Три года в тылу врага

— Теперь можно готовить радиограмму о том, что подрывников в бригаде будет в три раза больше.

— Вот она. — С этими словами Лучин вытащил из кармана гимнастерки вчетверо сложенный лист бумаги и прочитал:

— «К двадцатому августа в бригаде будет подготовлено четыреста новых подрывников».

— Можно отправить, — заключил Сазанов.

Перед первым августа штаб партизанского движения приказал усилить удары по вражеским гарнизонам, однако главное внимание сосредоточить на подготовке подрывников и изучении охраны железных дорог, идущих к Ленинграду и Новгороду. Штаб требовал ежедневно сообщать о движении вражеских эшелонов, их направлении, характере грузов, определять места, где можно успешно проводить диверсии.

Десятки наших разведывательных групп с рациями несли круглосуточное дежурство вблизи железных дорог Новгород — Ленинград и Ленинград — Витебск. На участках Крестецкая — Огорели, Торковичи — Слуцк, в районе Батецкой, Мойки, Сиверской и других станций разведчики установили надежные связи с железнодорожниками и жителями населенных пунктов, прилегающих к станциям.

Миновало три недели. В кропотливой подготовке новых подрывников и непрерывной разведке время прошло незаметно. За это время Беляев со своим помощником Пестриковым подготовили план диверсий на железных дорогах и сообщили о нем в Ленинград. Ждали только ответа.

Он пришел, когда Лучин вместе с Сазановым проверяли готовность подрывников на практических занятиях в отряде Шелякина.

Алексей Петрович дважды прочитал радиограмму и подал комиссару:

— Наконец-то.

— Что случилось? — не понял сначала Сазанов.

— Читай, поймешь, — ответил Лучин и, уже обращаясь к Шелякину, спросил:

— Сколько человек еще не проверенных осталось?

— Трое, они на посту.

— Они как? Так же ответят мне, как Игнат Захваткин? — сказал командир, указывая на рослого партизана, который только что подробно рассказывал, как нужно закладывать тол на стыках рельсов.

— Так же без запинки, — утвердительно заявил Шелякин.

— Хорошо, проверять не буду.

Потом, помолчав немного, добавил:

— Через час — совещание. Важное дело.

— О чем?

— На, прочитай.

Радиограмма, как всегда, была немногословной:

— «Ваш план одобряем. Всему командному составу бригады возглавить отряды подрывников. Рельсовую войну на всех участках начать тридцатого августа в ноль-ноль часов. В этот час все партизанские отряды or Ленинграда до Черного моря выходят на рельсовую войну».

Шел мелкий, назойливый дождь. Он начался глубокой ночью. Пропитавшаяся влагой земля уже не принимала воду. Кругом блестели лужи, Лучин и Сазанов обходили отряды, отправлявшиеся на рельсовую войну. Бригада фактически распылялась. Каждый отряд получал определенный участок на железной дороге или должен был действовать между, крупных узловых станций. С каждым из них уходил кто-то от командования бригады. Сам Лучин отправился с отрядом Козлова к станции Мало-Сиверской, на которую прибывало немало эшелонов. Такой же по значению была и станция Новинка-Вырица, возле которой предстояло действовать отряду Костина и комиссару Сазонову. К Батецкой и Мойке уходил начальник штаба Беляев с отрядом Григорьева. Ответственный участок выделили Звереву: Торкович — Новинка. Немцы его усиленно охраняли: к железной дороге, вплотную примыкали лес и кустарник, которые позволяли партизанам совершать налеты на эшелоны.

С отрядом Шелякина уходил я. Нам достался самый далекий путь — к Новгороду и станциям Дубовик и Огорели. Поэтому Лучин и Сазанов выделили для отряда две лишних радиостанции, чтобы держать более надежную связь.

Первым тронулся в путь отряд Григорьева. Вслед за ним потянулись и остальные. Спустя час к Мойке и Люболядам ушел отряд Федорова.

Наступила наша очередь.

Путь был нелегким. Маленькие ручейки превратились в бурные реки, болота стали непроходимыми. Партизаны промокли до нитки, но ни один не жаловался. Каждого утешало одно: в такую погоду фашисты не отважатся покинуть теплые квартиры и поэтому вряд ли станут усиленно охранять железную дорогу.

Через сутки отряд подошел к железнодорожной линии Новгород — Ленинград. Здесь по плану мы должны начать «концерт». Тут уже давно хозяйничали разведчики Василия Степановича Козлова.

— За каждые сутки проходит до тридцати эшелонов — пятнадцать на север, столько же на юг, — докладывал Козлов. — На разъезде Радофинникова Горка тридцать человек охраны. На остальных по сорок-пятьдесят. Вооружены пулеметами и автоматами. Парные патрули с обеих сторон проходят каждый час.

— Все? — спросил Щелякин, отталкиваясь спиной от березы, к которой он прислонился после изнурительного перехода.

— Все, — утвердительно ответил Козлов.

— А что творится в деревнях?

— Там гарнизонов нет. Но все уцелевшие дома заняты немцами.

— Как живет местное население?

— Немцы собираются отправить людей в Германию.

— Что? Угонять в Германию? И ты об этом молчишь! Ведь это же главное. Ради чего мы воюем? Ради людей! Где же было твое политическое чутье? Не разведчик ты после этого.

Шелякин выругался. Козлов стоял, не зная что ответить. Лицо его изменилось и взгляд уперся в землю.

— Чего стоишь? Исправлять ошибку надо.

— Когда доложить о разведке в деревнях?

— Завтра в полдень.

— Будут точные данные.

— Посмотрим, — сердито ответил Шелякин и, повернувшись ко мне, спросил:

— Как быть?

— Надо население немедленно выводить в леса, радировать Лучину и Сазанову. Может быть, и у них такое же положение, они свяжутся со всеми отрядами.

Приближалась полночь. Все командиры групп давно сверили свои часы и подвели людей чуть ли не к полотну железной дороги.

Ежась от дождя, по шпалам прошли быстрым шагом навстречу друг другу два парных патруля.

Зажженными папиросами командиры групп то и дело освещали циферблаты часов, но время, как назло, текло медленно.

Когда до полночи осталось полчаса, к Шелякину подполз Березин.

— Может, раньше начнем. Так по эстафете передадим белорусским партизанам, а они — украинским?

— Ты не лезь раньше батьки в пекло. Есть приказ — выполняй его.

Березин уполз. Минуты три спустя в его кулаке вновь засветилась папироса. Курил он ее медленно. Когда она кончалась, разжигал другую.

— На всю жизнь накурился. Кончится война — брошу табак, — шепнул он своим подрывникам, которые промокли до нитки и лежали вместе с ним под кустом, оберегая взрывчатку.

Полночь наступила, когда Козлов начал разжигать шестую самокрутку.

— Двигаем, ровно ноль-ноль, — громко сказал он и первым потянулся вперед.

Подрывники в минуту вытянулись вдоль линии, затем разом бросились на насыпь. Партизаны быстро прикрепляли шашки тола к шейке рельсов, у стыков закрепляли по две шашки, осторожно вставляли в запалы детонирующий шнур.

Проходит несколько минут, и партизаны один за другим скатываются с полотна. Остаются только командиры групп. Они почти одновременно поджигают бикфордовы шнуры горящими папиросами, и по насыпи бегут огненные змейки.

Гремит взрыв, второй, затем начинается сплошной грохот. Слышно, как на землю непрерывно падает что-то тяжелое. Тишина наступает неожиданно. Только со стороны разъезда доносятся выстрелы, да ночную темноту прорезают светящиеся линии сигнальных ракет.

Партизаны не выдерживают и снова выбегают на насыпь. Рельсов как не бывало. Лишь кое-где торчат, точно неуклюже вкопанные столбы, вырванные из плотного слоя щебня шпалы и рядом с ними исковерканные куски металла.

Мы с Шелякиным выходим на полотно. Молча проходим сто, двести, триста метров, потом еще столько же. Картина одна — трехкилометрового пути не стало. Не сработал только один заряд — на выходе из выемки. Подрывники Михаил Загуляев и Семен Драгун понадеялись друг на друга и вместо бикфордова шнура подключили к толу детонирующий шнур.

— Сейчас подорвем, — суетясь около рельс, говорили они командиру группы Ванюшкину.