Мадам Любовь

Оба солдата, отстав шагов на двадцать, держали винтовки, как перед боем. У толстого кроме винтовки в руке был складной шест с рогулькой на конце, от которого шел провод к висевшей на боку коробке. Время от времени он водил шестом по обочине.

Женщины едва плелись, устало и покорно. Никто не плакал, и, кажется, никто уже не боялся. Подавлены и страх, и мысль о сопротивлении. От судьбы не уйдешь... Будь что будет... Только кое-кто старался оказаться позади других. Солдаты замечали их хитрость и, выкрикивая непонятные ругательства, выгоняли вперед.

Катерина Борисовна шла в середине толпы. Проклиная иродов, она думала, как бы спасти женщин, через каждый шаг рискующих напороться на мину. Баб много, а солдат только двое, но у них винтовки. Передние, подойдя к мосту, замедлили шаг.

- Шнеллер! Шнеллер!

Осторожно ступая - слышно было, как тихо поскрипывал снег под ногами, женщины сделали еще два-три несмелых шага и остановились плотной толпой. Передние были уже у самого края небольшого шоссейного мостика.

- Давай, давай! Унд шпринген! - издали кричал толстяк.

Никто даже не шевельнулся.

Скорее всего, под мостом, а не на гладкой дороге партизаны кладут свои мины, подкарауливая немецкие автомашины. Если, ступив на мост, подпрыгнет несколько десятков людей, мост дрогнет и... Эта мысль сковала несчастных. Видно, того же боялись солдаты, присевшие на корточки в глубоком снегу кювета. Оттуда видны были только их головы и направленные на женщин винтовки. Солдаты боялись взрыва, боялись партизан, быть может, засевших так не раз бывало - в стороне от заложенной мины.

Об этом догадалась Катерина Борисовна. Толстый кричал что-то по-немецки, подняв дрожащими руками винтовку. Еще секунда и... он заставит обессилевших, потерявших волю женщин ступить на мост. Катерина Борисовна вдруг рванулась назад.

Ничего не видя, закричала, указывая рукой в сторону леса:

- Партизаны! Партизаны!

Немцы высунулись из кювета. Тут же прогремел выстрел. Катерина не видела, кто стрелял. Видела только, как один солдат попятился и, упав на четвереньки, запрыгал вдоль канавы, взметая снег.

- Бегите, бабы! Бегите!

Еще несколько сухих, подряд простучавших выстрелов. Дорога огласилась криками разбегавшихся. Женщины сбивали друг друга с ног, бросались в снежный намет. Пробежав мимо упавшей на колени, испуганно крестящейся старухи, Катерина Борисовна обо что-то споткнулась и покатилась в кювет, в ушах бушевал многоголосый вой, глаза залепило снегом. Вытянув вперед руки, как в потемках, она пыталась выбраться из сугроба. Рядом, совсем близко опять ударили выстрелы. Катерина Борисовна села, закрыла лицо руками и услышала над собой голос мужчины, сказавшего по-русски:

- Хватит... Того не достанешь, еще в своих вмажешь...

Смахнув снег с лица, Катерина открыла глаза. С бугра за обочиной широкими прыжками сбегал высокий парень в белом халате с короткой винтовкой в руках. Другой, коренастый, перетянутый ремнем поверх светлого, с оторочкой полушубка, в круглой шапке-кубанке, лихо сдвинутой на ухо, помахивал автоматом и весело покрикивал:

- Живей! Живей, тетеньки! Скорей до хаты!.. Да не тратьте силы, выходьте на дорогу...

Увязая в глубоком снегу, обходя мост, женщины выбирались на дорогу и, подобрав юбки, бежали в противоположную от деревни сторону.

Высокий парень в белом халате согнулся над чем-то в кювете.

- Ну, Федя? - крикнул ему с бугра коренастый.

- Батарейка тут запуталась, - ответил, не разгибаясь, высокий, - от миноискателя...

- Документы забери, - приказал коренастный. - Поторапливайся!

Он шагнул к сидящей в снегу Катерине Борисовне:

- А ты, тетка, за мной... Живо!

Катерина с трудом вылезла на бугор. Коренастый легонько толкнул ее в спину.

- Видишь след? По нем иди... Ступай аккуратно...

Не успев разобраться во всем происшедшем, она поняла, что эти двое партизаны, и охотно подчинилась приказу.

На дороге сразу все стихло - словно и не было здесь только что ни стрельбы, ни криков перепуганных женщин.

Позади послышалось сопение догонявшего.

- Во, гляди, что еще подобрал.

Катерина Борисовна оглянулась и, ступив в сторону, остановилась. Высокий парень, забросив за плечи на ремнях свою короткую и длинную немецкие винтовки, показывал коренастому складной шест с рогулькой и батарею миноискателя.

- Добро! - сказал коренастый, забирая трофеи. - Пригодится в хозяйстве.

- Она? - спросил высокий, кивнув на Катерину Борисовну.

- Эта, гадюка... Я с нее глаз не спускал. Хотел сразу шлепнуть...

- Да вы что, хлопцы? Про меня, что ли? - удивилась Катерина Борисовна словам и злобе, с какой они были сказаны.

- Иди, иди! - замахнулся коренастый. - Не тут нам с тобой разбираться...

"Это в чем же разбираться?" - хотела спросить Катерина Борисовна, но только пожала плечами. Разбираться действительно не было времени. Надо быстрей дойти до леса, скрыться от возможной погони.

Лес начинался рядами низкой посадки, за которой густо стояли старые замшелые сосны.

- Где ваш командир? - спросила Катерина Борисовна, дойдя до утоптанного снега на месте чьей-то стоянки.

- Стой, - приказал коренастый, сбрасывая с шеи ремень автомата, - без командира разберемся, как ты фрицам сигналы подавала.

- Какие сигналы?

- А когда нас с Федей заметила...

Катерина Борисовна удивилась:

- Где ж это я вас заметила?

- Сама небось ведаешь, - ухмыльнулся длинноногий Федя и простодушно объяснил: - Я за бугром лежал в халате, так не видно, а Кузя...

Коренастый метнул на него грозный взгляд, и Федя тихо закончил:

- ...А товарищ К. приподнялся...

- Молчи, - оборвал его товарищ К., ему хотелось допросить задержанную самому, по всем правилам.

- Отвечай: когда вступила в контакт с фашистами? Какие имела задания?

Катерина Борисовна смотрела на стоящих перед ней вооруженных парней. Коренастый, со вздернутым носом, прищуренными, видать, совсем не злыми глазами, строго поджал пухлые губы. Маленькое ребячье наивное лицо долговязого Феди отражало тревожное любопытство. Катерине Борисовне не было страшно, не возникало и мысли, что эти парни, приняв ее за какую-то другую женщину, могут, не утруждаясь доставкой к командиру отряда, вынести приговор. Отведут в лес подальше и, не дрогнув, не омрачив совести, в жестоком простодушии свершат свой суд над предателем...