Acumiana. Встречи с Анной Ахматовой [Т.1]

23.12.1924

Вечером был у АА. Она два дня не выходит из дому. Говорили об Н. Г. — вспоминала факты. Переписывал стихи Н. Г. из альбома О. А. Кузьминой-Караваевой, который АА достала для меня. Пока я писал — АА занималась итальянским языком…

Долго возились с примусом, потом пили чай. Уходя, уговорился прийти 27-го, в субботу.

Написала письмо А. Н. Гумилевой и составила для нее вопросник об Н. Гумилеве.

Составила вопросы об Н. Г. для М. Кузмина и передала их мне.

24.12.1924

Вчера, 23-го, во вторник, в 8 ч. вечера пришел к Ахматовой. Залаял Тап.

"Тапа можно поздравить с выздоровлением, Анна Андреевна?"

АА: "Не совсем. Я его не возила в больницу, потому что сама больна — не выхожу два дня из дому".

Я предлагаю отвести Тапа куда нужно и т. д. АА отказывается. Садимся, сегодня наоборот — я на "председат[ельское]" место (за письменный стол, ибо я пришел с чернилами, перьями, карандашами — переписывать альбом Кузм.-Караваевой); АА — напротив.

АА: "Я пишу письмо Анне Ивановне, посылаю ей анкету с вопросами". Читает вопросы.

Я: "Хорошо было бы, если бы Вы спросили Анну Ивановну о ней самой и об отце Н. С.".

АА: "Я очень много слышала о родственниках Коли со стороны матери, а об отце — ничего не знаю. Вообще об нем как-то мало говорили. Я не знаю, сможет ли сама А. Ив. Рассказать об нем".

АА приготовила вопросы и для М. Кузмина. Я пополняю ими серию составленных мной вопросов.

Потом показываю составленную мной анкету, для всех, и отдельные вопросы.

Затем показываю ей разобранные мной черновики стихотворений. АА со всем согласна и говорит, что "точнее разобрать невозможно".

АА, читая вопросы свои к А. Иван., называет Н. С. "Колей".

АА: "Я называю его Колей, потому что матери пишу".

Вообще же АА в разговоре со мной называет Н. Г. чаще всего в третьем лице: "о н", "е м у" и т. д., когда же не так, то "Николай Степанович".

Затем я начинаю переписывать альбом: Ол. А. Кузьм.-Караваевой. АА берет книгу и уходит в другую комнату. Там холодно, и я иду за ней и прошу сделать наоборот — чтоб я писал в той комнате, т. к. мне все равно где писать, а она здесь — у себя.

Я: "Нельзя же, чтоб я Вас выживал из Вашей же комнаты!".

АА (улыбаясь): "Ну хорошо, я буду здесь читать, если Вы хотите, чтоб я была с Вами. Но только Вы тоже оставайтесь здесь!"

Я: "Но я же буду стеснять Вас. Ведь это очень скучно — видеть в своей комнате человека молчащего и скрипящего пером несколько часов подряд!"

АА: "Нет, Вы не будете мне мешать — видите, какое у меня чтение — "итальянская грамматика".

Я пишу. АА с другой стороны стола читает, иногда я слышу, как она про себя почти повторяет итальянские слова…

Изредка перебрасываемся 2-3-мя словами. Изредка АА кашляет нехорошим кашлем. В 10 час. АА говорит: "Пойду примус зажигать…".

Я прошу — чтоб я, а не она, зажег примус.

АА: "Нет, ни за что! Я теперь научилась, и у меня это очень хорошо выходит. И очень хорошо — Вы будете писать, а я тем временем чай приготовлю!"

Я остаюсь писать. Слышу попытки разжечь примус — несколько раз, между которыми АА играет с Тапом, дразнит его, ласкает, разговаривает с ним. Тап лает.

Наконец АА входит. Я вопросительно поднимаю глаза.

АА огорченно: "Не горит!..".

Я иду — смотрю, примус пустой, ни капли керосина.

АА: "Вот скандал! Какая она все-таки, эта девушка — чтоб так уйти, не позаботиться!"

Стали искать. Наконец АА обрадованно вытаскивает из-под кухонного столика бидончик, в котором на дне есть немного керосина.

Я зажигаю примус. Руки выпачкал. АА идет в маленькую комнатку, наливает мне в чашку умывальника воды. Моюсь. Сажусь писать снова. АА приготовляет чай в соседней комнате. Входит.

"Пойдемте пить, чай готов".

На столе — сыр, масло, хлеб и сахар. Тап у стола, АА много говорит о нем, хвалит его: "Только он меня не очень любит. Он встречает меня, когда я прихожу, равнодушно. Вот когда Володя приходит, он очень радуется — прыгает, лижет его. Он очень скучает по Володе. Он, наверное, думает. Что я его купила, и поэтому равнодушен ко мне".

Я: "Вы любите Тапа?"

АА отвечает серьезно, как-то задумчиво: "Люблю… Он умный, хороший…".

АА: "У меня была Шкапская — просила дать ей что-нибудь (для архива — П. Л.). Я ей дала Симферопольскую афишу о вечере "моей памяти".

Я: "Как — Вашей памяти?"

АА: "Да. Так думали в 21 году в Симферополе".

Я: "А Вы не видели ее архива? Она не приносила его Вам?"

АА (с чуть насмешливой улыбкой): "Приносила… Она, вероятно, переживает медовый месяц собирания и очень радуется поэтому".

АА: "О Вас она мне ничего не говорила, но несколько раз повторяла, что я, "вероятно, много помню…"

После чая — я продолжаю писать. АА совсем нездорова сегодня. Вид усталый, больной. Я хочу раньше уйти и говорю: "Я сегодня не буду кончать альбома. Я в следующий раз окончу…".

Да, до этих слов еще АА одевалась и уходила — водила Тапа на двор гулять. Пришла, устала. Дыхание трудное. Села к столу, я увидел ее утомленный вид и тогда сказал ей (вышенаписанное).

АА: "Ну хорошо. Допишите вот это стихотворение".

Я дописываю и хочу уходить.

АА: "А я хотела еще Вам рассказать кое-что".

Я остаюсь сидеть, АА берет записную книжку и диктует мне около получаса сведения о Н. С.

Диктуя, вдруг говорит: "Как здесь дует" (от окна). Я предлагаю свое место. Пересаживаемся.

Я: "Вы совсем нездоровы, Анна Андреевна… Вы простудились?"

АА: "Простудилась… Я, кажется, заболеваю… Мне нужно завтра выступать, и я не знаю, смогу ли я…"

Я: "А где Вы должны выступать?"

АА: "Это благотворительно… Для студентов… В этой… Вы знаете… В Капелле", — вспоминает наконец АА.

Я: "Вы новые стихи читать будете?"

АА: "Нет, старые".

Прощаемся.

Я ухожу: "Когда же мне вновь прийти к Вам?" (Обрыв — В. Л.)

25.12.1924

АА должна была выступать на благотворительном вечере в Капелле, но не выступала.

26.12.1924

Обрывки:

О стихотворении к "Карте любви" в альбоме О. А. Кузьм.-Караваевой.

АА: "Я сначала не хотела Вам даже показывать его. Ничего в нем интересного нет. Н. С. подделывается в нем — вы понимаете — барышня, 16 лет, невинная, неумная, жила в Калуге… Ну о чем можно было с ней говорить? А Н. С. подделывается к ней. Этого совсем не нужно было".

Приглашена к Замятиным.

27.12.1924

Утром заходил к Фроману, который пишет сказку о мышонке, а потом к Лавреневу. Сей купил пишущую машинку за 90 рублей, сидит без гроша и радуется. В 3 часа ко мне пришел В. Рождественский и сидел до 8. Я не обращал на него внимания, работал по Н. Г., а он занялся переводом латинских стихов для антологии ГИЗа. В 8 часов с В. Рождественским пошел к АА (он раньше просил меня узнать у нее, может ли он прийти. АА ответила: "Пусть приходит"). У АА я сразу же сел переписывать альбом М. А. Кузьминой-Караваевой, и предоставил АА говорить с Рождественским. У них разговор не клеился: очень напряженно говорили о Судейкиной, об обстоятельствах ее отъезда, об антологии Голлербаха "Образ Ахматовой" (АА неодобрительно отзывалась). Вс. Рожд. пытался жаловаться на цензуру, по вине которой не печатаются его стихи, но когда АА сказала ему, что е е стихи цензура пропустила все без исключения, он умолк. АА пыталась всеми силами не показать В. Рождественскому производимого им на нее неприятного впечатления. Он старательно подлизывался и пытался было льстить. В 9 часов он ушел, и мы заговорили об Н. Г., о причинах, побудивших его жениться на А. Н. Энгельгардт, о ней самой… Прочел АА свои стихотворения — со стыдом прочел ("Я увидел глазами, где бредит…" и другое). Потом — 2 стихотворения Фромана (имени его АА никогда не слышала). После чаю опять переписывал альбом — до 2-х часов ночи. Сделала надпись на фотографии Н. С., которую подарила мне.