Вилька и Мишка в тылу врага

Вилька и Мишка на тропе войны.

-Вилька! Вилька!

Темно, нечем дышать, пытаюсь вдохнуть, что-то забивает рот и нос.

-Вилька! – кто-то плачет.

Наконец, с моего лица кто-то убирает то, что не давало мне дышать, я, с всхлипом, вдыхаю в себя воздух, не открывая глаз, их тоже чем-то запорошило. С трудом выдираю руки из какого-то плена, протираю глаза и осторожно открываю.

Где я? Оглядываюсь вокруг, и ничего не понимаю: вокруг всё как после бомбёжки: всё дыбом, дорога в воронках, лежат какие-то изломанные куклы возле них.

Да и я засыпан землёй. Это из земляной могилы меня выкопал этот… мальчик?

Я снова протёр глаза грязными руками и уставился на зарёванного мальчишку.

-Вилька! – опять крикнул он, - живой! Я думал, ты всё, убило тебя!

-Что случилось? – сквозь звон в ушах я еле услышал свой голос. Если бы мальчик не кричал, я его и не услышал бы.

-Налёт! – мрачнея, сказал мальчик, – колонну разбомбило, видишь, одни мёртвые. Я тебя еле нашёл, откопал. Ботинок вот торчал, по нему тебя и узнал.

Я внимательно осмотрел собеседника: чумазое лицо, почти чёрные глаза, кепка на тёмных волосах, мешковатые куртка и штаны непонятного покроя.

Что-то с моей головой, подумал я, гудит, здорово врезался. Что за налёт? Терракт?

-Где я? – морщась от головной боли, спросил я. Мальчик пожал плечами:

-Я не знаю, мы шли вместе со всеми, прилетел самолёт, разбомбил да пострелял.

-Самолёт? – я всё не мог прийти в себя.

-Ну да. Самолёт.

-На нас с бомбами? – несмотря на явную контузию, я удивился: кто же на людей охотится с авиабомбами?

Мальчик опять пожал плечами:

-Откуда мне знать?! Ты вылазить будешь, или останешься сидеть?

Я оглядел себя. Оказывается, я был зарыт в землю по пояс. Опершись руками в рыхлую землю, попытался выбраться, но силёнок не хватало. Что-то привлекло моё внимание. Я внимательнее пригляделся к своей руке и не поверил своим глазам: рука была похожа на детскую! Я поднёс её к глазам, осмотрел от кончиков пальцев до локтя. Потом посмотрел на мальчика:

-Я как выгляжу? – мальчик поднял глаза, помолчал и ответил:

-Если честно, хреново ты выглядишь. Кровь из ушей идёт.

Тогда я провёл рукой по усам и бороде, но, кроме земли и песка ничего не почувствовал. Я пожал плечами и снова стал выбираться из своей могилы.

Интересно, думал я. Кто я? Почему думаю, что я не маленький? На вид, как будто ребёнок, а в памяти, будто взрослый. И, что самое гадкое, не помню, кто я. Видать, здорово меня приложило! Даже кровь из ушей идёт. Но речь то я понимаю! Русская речь? А я знаю? Вижу, что у мальчика физиономия, явно, не китайская. Глаза чёрные. Не татарин. Еврей? Как же мне к нему обратиться, чтобы не напугать? Как же мне выбраться из этой чёртовой ямы?!

-Помоги, что ли?! – не выдержал я.

После чего мальчик перестал таращиться на меня, схватил за руки и вытащил из моей ловушки.

-Спасибо! – облегчённо казал я, не в силах подняться на ноги. Так и лежал, глядя в небо. Синее-синее небо без единого облачка.

-Вилька, - снова заговорил мальчик, - надо идти.

-Куда? – лениво спросил я. Мальчик пожал плечами и нарисовал себе под носом усы, потерев грязной рукой под носом:

- К своим.

- В каком смысле, к своим? Прости, я ничего не понимаю, меня, наверно, контузило, ничего не помню, даже твоё имя.

- Ещё бы! – понимающе кивнул головой мальчик, - тебя же заживо похоронило! Вовремя я тебя откопал, а то совсем задохнулся бы! Я уже не чаял тебя живым увидеть! Тебя как подбросило, ты, как полетел, а сверху землёй засыпало! Я в это время в кювете был, ну…

-Ясно, - кивнул я, - как тебя звать-то, спаситель?

-Мишка…- открыл рот спаситель, и снова вытер под носом. Что там у него, сопли?

-Что ты удивляешься? Мишка? Человек с того света вернулся, а ты вытаращился. Не помню я, кто я такой, вот такие, брат, дела. Умыться бы, все глаза, рот, нос запорошило.

Мишка отвёл меня в кювет, там был небольшой бочажок с тёплой водой.

-Ты не сюда писал? – спросил я.

-Ты что?! – оскорбился Мишка, - кто же в колодец писит?

Я поверил ему, напился и умыл лицо.

-Посидим? Расскажи, что произошло.

-Произошла война, - сделав значительное лицо, сказал мой спутник.

-Кто с кем воюет? – поинтересовался я.

-Нашёл, над, чем шутить! – возмутился Мишка, - немцы напали! Позавчера.

-У нас же пакт, - кинул пробный камень я, и попал:

-Пакт, пакт…- презрительно скривился Мишка, - подтёрлись они этим пактом!

-Ясно, - внутри у меня всё сжалось от дурных предчувствий: начало войны! Что-то в памяти было, вот насчёт пакта вспомнил, а ещё что? Где я, до этого, жил? Кем был?

-Дальше что?

-Дальше, дальше, - опять покривился мой собеседник, - эвакуировали наш лагерь, поехали мы домой, нас и разбомбили.

-Это всё? Где наш дом? Куда идти?

-Идти на восток, наш дом в Москве.

-А сейчас мы где?

-В Беларуси.

-Почему так далеко?

-Откуда я знаю?! Отправили на всё лето. Может, чтобы домой не бегали?

-Как там было?

-Тебе было хорошо, ты же немец, меня били, - шмыгнул носом Мишка, - пока ты не заступился. Потом наоборот…

-Что наоборот?

-Когда узнали, что немцы напали, тебя хотели бить.

-И что?

-Да ничего, - пожал плечами мальчик, - Станислав Матвеич сказал, что мы все советские люди, и не должны между собой грызться, когда такая беда, но Колька Лещев всё равно сказал, что ты шпион.

-Да, - неопределённо сказал я, мало, что понимая, - куда катится мир. Что же нам теперь делать, Мишка?

-Как что? Идти домой.

-Дойдём?

-Конечно! Доберёмся до железной дороги, дойдём до станции. Помнишь, ребята в гражданскую всю страну объездили!

-Не помню, - признался я, - но пойдём. Не сидеть же здесь всю жизнь.

Мы выбрались из кювета на дорогу, пошли по обочине, более-менее целой.

Люди лежали всюду. Мне снова стало плохо.

-Ты что? – спросил Мишка, когда я покачнулся.

-Жарко, голова болит, - не признаваться же, что мне плохо от вида покойников. Особенно много было трупов детей.

-Славка, Гришка Тюрин, Серёжка Петькин, Лёшка Сапожников, а вот и Колька Лещев… - перечислял Мишка, а я удивлялся его хладнокровию, пока он не сказал, что это третий налёт, и они уже многих похоронили.

-Что же они, заразы, по детям, специально бьют? – сквозь зубы спросил я.

-Может, и специально, а может, сверху не видно, маленькие, или большие идут.

-У нас вещи были?

-Были, мы их потеряли ещё при первом налёте. Ты теперь, как я крикну «воздух» сразу ложись, не бегай.

-Понял, – хмуро сказал я, стараясь, не смотреть в мёртвые лица мальчишек и девчонок.

Шли мы до самого вечера, пока впереди не показалась какая-то деревня.

С краю стояла крытая соломой хата, обнесённая плетнём.

Почему я помню, эти слова, но никак не припомню, кто я? – злило меня. Причём мне казалось иногда, что это всё какой-то сон. Когда во сне начинаешь понимать, что это сон, то просыпаешься. Но сон слишком был похож на явь, голова болела, ногу саднило. Я задрал штанину, и увидел широкую запёкшуюся ссадину на лодыжке.

-Эге! – сказал Мишка.

-Что делать будем? – спросил я друга, останавливаясь.

-Как что? – удивился Мишка, - зайдём в деревню, попросимся на ночлег, может, накормят.

-Может, и накормят. Под замком.

-Почему под замком? – удивился Мишка.

-Война идёт, - ответил я, - всем кругом мерещатся шпионы.

-Какие шпионы? Мы же дети?!

-Тебе сколько лет, ребёнок? – спросил я его.

-Двенадцать.

-А мне?

-Тоже, или чуть старше.

-Вот видишь, двенадцать. Мы уже считаемся взрослыми в военное время, - откуда это понимание? Понятия не имею. Интуиция? Но интуиция нам не помогла.

-Стоять! – тихо сказали сзади, хотя мы и так стояли, - руки вверх!

Мы подняли руки и обернулись. Нас на прицеле винтовки держал красноармеец.