Григорий Шелихов

складов необходимого заморским поселениям провианта и снаряжения -

якорей, меди, смоленых корабельных снастей, - Шелихов не решился

доверить получение их по ордеру новоназначенному управителю. Шелихов

знал, с кем Деларову придется иметь дело в Охотске. Там Кох. Этот Кох,

можно не сомневаться, сумеет отправить самонадеянного грека за океан с

пустыми руками, а ордер с кляузной отпиской о причинах невыполнения

вернуть в Иркутск. Единственным виновником гибели русских людей,

оставленных на американских островах и материке, в глазах

современников и потомства останется тогда Григорий Шелихов.

Под влиянием этих мыслей, не считаясь с тем, что при тяжбе с

компанионами ему надо быть в Иркутске - собственное благосостояние его

висит на волоске, - Григорий Иванович решил бросить все и ехать в

Охотск, чтобы лично наблюсти за снаряжением "Святителей" и отправкой

корабля в обратное плавание. Деларов же, как условились, должен был

выйти спустя две недели, на спаде паводка Ему поручалась доставка

тяжелого груза, главным образом соли. Соль была заготовлена еще в

Усть-Куте. Ринувшись тогда по следам ледолома, Шелихов не рискнул ее

взять с собой, боясь подмочить и испортить, - достаточно труда и

усилий пришлось затратить на сбережение одного только пороха, зашитого

в кожаные мешки, втиснутые в двухпудовые бочонки.

До Охотска Шелихов добрался лишь в начале июня, преодолев

неистовую ярость и препятствия таежной и тундровой сибирской весны. В

Охотске он привел в порядок и спустил на воду простоявший зиму на

стапелях корабль. С нарастающим нетерпением мореход стал поджидать

человека, которому доверял свою открытую землю.

О прибытии Шелихова тотчас же узнал асессор Готлиб Кох, уже

утвердившийся в должности коменданта Охотского порта. Кох даже воссиял

от удовольствия - Шелихов опять очутился в его руках: надо уж теперь

как следует поприжать купчишку, не поделившегося тогда добычей.

- За вами должок, Григорий Иваныч, - ехидно заметил Кох, когда

Шелихов пришел в портовую канцелярию и подал ему бумагу с какой-то,

как думал Кох, просьбой.

- Ежели заслужите, отдать не откажусь, - спокойно ответил

мореход. - Токмо в этот раз я не одолжаться пришел. Его

высокопревосходительство генерал-поручик Иван Варфоломеевич Якобия

поручает вам для моего судна, отправляемого в Америку... - и не

удержался усилить впечатление, - во исполнение монарших

предначертаний! - выдать по казенной цене пятьсот пуд муки ржаной,

якорей восемьдесят пуд, меди красной в котлах и в листах сорок пуд,

снастей в стренгах и в спуске мелком двести пуд. Прочтением прочих

мелочишек затруднять вас не буду...

Кох даже рот раскрыл от изумления. Ткнулся в ордер - на ордере

подпись Якобия.

О какой-то необыкновенной перемене обстоятельств, неведомой и

непонятной Коху, говорил и внешний вид морехода. Кох видел, как

Шелихов нарочито медленно извлекал из глубокого отворота рукава

кафтана темно-зеленого сукна бумажку. Кафтан этот фасонный Григорий

Иванович заготовил в Иркутске по образцу формы, сохранившейся в

русском флоте еще с петровских времен. Бросался в глаза и кортик,

длиной в половину палаша. "Морской разбойник, а не купец. Такого,

пожалуй, и не обстрижешь", - подумал разом поблекший Кох. Но, вспомнив

расшитый золотом мундир и преувеличенные собственным воображением

полномочия Биллингса, все же решил не сдаваться.

- Все, что в амбарах имеется, - сказал он, - капитан Биллингс за

собой оставил для надобностей...

- Для промена на чернобурых лис?.. Знаю, и в Иркутске о том

знают! - решительно отклонил Шелихов ссылку на Биллингса. - Его

высокопревосходительство знал о Биллингсовых надобностях, потому-то и

прописал "предоставить мореходу Шелихову право лично на складах

отобрать потребное и означенное в ордере".

Кох еще раз окинул взором купца и оспаривать подпись

генерал-губернатора уже смелости не набрался.

Шелихов через неделю погрузил все отобранное на корабль,

выведенный на рейд.

На погрузке работала артель, собранная мореходом из гулящих

людей. Их в Охотске во время навигации насчитывалось иногда больше

сотни. Эта вольная и буйная ватага всей своей внешностью как бы

говорила о роковых столкновениях с жестокими законами времени. Добрая

половина бродяг не имела ноздрей: ноздри были вырваны клещами палача.

Немало было и людей, носивших длинные волосы, волосами они прикрывали

отрезанные уши, и редко у кого на едва укрытых лохмотьями плечах не

проступали следы ссылочного и каторжного клеймения. Всех этих людей

называли "храпами", и кличка "храп" ни у кого из них не вызывала ни

протеста, ни обиды, разве что заломит кто-нибудь несуразную цену за

работу, чтобы только отвязаться от неприязненного человека. Зато

расспросы о причине страшных отметин редко сходили благополучно. За

неуместное любопытство кое-кто и страдал от храпов.

Охотское начальство после нескольких запомнившихся тяжелых

случаев вмешательства в жизнь храпов не имело желания отличаться на

поимке клейменых. Стороны встречались и расходились, не замечая друг

друга.

Шелихов хорошо знал этот народ. С ними еще до Кыхтака он провел

несколько плаваний в береговых "скорлупках" на Камчатку и Курильские

острова. Не было людей надежнее храпов перед лицом опасностей и

лишений. Зная, что в Охотске в разгаре лета и за деньги свободных

рабочих рук не найдешь - мало ли какие в короткое северное лето

возникают среди оседлых жителей заботы: рыбная ловля, сенокос, починка

изб, в чем без храпов никак не обойдешься, - Шелихов сразу же, как

только заявился в Охотск, закабалил человек пятьдесят этаких охотников

до морского дела.

- Слушай меня, - обратился он к ним. - На сторону не глядеть, с

берега не отлучаться, зато есть ли работа, нет ли работы - до отплытия

"Святителей" все равно полтина в день на нос, пятку десятников - по

рублю, старосте - два рубля! Идет? - повел глазами Григорий Иванович

по лицам собравшихся.

- А безносым как? - ввернул кто-то из толпы.

- Надо бы гривенник скинуть, да уж ладно, - отшутился Шелихов, -

приравняем! Но глядите, мужики, чисто работать, за кражу али подмочку

остатки носов сверну... Караван вот-вот быть должен.

Погрузка вырванных у Коха припасов прошла с редкой удачей.

Шелихов это приписывал своей напрактикованной руке и сожалел, что нет

Деларова: ему бы здесь следовало поучиться, как надо браться за

работу. Не затонуло ни куска металла, ни мелкой бисеринки или бусинки:

мешки с мукой и бочонки с порохом были переправлены через бар и

выстроились на палубу без затечин - небывало! Погрузка купеческого

корабля испокон веку была в Охотском порту предметом хитроумнейших

ухищрений охотской "рвани". За нищенскую оплату трудной и опасной

работы она вознаграждала себя подчас чуть ли не открытым пиратством.

Но в этот раз на баре в устье Охоты, в каменных челюстях тверди,

которые замыкали выход на просторы океана, храпы при малейшей

опасности, не ожидая понуканий хозяина, прыгали на камни без оглядки

и, рискуя жизнью, глотая воду, на руках и плечах протаскивали тяжелые

баркасы и шняки через буруны, кипевшие над подводными камнями.

Необычного поведения храпов на погрузке корабля мореход и в этот

раз не заметил, не задумался над причинами, отдавшими ему в руки этих

людей. Быстроту и четкость погрузки Шелихов приписывал хорошей оплате

и своему опыту, хозяйскому глазу.

Случай и удача принесли Шелихову богатство и начали кружить ему