Иван Саввич Никитин

успешно пробовал свои силы как поэт-переводчик и журналист. Всем был хорош 25-

летний упрямец: умен, на жизнь смотрел смело и трезво, явно пробивался в нем и

писательский талант... Позже он покинет .провинцию, будет редактировать широко

известное «Новое время», станет крупнейшим издательским воротилр^щщлионером. А

ведь когда-то, добираясь пешком из cejf§ -$€Йгорода, он бережливо перекидывал через

плечо ботинки, чтобы их не бить понапрасну...

68

Для контраста судьбы А. С. Суворина еще одно высказывание о нем: «Человек он

гнилой и между нами, кроме гнили и ржавчины, другого следа по себе не оставит. Мог

ли Никитин, так его любивший, предполагать это». Даром

4"ваказ 819 97.;;

провидца М. Ф. де Пуле на обладал, но в данном случае! (а это его слова) попал, как

говорится, в самое нутро. В последние годы оно «просвечено», но явно недостаточно:

есть попытка восполнить этот пробел в США (книга Эффи Амбер «Карьера Алексея

Суворина»), однако до полного его портрета еще далеко.

Нас эта противоречивая фигура интересует в ту пору; когда она появилась перед

Никитиным в 1859 г. СуворШ вспоминал: «Около М. Ф. де Пуле группировался неболь-

шой литературный кружок, в котором участвовал поэт Никитин, с которым я дружески

сошелся и виделся почти ежедневно в его магазине, заходя туда с уроков, а раза два в

неделю, когда уроки были до обеда и после обеда, жена приносила мне обед в его

книжный магазин, так как квартира моя была очень далеко от центра города...»

Суворин не только читал в книжной лавке интересующую его литературу, но и

приносил ее хозяину запрещенные издания — герценовские «Полярную звезду» и

«Колокол». Здесь родилась идея выпуска литературного сборника «Воронежская

беседа». Душою этого необычного для провинции предприятия были де Пуле и

Никитин. Первый писал для него статью об А. В. Кольцове, второй «Дневник

семинариста» и поэму «Тарас». А. С. Суворин создавал свои первые крупные вещи —

повесть «Черничка» и рассказ «Гарибальди», вскоре заставившие говорить об их авторе

как о подающем надежды писателе.

Суворину были не безразличны заботы поэта о своем магазине, ему часто

представали будничные сценки торговли. Одну из них он описывал так: «Вы

Никитин?» — спрашивали его, пристально оглядывая... с головы до ног. — Я-с, —

отвечал он обыкновенно. — «Ммм... да-сч.. Скажите... стихи-то это вы пишете? Вот это

стихотворение (господин называл) как хорошо!» — Не думаю-с, — отвечал Никитин:

— оно довольно пошло. — «Что вы — помилуйте!.. Могу вас уверить...» и так далее в

том же роде. Часто случалось, что после подобного выступления господин вынимал из

кармана тетрадку своих собственных стихов и, мало заботясь о том, приятно ли их

слушать Никитину, начинал обыкновенно декламировать по целым часам...»

Покупатели угощали поэта местными новостями: в Воронеже танцует «чудо природы»,

знаменитая мексиканка Юлия Пострана, лицо и тело которой покрыты, густыми

волосами, на театре прескверно поставили «Гам-лёта», в городе вышел первый номер

журналу «Филологические записки»— невидаль не только для провинции,

даже и для столиц, к несчастью для здешних барышень «ушла артиллерия»,

купечество готовится открыть на площади памятник И. А. Придорогину...

Никитин реагировал на происходящее спокойно-иронически. Вот Иван Иванович

Зиновьев опубликовал (под псевдонимом) в «Русском слове» статейку, где, между

прочим, говорится о пышном бале купца Петрова, данном до случаю свадьбы

его..сына. Подписчики никитинской читальни рвут из рук сенсационный номер

журнала. «Как!!! целое сословие марать!!! — комментирует скандал в купеческом

семействе Никитин. — Нет, врешь, г. сочинитель, ты, брат, не прячься, а выходи на

свет, мы тебе покажем зорю». — О глушь, родимая глушь, как ты похожа на дождевую

стоячую лужу, — с горечью улыбается Иван Саввич, — посмотришь — в ней

отражается и небо и красноватое облако, но стоит только плюнуть в эту покойную,

сонную воду — все пропало, и начнет подниматься кверху всякая дрянь».

Поэт на собственном опыте часто убеждался в непредсказуемости агрессивного

поведения не только здешних обывателей, но и просвещенных администраторов. В

апреле 1860 г. затеял он с де Пуле публичное чтение в пользу нуждающихся

69

литераторов и ученых. То-то шуму было! «Да ради какого черта заплачу я рубль

серебром, — говорил один господин, — в пользу каких-то литераторов, этих темных

личностей, написавших в последнее время столько мерзостей против нашего

дворянского сословия?..».

В экзаменной зале кадетского корпуса яблоку негде было упасть — еще бы! —

провинция такого раньше никогда не знала, лишь двумя месяцами ранее подобные

публичные чтения впервые в отечественной литературе прошли в столице. Под

сводами чинного зала звучали строки Жуковского, Пушкина, Гоголя, Тургенева... Среди

прочих выступавших, одна из первых, пожалуй, в. российской провинции, а может

быть, и вообще в России публично декламировала стихи женщина! Это была Е. А.

Лидере (сестра выдающегося зоолога и географа Н. А. Северцева), прочитавшая

некрасовское стихотворение «В деревне». Но все-таки наибольший успех выпал на

долю Никитина. Кроме любимого им коль-цовского «Леса» он исполнил свое новое

стихотворение «Обличитель чужого разврата...», причем по настоянию публики

последнюю вещь повторил под гром аплодисментов. Чтец он был великолепный, что

признавали все слышавшие его; грешным делом, он и сам однажды похвалился на этот

счет близкому человеку («А ведь я читаю недурно...»).

В зале, затаив дыхание, слушали его глуховатый взволнованный голос:

Обличитель чужого разврата, Проповедник святой чистоты, Ты, что камень на

падшего брата Поднимаешь, — сойди с высоты!

Это был художественный памфлет, сбрасывающий с фальшивого пьедестала

стихотворца-либерала, наживающего себе громкими словами дешевую репутацию

толпы Воронежский губернатор граф Д. Н. Толстой сделал ему после того

литературного вечера мягкий, но настораживающий выговор — нехорошо, Иван

Саввич, следовало, мол, перед чтением посоветоваться. Но автор смутивших его

сиятельство дерзких строк уже «не слушался».

«Никитин был рожден если не повелевать, то руководить другими, — идти если не

впереди всех, то рядом с лучшими, избранными», — писал о нем близко знавший его

современник. Его нравственное влияние на окружающих можно сравнить с тем

воздействием, которое оказывал на других земляк поэта, известный глава московского

литературно-философского кружка Н. В. Станкевич, откуда вышли революционер-

демократ В. Г Белинский, западник-просветитель Т. Н. Грановский, анархист М. А.

Бакунин, славянофил К. С. Аксаков..

Рядом с Никитиным тоже находились разные лица; при жизни поэт, можно сказать,

незримо держал их в своем наполненном высоким нравственным током поле. Когда его

не cfaлo, ранее близкие ему люди разбрелись по своим до рогам.

презренное тиранство

«Наша современность кишит поэтами, которые пошлы, когда не пишут, и

становятся благородны и чисты, когда вдохновляются... — замечал В. Г Белинский в

1844 г. в пятой статье «Сочинений Александра Пушкина». — Наше время преклонит

колени только перед художником, которого жизнь есть лучший комментарий на его

творения, а творения—лучшее оправдание его жизни».

Эти слова правдивы во все времена. Мужественный талант Никитина сродни его

мужественной жизни. Стихо-Фйорёние «О&личиФель чужого разврата...» — наиболее

сильная концентрация его трудных раздумий о месте и роли xj£j

ЮО

дожника в обществе. Поэт восстает против лицемеров, царящих «над послушной