Acumiana. Встречи с Анной Ахматовой [Т.1]

АА категорически опровергает всякие сплетни о ее романе с А. Блоком. Такого романа никогда не было.

Я передал АА существующее мнение о том, что выбор названия "Anno Domini" связан со смертью Н. Г. и Ал. Блока. АА опровергает это мнение.

Сказала, что стихотворение "Проводила друга до передней" считает скверным и не любит его.

Сказала, что стихотворение "Не бывать тебе в живых" ни к кому не относится, а что "просто настроение тогда такое было"…

Сказала, что 1-ю строфу стихотворения "А, ты думал я тоже такая…" написала гораздо раньше того, как написаны последующие.

О стихотворении "Думали: нищие мы…":

"Его любил Н. С. … Я написала его в 1915 году, весной, когда Н. С. лежал в лазарете. Я шла к нему, и на Троицком мосту придумала его, и сразу же в лазарете прочитала его Н. С.

Я не хотела его печатать, говорила — "отрывок", а Н. С. посоветовал именно так напечатать".

Я сказал, что мне очень нравится этот оборот.

"Я хотела его переделать, — это не по-русски как-то, а Коля сказал, чтоб я оставила, что именно так — хорошо".

Училась в Киеве на женских юридических курсах.

Говорили о "сатириконстве" АА. Я спросил, как относились к нему студенты, когда АА была на курсах.

"Когда на курсах была — была тише. Потом стала такой веселой…"

О стихах Ходасевича отзывается очень сдержанно. Когда я спросил в упор: "Любите?", — ответила принужденно: "Есть хорошие стихи, но все это какое-то деланное, неоправданное"…

Я спросил, как относится к стихотворению О. Мандельштама о мороженом. Ответила: "Терпеть не могу! У Осипа есть несколько таких невозможных стихотворений".

Не любит еще стихотворения о галльском петухе и гербах всех стран (из "Tristia").

"Золотистого меду струя" — прекрасное стихотворение.

Где-то в гостях встретилась с П. К. Губером. Он за столом громко сказал какую-то гадость. АА говорила о Губере, возмущаясь его пошлой грубостью.

Рассказывала о том, как она получила известие о смерти Н. С. Она была в Ц. С., в санатории; сидела на балконе с М. В. Рыковой. Перед балконом — изгородь, за ней дорога.

Подходит … и вызывает за ограду М. В. Рыкову. Та встает, идет. Он ей что-то говорит, и АА видит, как та вдруг всплескивает руками и закрывает ими лицо. АА, почувствовав худое, ждет уже с трепетом, думая, однако, что несчастье случилось в семье Рыковых. Но когда М. В., возвращаясь, направляется к ней, АА уже чувствует, что известие относится именно к ней. М. В. подходит и произносит только: "Николай Степанович…" — и АА сама уже все поняла.

"Через несколько дней после похорон Блока я уехала в Царское Село, в санаторию. Рыковы жили в Царском Селе тогда, на ферме, и часто меня навещали, — Наташа и Маня. Я получила письмо от Владимира Казимировича из Петербурга, в котором он сообщал мне, что виделся с А. В. Ганзен, которая сказала ему, что Гумилева увезли в Москву (письмо это у меня есть). Это почему-то все считали хорошим знаком.

Ко мне пришла Маня Рыкова, сидели на балконе во втором этаже. Увидели отца (Виктора Ивановича Рыкова), который подходил — вернулся из города и шел домой к себе на ферму. Он увидел дочь и позвал ее. Подбежала Маня, вернулась ко мне и сказала только: "Николай Степанович!..".

АА нарисовала план улиц и дорогу на ферму.

Отец прочел в вечерней "Красной газете".

Я жила в комнате, в которой было еще пять человек и среди них одна (соседка по кровати) — член совдепа. Она в этот день ездила в город, в заседание, которым подтверждалось постановление. Вернулась и рассказывала об этом другим больным.

Утром поехала в город. На вокзале в Царском Селе увидела "Правду" на стене. Шла с вокзала пешком в Мраморный дворец к Вольдемару Казимировичу. Он уже знал.

Говорила по телефону с Алянским, который сказал о панихиде в Казанском соборе ("Казанский собор"… я поняла).

Была на панихиде и видела там Анну Николаевну, Лозинского, были Георгий Иванов, Оцуп, Адамович, Любовь Дмитриевна Блок была, и очень много народу вообще".

Говорила о том ужасе, который она пережила в 1921 году, когда погибли три самых близких ей духовно, самых дорогих человека — А. Блок, Н. С. и Андрей Андреевич Горенко.

О впечатлении, которое произвел на нее номер "Ленинградской правды", наклеенный на стене вокзала в Ц. С., — того вокзала, где она видела Н. С. в детстве, в юности, во все периоды его жизни…

Когда жила на Фонтанке 2, в узкой комнате, завешанной иконами, — она часами пролеживала на подоконнике, прислушиваясь, как поют солдаты. Вот пение, в которое органически не может быть ни одной фальшивой ноты.

— Хотите, я подарю вам бусинку?

— Хочу.

Отошла от печки, вытащила шкатулку с четками и иконками и дала мне три бусинки.

— Когда я умру, все соберутся и составят из них одно целое… [8].

…Статья Мандельштама "Буря и натиск", — "Русское искусство", № 1. Эпоха.

…Посмертную статью Разумника "Жеманницы" (есть ли там о Моравской?).

…Есть ли у меня дата, когда Н. С. выбран в правление (в совет?) Академии Стиха (в 1913 г., в декабре, кажется!).

…"Огненный столп" вышел в сентябре, вероятно (отпечатан в августе). "Anno Domini" — в двадцать первом году, в ноябре, приблизительно.

Значит, "Огненный столп" в два — в три месяца разошелся.

АА сказала мне (в ответ на мой вопрос), что выбор формата для 1-го издания "Anno Domini" был сделан не ею, — и рассказала, что когда Блох — жадный и стремившийся все сделать подешевле — взялся за это издание, АА раз пришла в издательство, и он стал показывать ей разные сорта бумаги — выбирал бумагу для сборника. Потом стал выбирать форматы, держал в руках листок бумаги размером в 1/8 писчего листа. Говорит: "Вот, бумага будет такая, а формат так…" — прервал слово, подумал, потом решительно сложил листок пополам — и заключил: — "А формат — такой!" (так вдвое меньше бумаги, следовательно — вдвое дешевле).

АА добавляет, что потом к ней приходили, показывали, советовались о формате — и она дала свое согласие, но выдумала этот формат — не она. "И то, что заглавие так расположено — в ряд — не от меня зависело".

Когда я пришел к АА сегодня, у нее сидела жена Н. Н. Пунина — сидели в столовой за чаем, друг против друга… Мило разговаривали… Через несколько минут после моего прихода жена Пунина поднялась, стала уходить. Приглашала АА заходить к ним, поцеловались на прощанье… Потом, когда та ушла, АА спрашивает: "Ну как она Вам понравилась? Не похожа на женщину-врача?"

Я (нерешительно): Нет, не похожа… Она женщина…

АА (утвердительно): Женщина… Правда, она милая?

Я (нерешительно): Правда… милая…