считает она, но ей, вероятно, следовало осуществить ее поэтапно. Впрочем, история эта стала для нее переломным моментом. «Великий молочный бунт послужил ей отличным наглядным уроком в том, что касается соразмерности политического решения, — прокомментировал один министр кабинета, много лет служивший и вместе с ней и под ее началом {28}. — Она на собственном горьком опыте познала важную истину: прежде чем начинать политическую битву, нужно сперва удостовериться, что это и впрямь великая битва, а не то поискать способы действовать в обход. Молочная битва не заслуживала фронтального наступления, но зато научила ее важности фланговых маневров».